Проклятие Мансиче

Через несколько минут мы вошли в "Принц Эдвард-Альберт", один из новых и красивых семейных отелей в центре города.

Прежде чем задавать какие-либо вопросы, Крейг торопливо оглядел вестибюль.

Внезапно я почувствовал, как он взял меня за руку и потянул в маленькую нишу

сбоку. Я проследил за направлением его взгляда. Там я мог видеть молодого Альфонсо де Моше разговаривавшего с женщиной намного старше его самого.

– Это, должно быть, его мать, – прошептал Крейг. – Ты можешь видеть сходство. Давай посидим здесь и немного понаблюдаем за этими пальмами.

Казалось, они о чем-то серьезно разговаривали. Даже когда они разговаривали, хотя мы не могли догадаться, о чем шла речь, было очевидно, что Альфонсо был дороже жизни для этой женщины и что молодой человек был образцовым сыном. Хотя я чувствовал, что должен восхищаться каждым из них за это, все же, размышлял я, это не причина, по которой мы не должны подозревать их – возможно, скорее причина для подозрений.

Сеньора де Моше была хорошо сохранившейся женщиной средних лет, крупной женщиной с темными волосами и контрастирующими полными красными губами. Ее лицо, в явном противоречии с парижским костюмом и утонченными манерами, имело легкую медную смуглость, которая красноречиво говорила о ее происхождении.

Но больше всего привлекали и удерживали внимание ее глаза. Было ли это в самих глазах или в том, как она их использовала, не могло быть никакой ошибки в почти гипнотической силе, которой обладала их владелица. Я не мог не задаться вопросом, не могла ли она применить это к дону Луису, возможно, использовала это каким-то образом, чтобы повлиять на Уитни. Не по этой ли причине сеньорита так явно ее боялась?

К счастью, с нашей выгодной позиции мы могли видеть их, не подвергаясь опасности быть замеченными.

– А вот и Уитни, – услышал я, как Крейг пробормотал себе под нос.

Я поднял глаза и увидел, как рекламщик выходит из своей машины. Почти в то же мгновение блуждающие глаза сеньоры, казалось, заметили его. Он подошел и поговорил с де Моше, постояв с ними несколько минут. Мне показалось, что она ни на мгновение не позволила взгляду кого-либо другого отвлечь ее в проекции той странной силы, которой наделила ее природа. Если бы это была битва глаз, я вспомнил странный взгляд, который я заметил у Уитни и Локвуда. Это, однако, отличалось от впечатления, которое складывалось от сеньоры. Я чувствовал, что она должна быть довольно умной, чтобы соответствовать утонченности Уитни.

О чем бы они ни говорили, было видно, что Уитни и сеньора де Моше были в очень близких отношениях. В то же время молодой де Моше, казалось, чувствовал себя не в своей тарелке. Возможно, он не одобрял близость с Уитни. Во всяком случае, он, казалось, испытал явное облегчение, когда рекламщик извинился и подошел к стойке, чтобы забрать свою почту, а затем вышел в кафе.

– Я хотел бы получше рассмотреть ее, – заметил Кеннеди, вставая. – Давай сделаем один-два поворота по коридору и пройдем мимо них.

Мы неторопливо вышли из нашей ниши и прошлись среди различных групп людей, болтающих и смеющихся. Когда мы проходили мимо женщины и ее сына, я снова ощутил то странное чувство, которое, как говорят нам психологи, однако, не имеет под собой реальных оснований, когда на меня смотрят сзади.

В дальнем конце вестибюля Кеннеди внезапно повернул, и мы начали возвращаться по своим следам. Теперь Альфонсо стоял к нам спиной. Мы снова прошли мимо них, как раз вовремя, чтобы уловить тихие слова молодого человека:

– Да, я видел его в университете. Каждый там знает, что он…

Остальная часть предложения была потеряна. Но реконструировать его было нетрудно. Это, несомненно, относилось к деятельности Кеннеди по раскрытию тайн.

– Совершенно очевидно, – предположил я, – что они знают, что мы заинтересованы в них сейчас.

– Да, – согласился он. – Не было никакого смысла наблюдать за ними дальше из укрытия. Я хотел, чтобы они увидели меня, просто чтобы узнать, что они будут делать.

Кеннеди был прав. Действительно, еще до того, как мы снова повернулись, мы обнаружили, что сеньора и Альфонсо поднялись и медленно направились к лифтам, все еще серьезно разговаривая. Лифты находились под углом, и прежде чем мы смогли расположиться так, чтобы снова наблюдать за ними, они исчезли.

– Хотел бы я, чтобы был какой-нибудь способ добавить отпечатки обуви Альфонсо в мою коллекцию, – заметил Крейг. – Следы, которые я нашел в пыли саркофага в Музее, были следами мужской обуви. Однако, я полагаю, мне придется подождать, чтобы получить их.

Он подошел к столу и навел справки о де Моше и Уитни. У каждого был номер на восьмом этаже, хотя и на противоположных сторонах и в противоположных концах холла.

– Сейчас нет смысла тратить время, пытаясь скрыть нашу личность, – наконец заметил Кеннеди, доставая карточку из своего кейса. – Кроме того, мы все равно пришли сюда, чтобы увидеть их, – он протянул карточку клерку. – Сеньора де Моше, пожалуйста, – сказал он.

Клерк взял карточку и позвонил в номер де Моше. Должен сказать, что я был несколько удивлен, когда сеньора позвонила вниз и сказала, что примет нас в своей собственной гостиной.

– Это очень любезно, – прокомментировал Крейг, когда я последовал за ним в лифт. – Это избавляет от планирования какого-то окольного пути встречи с ней и переходит прямо к делу.

Лифт поднял нас прямо на восьмой этаж, и мы вышли в коридор, устланный толстым ковром, и спустились в номер 810, который был номером ее люкса. Дальше, в 825 году, был дом Уитни.

Альфонсо там не было. Очевидно, он все-таки не поехал наверх со своей матерью, а вышел через другой вход на первом этаже. Сеньора была одна.

– Я надеюсь, что вы простите меня за вторжение, – начал Крейг, как можно более правдоподобно объясняя, – но я заинтересовался возможностью инвестировать в перуанское предприятие, и я слышал, что вы перуанец. Вашего сына, Альфонсо, я уже встречал однажды. Я подумал, что, возможно, вы могли бы дать мне какой-нибудь совет.

Она пристально посмотрела на нас, но ничего не сказала. Мне показалось, что она уловила уловку. И все же она не пыталась сейчас избегать нас. Либо она не имела никакого отношения к делу, которое мы расследовали, либо она была искусной актрисой.

При ближайшем рассмотрении ее глаза действительно были еще более замечательными, чем я представлял себе на расстоянии. Это были глаза женщины, наделенной обилием здоровья и энергии, глаза, полные того, что старые читатели персонажей называли "влюбчивостью", обозначая природу, способную на сильную страсть, будь то любовь или ненависть. И все же я признаюсь, что не нашел в них ничего особенно ненормального, как в глазах Локвуда и Уитни.

Прошло некоторое время, прежде чем она ответила, и я поспешно оглядел квартиру. Конечно, она была арендована с мебелью, но она переставила ее, добавив несколько собственных штрихов, которые придали ей вполне перуанский вид, возможно, больше благодаря картинам и украшениям, которые она привезла, чем чему-либо еще.

– Я полагаю, – ответила она, наконец, медленно и глядя на нас так, словно хотела проникнуть прямо в наши мысли, – я полагаю, вы имеете в виду планы мистера Локвуда и мистера Уитни.

Кеннеди нельзя было застать врасплох.

– Я тоже слышал об их планах, – уклончиво ответил он. – Перу, похоже, настоящий кладезь историй о зарытых сокровищах.

– Позвольте мне рассказать вам об этом, – поспешила она, кивая на сами слова "зарытое сокровище". "Я полагаю, вы знаете, что древние племена чиму на севере были самыми богатыми во времена прихода испанцев?

Крейг кивнул, и мгновение спустя она продолжила, словно пытаясь привести свои мысли в логический порядок.

– Тогда у них был обычай хоронить вместе с умершими все свое движимое имущество. Могилы не выкапывались отдельно. Поэтому, видите ли, иногда братская могила, или уака, как ее называют, была отдана многим. Эта уака со временем превратится в тайник с сокровищами. Он был священен для мертвых, и поэтому прикасаться к нему было нечестиво.

Лицо сеньоры выдавало тот факт, что, что бы ни сделала для нее современная цивилизация, она еще не совсем преуспела в искоренении старых идей.

– Еще в начале семнадцатого века, – продолжала она, нетерпеливо наклоняясь вперед в своем кресле, пока говорила, – испанец открыл уака племени чиму и нашел золото, которое, как говорят, стоило более миллиона долларов. Индеец рассказал ему об этом. Кем был индеец, не имеет значения. Но испанец был предком дона Луиса де Мендосы, которого сегодня нашли убитым.

Она резко остановилась, казалось, наслаждаясь удивленным выражением наших лиц, обнаружив, что она готова обсуждать этот вопрос так интимно.

– После того, как индеец показал испанцу сокровище в кургане, – продолжала она, – индеец сказал испанцу, что он дал ему только маленькую рыбку, пейе чика, но что когда-нибудь он даст ему большую рыбу, пейе гранде. Я вижу, что вы уже знаете, по крайней мере, часть истории, во всяком случае.

– Да, – признал Кеннеди, – я действительно кое-что знаю об этом. Но я предпочел бы услышать это более точно из ваших уст, чем из уст кого-либо другого.

Она тихо улыбнулась про себя.

– Я не верю, – добавила она, – что вы знаете, что пейе гранде не был обычным сокровищем. Это было золото храма. Да ведь некоторые храмы были буквально покрыты толстым слоем чистого золота. Это золото, как и то, что было зарыто в уаках, было священным. Мансиче, верховный правитель, наложил проклятие на это, на любого индейца, который расскажет об этом, на любого испанца, который может узнать об этом. Проклятие лежит на поиске – да, даже на поиске священного Золота богов. Это одно из самых ужасных проклятий, которые когда-либо произносились, проклятие Мансиче.

Даже говоря об этом, она понизила голос. Я чувствовал, что независимо от того, какое у нее было образование, в ее мозгу таились некоторые примитивные импульсы, а также убеждения. Либо проклятие Мансиче на сокровище было для нее таким же реальным, как если бы само его прикосновение было ядовитым, либо она изо всех сил старалась создать у нас такое впечатление.

– Каким-то образом, – продолжала она тихим голосом, – этот испанец, предок дона Луиса Мендосы, получил некоторое представление о тайне. Он умер, – торжественно произнесла она, бросив на Крейга взгляд своих чудесных глаз, чтобы неизгладимо запечатлеть эту мысль. – Его зарезал один из членов племени. На кинжале, как я слышала, была написана тайна сокровища.

Я чувствовал, что в былые времена она могла бы стать великой жрицей языческих богов. Итак, была ли она чем-то большим, чем просто умной актрисой?

Она сделала паузу, затем добавила:

– Это мое племя – моя семья.

Она снова сделала паузу.

– На протяжении веков большая рыба была секретом, остается секретом до сих пор – или, по крайней мере, была, пока кто-то не получил ее от моего брата в Перу. Традиция и кинжал были доверены ему. Я не знаю, как это случилось. Каким-то образом он, казалось, сходил с ума – пока не заговорил. У него украли кинжал. Как это случилось, как он попал в руки профессора Нортона, я не знаю.

– Но, в любом случае, – продолжала она тем же торжественным тоном, – проклятие последовало за этим. После того как мой брат раскрыл тайну кинжала и потерял его, разум покинул его. Он бросился в озеро Титикака.