Ирина Шишковская. Лучшая Подруга

1985 год

– Так, Козлова, встала и вышла! Я кому сказала?! Вышла вон из класса! Пока не выйдешь, я урок не продолжу и контрольные у всех заберу.

Загребая одной рукой с парты учебник и тетрадь, я другой взяла свой портфель и обернулась на Ленку. Она все видела, показала мне глазами, мол, иди, я догоню.

Гардероб был закрыт. Пальто там, за белой решеткой, вот я даже вижу его на одном из крючков нашего класса. И, конечно, возле гардероба никого нет – никто его не откроет.

«Ладно, – подумала, – пересижу на подоконнике в коридоре». Но тут появилась какая-то незнакомая училка, вынырнула неожиданно из столовки.

– А что это ты тут делаешь? Почему не на уроке? Из какого ты класса?

Подхватила портфель и пошла к дверям. Она что-то там еще кричала мне вслед. Остановись, наверное. Но я сделала вид, что не слышу.

Да, на улице уже не лето. Хорошо, что сегодня была физра, и я в спортивных штанах под форму и кофта спортивная сверху. Учителя не любят такое, но это лучше, чем таскать за собой еще полный мешок, а так там только кеды.

Черт, кеды в классе оставила! Может, Ленка догадается забрать. Про пальто она в курсе, выходит, замотав его в свое, держа так в руках оба. У нас гардеробщица – еще та ведьма, не дает выносить чужие вещи.

Ох, как не вовремя на мой стол прилетела эта записка. У меня по математике трояк мог быть в четверти, а теперь уже точно не будет. Бабка начнет причитать, вроде бы жалея, а потом все равно расскажет матери, а та – отцу. Бабка меня всегда вначале вроде как жалеет, а потом все рассказывает матери и еще почему-то обижается на меня за это.

Я зашла за угол школы, где не так сильно дуло. Можно, конечно, сразу идти к Ленке домой, мать ее точно дома. Мать у нее классная, Ленка точно в нее. У Ленки вся семья классная. Отец ее, вернее отчим, но Ленка зовет его папой, работает где-то в другом городе, но часто приезжает и привозит Ленке всякие красивые вещи: то пенал модный, то раз наклеек несколько листов, даже мне перепало парочку. А наклейки не наши, всякие «Ну погоди!», а настоящие – гэдээровские. Я даже думала вначале, что отчим у Ленки – шпион, а потом Ленка мне сказала, что он – музыкант. Но дома у них даже пианино нет, и Ленку мать в музыкалке не заставляет учиться. Ленка мне рассказывала, что училась когда-то, но бросила. Раз перед уроком пения в актовом зале наиграла одним пальцем «Собачий вальс», говорит, что это все, что помнит из музыкальной школы. Мать ее не работает, сидит дома с Витькой, это Ленкин младший брат. Он уже такой, что в ясли можно отдавать, но не отдают. А раз мать дома, то у Ленки всегда и бутеры с собой в школу сложены в белых салфетках, и дома все наготовлено. Мы как к ней после уроков приходим, Ленкина мать сразу кричит еще из кухни, мы еще не успели даже дверь закрыть за собой:

– Девочки, мойте руки! Обед на столе!

И правда, когда мы заходим в кухню, обед уже стоит. И не просто обед, а как в кино показывают. Вот если, к примеру, у нас борщ на обед, то к нему обязательно маленькие булочки, перемазанные чесноком и укропом. Я, вообще не люблю чеснок и укроп терпеть не могу, но эти булочки вприкуску с борщом очень люблю. Да, борща бы я сейчас съела. В животе заурчало, и голова начала кружиться, наверное, от голода. Но я подумала, что надо Ленку дождаться, а то какой я друг, если буду есть борщ, а ей и пальто мое тащить, и кеды, ну если она кеды не забудет.

Что же этот урок все не кончается.

2005 год

Мама звонила мне все утро. Я с трудом смогла написать ей СМС под столом: «Я на совещании, позже перезвоню». Этого хватило на полчаса, не больше, телефон опять начал яростно вибрировать. Еле дождалась, когда шеф закончит свой долгий спич о плохой работе всех, кроме него, и выскользнула из конференц-зала.

– Что случилось?

– А что, чтобы ты ответила матери, должно было что-то случиться? – голос мамы звучал недовольно. – Ты хоть помнишь, какой сегодня день?

Я в ужасе взглянула на календарь, висевший за спиной секретаря. Красный квадратик стоял на 14 октября.

– Да, помню, – соврала я.

– Когда заедешь за мной?

– Мам, ну я сейчас не могу. У нас завал на работе. Давай в субботу?

– В такой день ты могла бы и отпроситься, – голос мамы зазвенел от возмущения.

– Хорошо, я буду в обед.

Когда я подъехала к дому, в котором когда-то жила, то поняла, что хотя бы в квартиру заходить не придется: мама стояла в светлом купленном во время последнего нашего шоппинга плаще и с черной косынкой на голове возле подъезда. В руках она держала букет фиолетовых астр.

Когда она села в машину, не поздоровавшись и глядя прямо перед собой, сказала:

– Ну, и чего мы не едем?

– Пристегнись, пожалуйста.

Она начала копаться в ремне, заблокировала его, и мне пришлось, перегнувшись через нее, пытаться его вытянуть.

– Осторожно, цветы не помни! – раздраженно сказала она.

1985 год

Холод уже пробирал меня до самых костей. Когда же этот чертов звонок?! Поднятый воротник и натянутые по максимуму рукава спортивной кофты совершенно не спасали. Начала думать, может, зайти обратно в школу? А вдруг и гардеробщица вернулась. Навру ей, что отпустили, ну что, она будет проверять. Контрольная почти закончилась, я, понятно, и половины не решила, но Вика Старобогатова свою сдала, значит точно все сделала и даже два раза проверила, потому еще минут десять, не больше, осталось. Мне было видно из моего укрытия, как из дверей школы вышла группка старшеклассников, они уже все были без пионерских галстуков и многие в форме других цветов. У нас, у девочек, форма только коричневая, а пацанам можно и синюю, синяя считается круче. Ленке отчим привез форму из Прибалтики: серую юбку, белую блузку и жилет. Мы окружили ее толпой, когда он пришла в ней в школу в первый учебный день, и все не могли поверить, что есть где-то в СССР место, где так одеваются в школу. Ходить так ей не разрешила наша классная, и Ленкина мать пошила Ленке красивое коричневое платье. На вид как наша форма, но ткань мягкая, а не колючая и не мнется, а юбка – плиссированная. Она и фартуки пошила. Один черный, особенно красивый, с двумя удобными карманами, мне очень нравился. Ленка, как настоящий друг, давала мне его пару раз.

Ох, как уже живот поджимает. И в глазах темно от голода. Ну скорее бы звонок!

2005 год

Приехали. На кладбище гулял холодный ветер и было совершенно пусто. Мама начала вылазить из машины, забыв отстегнуть ремень.

– Помочь не хочешь? – раздраженно спросила она.

Мы молча пошли на дорожке. Я несла в руках хризантемы, завернутые в рекламную газету, купленные по ее указанию у тетеньки, сидящей у ворот кладбища.

– Посадим в изголовье. До морозов будут стоять.

Мама всегда становилась очень деловитая и практичная на кладбище. Все вопросы – как и что посадить, ремонт памятник, какой краской красить мне ящик с инструментами и надо ли смазать маслом замок на нем – она решала молниеносно. Жаль, что в остальной части своей жизни она не была так организована.

– Вот, пришли, – сказала она, остановившись перед могилой. С гранитного памятника на меня смотрела моя подруга, Галя Козлова.

И этот гранитный памятник, и гранитные вазы у него по бокам, и даже зеленый ящик с инструментами за ним – все это было заказано моей мамой. Я даже не уверена, что родители Гали, ну если еще они живы, бывают тут. Приезжая убираться, я несу к мусорным ящикам увядшие цветы, которые мы с мамой поставили в прошлый свой приезд. Потому что никто не навещает Галю, никто не носит ей цветы. Никто, кроме нас.

Мама уже открыла ключом, прикрепленным к связке, навесной замок и достала из недр ящика банку и веник. Я взяла у нее из рук эту банку и направилась к бочке с водой, которую кладбищенская администрация наполняла для таких целей.

– Мусор захвати, – крикнула мне мама вслед.

Я шла по дорожке мимо стройных рядов могил и привычно читала имена и даты смерти, которые знала уже наизусть. Галина могила была не в «детском» секторе, хотя вроде как было положено, но тогда, учитывая обстоятельства, место там под нее побоялись выделить. И Галя смотрела теперь своим прищуром на мир не среди ангелочков и разложенных игрушек, а среди надписей «Дорогому дедушке, отцу, мужу от скорбящих внуков, детей и жены».

Когда я вернулась, мама уже все подмела, обтерла памятник насухо от пыли и паутины тряпкой, извлеченной из этого же бездонного ящика, и стояла, ожидая меня с лопаткой в одной руке и кустом хризантем во второй.

Обратно с кладбища мы ехали молча. Витька, брат, когда-то сказал мне, приехав навестить маму:

– Как ты это выдерживаешь?

1985 год

Я не услышала, как ко мне подошел какой-то дядька. Подкрался или такой шум ветра, что я не услышала его шагов. Обернулась – стоит. Вначале думала, что извращенец, ну те, что под школами ошиваются, показывают всякое девчонкам. Но те обычно в длинных плащах или пальто. И постарше. А этот не старый и одет модно: джинсы, куртка джинсовая и кроссовки «Адидас»! Я сразу заметила, что фирменные, я в этом разбираюсь. Три полоски и подошва белая. У Ленкиного отчима такие же. Значит, точно фирма.

Дядька этот держал во рту сигарету, а ладони сложил лодочкой, прикуривал, значит. Да это он от ветра спрятался, как я, потому и зашел за угол школы! Фух, а я уже испугаться успела.

Бабка каждый вечер матери на кухне рассказывала всякие ужасы, которые они с другими бабками на лавке обсуждают. И последний, о том, что завелся в городе маньяк, который нападает на девочек, делает с ними всякие ужасы и потом убивает. Мать слушала, охала и расспрашивала по десятому разу подробности. Я тоже слушала, стоя за дверью. Потом Ленке рассказала и ее матери. Мать побледнела и говорит:

– Не стоит, Галя, такое говорить. Особенно такими словами. Так хорошие девочки не говорят.

Ну, я больше и не рассказывала никому. Но не потому, что хорошая девочка, я как раз нехорошая, но побоялась, что Ленкина мать запретит ей со мной дружить.

Мужик этот сигарету прикурил, поднял глаза и вдруг мне подмигнул. И улыбнулся мне. Я аж удивилась. А может, и не мне. Оглянулась – нет никого, значит мне.

2005 год

Высадив маму возле дома, я поехала на работу. Настроение у меня уже было такое сегодня, что работать я точно не смогу.

1985 год

Когда туман в голове рассеялся, я подскочила: черт, я тут лежу, а там Ленка, наверное, меня ищет. И я со всех ног бросилась обратно к школе. Но уроки давным-давно закончились, только ветер гонял листья, которые успели опять нападать, несмотря на все усилия дворника дяди Пети. Этот дядя Петя – хороший человек, пускал меня раньше всегда к себе, мы с ним о многом разговаривали, ну, пока у меня не появилась лучшая подружка. Вот как я сразу не подумала, надо было у него в дворницкой погреться, пока ждала Ленку. Ну ладно, теперь уже и не надо, согрелась я в подвале. Между колоннами под навесом портфеля моего не было. Украли! Ну все, теперь бабка мне житья не даст. Портфель этот старый, еще с моего первого класса, картинки на нем облезли, и хорошо, что облезли, потому что там совершенно детские картинки были. Ленкина мать мне отдала ее прошлогодний портфель, модный и почти не ношенный. Но отец, увидев его, швырнул что было сил им в мать и крикнул, чтобы не смели чужие обноски брать. Ну, я и вернула его Ленке, хотя было обидно, он раз в сто лучше моего был. Оббежав всю школу в надежде: вдруг пацаны куда-то зафутболили, я решила все-таки проверить, может, Ленка в школе ждет меня. Глупость, конечно, уже смеркается, Ленка дома, наверное, борщ с булочками доедает. Вот что странно, даже подумав о булочках, я не почувствовала, что голодна. Нет, я бы их съела, конечно, но вот не так, как когда ждала ее за углом школы, что аж темно в глазах было.

Школьная дверь была открыта, но в вестибюле было темно, только настольная лампа на столе гардеробщицы горела. Самой гардеробщицы не было, как и моего пальто на вешалке. Молодец, Ленка, настоящий друг, забрала пальто. Эх, подняться, что ли, в класс, раз я тут, и посмотреть, взяла ли кеды. Портфель пропал, если еще и кеды, бабка меня точно убьет. Но класс был закрыт, я подергала ручку двери еще раз, но нет, закрыт как есть.

Вышла из школы и быстро побежала к Ленке: надо забрать пальто и скорей домой. Пока бежала, стало совсем темно. Ого, это сколько ж уже времени? Вечер? А если отец уже пришел домой, а меня нет? Может, лучше сразу домой, и из дома позвонить Ленке, пусть пальто принесет. Что же делать? Подбегая к дому, первого, кого я увидела, была Ленкина мать с моим пальто в одной руке и моим портфелем в другой. Вот это удача! Вот мне повезло!

2005 год

Я иногда не вспоминаю о Гале по несколько дней подряд, наваливаются дела, устаю и даже вечером, когда лежу и жду, когда снотворное начнет действовать, даже тогда не вспоминаю. Но стоит мне забыть полностью, как обязательно раздается мамин звонок, потому что хватит забывать, пора ехать на кладбище. Таких дней, когда надо ехать, в году много: день рождения Гали, день ее пропажи – это обязательно, все церковные праздники, просто смена сезонов и надо убрать, покрасить. А если между этими днями выпадает слишком длинный промежуток, то мама просто звонит утром в субботу, часов в восемь, и говорит тоном, не терпящим возражений:

– Забери меня через час.

Вадим первое время наивно думал, что это похоронена моя сестра. А когда узнал, что одноклассница, с которой я и дружила к моменту гибели чуть больше месяца, очень удивился. Начал выспрашивать, но я, как могла, ушла от ответа.

1985 год

Вроде бы и быстро бежала, но смогла догнать Ленкину мать почти у самой нашей двери. Уже открыла было рот крикнуть, что погодите звонить в звонок, вот я, дайте мне пальто и портфель, как наша дверь, оббитая черным дерматином, с местами потерянными гвоздиками, открылась, и на пороге возникла моя бабка.