– Вы черт, Иван Иванович, как вы можете его не любить! И потом вы всю жизнь выводите на чистую воду неблагочестивых граждан. Они у вас все или через одного раскаиваются и изнемогают от душевных ран.

– Как Раскольников?

– Возможно, что даже хуже!

– Благодарю, мой господин – сказал Иван Иванович и первый раз за тысячи лет решил вступить со своим господином в дебаты и даже для этого открыл рот, но застыл.

– Говори Иван Иванович, разрешаю!

– Растолкуйте, как писать, что писать, чтобы и мои книги, как труды классиков затерли до дыр?

– Что значит, до дыр?! Тайны настоящей книги не на поверхности и, чтобы раскрыть загадки оставленные гением невидимыми чернилами между строк, нужны годы, а порою и целая жизнь.

– Ну что же делать, если все раскрыто, и разгадано?! – не унимался Иван Иванович.

– Невозможно постичь непостижимое!

– А как же вы, мой господин, и Он?

– Я смотрю, понесло тебя, Иван Иванович.

– Прошу прощения, мой господин, все ради справедливости!

Господин улыбнулся и воскликнул:

– Черт истинный черт и тут лазейку нашел, чтобы наказания избежать и своего добиться.

Потом сделался серьезным и продолжил:

Я и Тот, чьё милосердие и величие не знает границ, вкладывают свои мысли смертному, чтобы понятным языком донести до людей знание о том, где зло, а где добро. Чтобы потом, когда злодею придет время отвечать за содеянное злодеяние, он не говорил, что я, мол, не ведал что творил, ибо не понимал, где плохо, а где хорошо. Если смертный справился, Он берет его к себе, где вместе с ним читает и радуется, а если не выходит, то работает смертный над нашими мыслями, пока не получится. Сначала все пишут такую белиберду, что страшно в руки брать. Тут вступаем в дело Мы, подбрасываем пару светлых мыслей, и идет все, как по маслу. И это лишний раз доказывает, что у гениев, какими богата русская земля, сюжет вещь второстепенная, главное – это мысли, заключенные в повествование. А интригующий сюжет нужен, чтобы только сковать по рукам и ногам читателя, чтобы он, испепеляемый желанием узнать дальнейшее развитие событий и во всем разобраться, как можно глубже, проникался замыслом автора, который у истинного писателя заключается в том, чтобы читатель по-настоящему размышлял, а не просто убивал приятно время. Поэтому общение читателя с истинным писателем это не забава, а великий труд. Проблема современных нет, не писателей, а писак, что у них вроде бы и сюжет неплохой, но он пустой, как бамбук. У писателя же и сюжет необыкновенный, и светлых мыслей целый вагон. И вот писатель трудится дни и ночи напролет, разгружая свои мысли в строго отведенных местах. Удалось – гений! Не удалось – писатель!

– Так может мне всех, кто книжонки штампует, потравить газом за вредительство душ? – решительно воскликнул Иван Иванович.

– Про души ты упомянул справедливо. Ничто другое на свете, кроме еще лени, так сильно не ранит душу, как плохая книга. Но горячку пороть ни к чему. Пройдет время и люди непременно рано или поздно одумаются, и им будет над чем, и над кем посмеяться. Сейчас же меня больше волнует другое.

– Да, мой господин. Неужели и в правду теперь получается, что я зря шептал Егору Игоревичу на ухо, чтобы он избавился от своих монеток и начал собирать серебряные рубли с портретами русских царей и императриц.

– Иван Иванович, сейчас это уже мало кого занимает.

– И все равно прошу всех отметить, что я подговаривал Егора Игоревича на правое ухо, а, не на левое. Черновы Иваны Ивановичи шепчут только на правое ухо. Отсюда следует, что никогда не плюйте через левое плечо.

– Неужели вы, лично, призываете всех, как вы выразились, граждан плевать через правое плечо? – удивился Николай Александрович.

Иван Иванович сделался недовольным.

– Помню я вас Николай Александрович другим. Что, стало все можно?

– Мне и раньше все можно было!

– И что же вы, Николай Александрович, только сейчас стали пользоваться властью данной вам свыше?

– Если я вас правильно понял, Иван Иванович, вы меня спрашиваете, почему я в свое время на ваш манер кувалдой не махал?

– Да! Зря не пробовали, помогает.

– Ну, знаете!

– Я-то знаю, в отличие от вас, я пробовал!

– Иван Иванович, утихомирьте свой пыл! – сурово сказал господин, сверкнув зелеными, как у кота, глазами, в которых читалось понимание, что до добра дебаты не доведут.

– Николай Александрович, прошу вас впредь не придираться к Ивану Ивановичу, потому что он черт, и знает, что ответить, чтобы устроить перебранку или, того хлещи, резню!

– С газом, – тихо сказал Иван Иванович.

– Приберегите, пожалуйста, газ для фашистов.

«Два сапога пара!» – подумал Николай Александрович.

– Вы правы, Николай Александрович, только разных размеров. И у нас, в отличие от людей, пешки королями не становятся и поэтому вы, люди, всегда делали, и будете делать хуже нас свое дело, – ответил господин.

Иван Иванович затоптался на мести и с просьбой в глазах посмотрел на своего господина.

– Говори, все равно не удержишь.

Иван Иванович поблагодарил и сказал, что хотел.

– И все из того, что одни не спят по ночам и ломают голову, как из пешки превратиться в короля, а другие не спят, опасаясь, что из короля превратятся в пешку, а между тем дело стоит и загнивает. Эх народ!

Господин улыбнулся:

– За то ценю Ивана Ивановича, что он настоящий черт. А народ? Народ всегда прав. Николай Александрович, вы согласны?

– Согласен. И это самое ужасное.

– Почему? – удивился Иван Иванович.

– Потому что ни один монарх не прислушивается к голосу народа, – печально сказал Николай Александрович.

– Иван Иванович уже было собрался что-то сказать, но его опередил господин.

– Истину оспаривает только невежа. И так на чем мы остановились?

Что это я решил, чтобы Егор Игоревич собирал императоров и императриц, потому что они у меня уже в печенках сидят.

– Не забывайтесь, Иван Иванович, и извинитесь. А то, что все дело в вас и в Лёне, всем уже предельно ясно.

– Извините, Николай Александрович, вы исключение.

– Это ложь! – ответил Николай Александрович.

– Вот видите, мой господин.

– Николай Александрович не при чем, просто ему очень много лгало его окружение, и теперь он не выносит лжи. Продолжай, Иван Иванович.

– О чем тут можно продолжать? – громко воскликнул Иван Иванович и стал нервно ходить по кухне.– Я, как Кассандра, предвидел все, но только в ее случае ей никто не верил, а в моем я не верил самому себе. Операция провалена! – продолжал восклицать Иван Иванович, расхаживая взад вперед как маятник, держа руки в карманах.– Лёня стянул рубли! Императоры и императрицы разгуливают по городу или сидят в карманах новых владельцев монет. Кто виноват, ума не приложу! Я? Исключено! Я сделал все как надо! – сказал Иван Иванович и замер посреди кухни с яростной грустью в глазах.

Рублев пускай хоть и с промедлением, но все же смог приблизиться к разгадке некоторых запутанных вопросов, которые все это время безжалостно терзали его разум. Нет, не так, чтобы окончательно покончить с темными пятнами, как ему показалось, очень непростого происшествия. Но ему наконец-то стало понятно самое главное на данном этапе. Обрывки фраз и имя приятеля, который по его просьбе произвел с Иваном Ивановичем обмен, пролили свет на то, что от него так добивались необыкновенные герои. Рублев наконец-таки понял, что им нужна та самая непростая серебряная монета, которая для учителя истории оставалась загадкой.

Монету Рублеву в подарок принес знакомый охотник. На охоте на барсука, собака приятеля ушла в нору за добычей и долго не возвращалась. Обеспокоенный хозяин разрыл нору, освободил четвероного друга и за одно выстрелом на повал поразил разъяренного зверя. Со слов приятеля, Рублев пришел к выводу, что домом барсука было самое настоящее древнее захоронение.

Наткнувшись на человеческие останки, охотник испугался, но успел взять сверкающую монету. Чтобы вернуться обратно на место находки, охотник на отрез отказался. Монету он отдал Рублеву и поскорее постарался забыть.

Как и откуда незваные гости узнали о монете, Рублев не думал. И это было вполне естественно, если учесть то, кто были его гости. И вообще надо отметить удивительную особенность состояния Рублева. Теперь он нисколько не боялся и внешне был спокоен. Волнение осталось, но теперь оно было не то, что прежде. Новое волнение было что-то вроде того, когда вы долгое время грезили захватывающей прогулкой или поездкой, нет, самым настоящим приключением, и вот наконец-то оно должно было начаться. Откуда это было у Рублева, неизвестно, можно предположить. Он чувствовал, он знал, что с появлением у него загадочной монеты непременно случиться что-то невероятное, такое, что в корне изменит его жизнь. А как же иначе! Ведь на свете нечего не происходит просто так, само по себе, ведь если что-то случается, значит это кому-то нужно.

Как не крути, обмен состоялся. Рублев встал со стула и, как не в чем ни бывало, прошел в свою комнату.

Иван Иванович недоуменно посмотрел на своего господина.

– Я полагаю, что все только начинается, – сказал господин и улыбнулся.

Рублев взял с книжной полки книгу средних размеров, вернулся обратно в кухню и остановился в шаге от Ивана Ивановича.

– Возьмите, он по праву ваш! – сказал Рублев и открыл книгу.

Черт знает какая серебряная монета сверкнула тревожным светом, вызвав блеск торжества в черных глазах Ивана Ивановича.

Николай Александрович вышел из комнаты с любопытством на лице.

– Можно посмотреть? – спросил он и встал рядом с Рублевым.

– Я слышал об этой монете от дедушки, – сказал Николай Александрович.

– А я от Бога! – улыбаясь, сказал господин, и все с уважением посмотрели в его сторону.

– Ну что же вы! – недоуменно сказал Рублев, спустя минуту, по истечению которой к монете никто не прикоснулся. – Я вам ее дарю!

– Благородно! – сказал Николай Александрович.

– Я все равно не могу, после того, что случилось, – ответил Иван Иванович.

– Давайте по справедливости, – сказал господин и закрыл книгу в руках Рублева, – монета будет у вас, пока мы не вернем все рубли, которые по праву должны принадлежать вам, после чего поменяемся по справедливости.

– Я согласен!

– Еще бы вы не согласились! Настоящие приключения всем по вкусу. Теперь же меня волнует, где рубль с портретом Николая Александровича и сам альбом с гербом дома Романовых?

Рублев показал серебреный рубль и альбом.

– Николай Александрович, как вы желаете: с нами или в альбоме? – спросил господин.

– С вашего позволения, я бы прогулялся по свежему воздуху, – попросил император.

– Рубль принадлежит Егору Игоревичу, ему и решать.

– Ради Бога!

– Благодарю.

– Вот только я не понял, что значит, желаете с нами или в альбоме? Неужели Николай Александрович может поместиться в альбом?

– А где по-вашему он был раньше?

– Неужели в альбоме?!

– Егор Игоревич, вы поверили всему, что говорил Иван Иванович, но не возьмете в голову элементарную вещь. Что же будет дальше, когда мы станем летать по небу и творить черт знает что?

– Мы станем летать по небу? – изумился Рублев.

– Это мелочи, по сравнению с тем, что они могут и делают на земле! – сказал Николай Александрович.

– Справедливо! И если вам мало предоставленных доказательств, будьте так любезны, следуйте за мной. Пока мы будем спускаться, я надеюсь, что Иван Иванович организует транспорт, чтобы наша поездка прошла с ветерком.

– Слушаюсь, мой господин, – сказал Иван Иванович и растворился в воздухе.

Рублев опять обомлел.

– Привыкайте, уважаемый, это был заурядный пример черной магии, самые невероятные вещи ожидают вас впереди. И еще, пожалуйста, возьмите собой рубль и альбом Романовых. О том чтобы вы взяли собой и серебряник, я говорить не стану, потому что это вы должны сделать в первую очередь и без всяких напоминаний.

– Я сделаю все, как вы велели, но не могли бы вы сказать, как вас называть, а то, знаете, как-то не удобно.

– Мои дела – мое имя! Ну, раз вы просите, и мой слуга назвался на русский манер, Иваном Ивановичем, извольте зовут меня Дмитрием Сергеевичем, в честь первых букв имен, которые я получил от своего незабвенного учителя.

– Хорошо, Дмитрий Сергеевич.

– Вот и славно. Прошу на выход, а то предполагаю, что Иван Иванович уже заждался.

Дмитрия Сергеевича и его спутников ждала коляска, запряженная тройкой вороных коней с бубенцами. Черные как смоль от хвоста до ушей, верные на все времена помощники Ивана Ивановича звали в дорогу, били копытам и сыпали горящие искры на тротуар.

– Двадцать первый век на дворе, где вы раздобыли это чудо? – воскликнул Рублев, с восхищением рассматривая транспорт, который Гоголь в труде всей свой жизни сравнивал с Россией.

– У цыган выменял! – отвечал Ивана Иванович.

– На что, если не секрет? – спросил Николай Александрович.

– На то, что они еще тысячу лет будут сыты и обуты, не работая.

– В три дорого переплатили, русскому народу тысячу лет придется расплачиваться, – недовольно сказал Николай Александрович, но охотно сел в коляску.

– Хоть и неважный, но император до мозга костей, – шепнул Дмитрий Сергеевич на ухо Рублеву.

Все уселись в коляску, и Дмитрий Сергеевич повелел:

– Трогай, Иван Иванович, а то еще немного и выбьет Павел Петрович всю дурь из Лёни и его детям ничего не достанется.

– Это как? – взволновался Рублев.

– Насмерть!

Да разве так можно?! – воскликнул Рублев и, растревожившись, встал на ноги.

– А от чего же нельзя, – сказал слуга и взял в руки вожжи.

Рублев побледнел.

– Садитесь, Егор Игоревич, Иван Иванович шутит.

Коляска дернулась с места, прежде чем Рублев успел сесть и он упал и, ударившись обо что-то головой, уснул сном младенца. Да именно уснул, а не потерял сознание.

Рублев спал и не видел, как коляска несла его по улице Большая Садовая, останавливалась на светофорах и срывала восхищенные, переполненные любопытством, взгляды прохожих, которые с замиранием сердца провожали экипаж с необыкновенными пассажирами. Как Николай Александрович по привычке махал людям рукой и как коляска, словно птица парила над городом.

Рублев спал и не слышал, как Дмитрий Сергеевич сказал:

– Николая Александровича, ваш голубь пробился через тучи.

В глазах Николая Александровича вспыхнуло волнение, заглушившее болезненную печаль.

– Какой Его ответ? Почему я не с семьей?

– Его ответ – больше слушайте шутов! – ответил Дмитрий Сергеевич и спрятал рубль Николая II в альбом Романовых и Николай Александрович растворился в воздухе.