Ангел. 1982

Бабушка распахнула шторы и проворчала:

– Сколько можно спать, день давно на дворе!

Утреннее летнее солнце ворвалось через щели в зеленых деревянных ставнях, широкими теплыми полосами освещая пляшущие пылинки в воздухе. Комната, в которой спали я, младшая сестренка и две двоюродные сестры, отделялась от гостиной белой застекленной панельной перегородкой.

Сестры были младше меня, я только-только вступал в подростковый возраст, сильно подрос за последний год, остро ощущая чрезмерную худобу и неуклюжесть.

Бабушка намазала бутерброды маслом и медом, мне – без меда, так как у меня болел коренной зуб слева.

–Доедайте и марш за водой, по десять раз каждый. Мыть вас буду.

Я сказал, что не хочу сегодня мыться, чем разозлил бабушку.

– Это еще что такое? Думаешь, вымахал и можешь свои порядки устанавливать? – прикрикнула она. – Мыться не будете, вши заведутся, и что я вашим родителям скажу?

Деревянная лестница со второго этажа двумя пролетами спускалась в центр сада, по периметру обложенного каменной кладкой. Во дворе с раннего утра до захода солнца слышалось кудахтанье беспокойных кур и гудение пчел.

На первом этаже двухэтажного дома была тихая и полупустая комната со старым диваном и сундуком, набитым дядиными книгами. В жаркие дневные часы моим излюбленным занятием лежать на диване и читать. На крыльце стояла готовая батарея ведер и бидонов разных размеров, которые бабушка выдавала нам согласно возрасту.

– Десять раз, – строго напомнила бабушка, – буду считать!

Улочка, обсаженная тополями, делала крюк и заканчивалась у старой церкви из темного замшелого туфа. Тут же был и единственный на все село родник, который бил сильной струей из бронзового наконечника, торчавшего из полуразбитого хачкара. Вода набиралась в длинную поилку, возле которой толпились вперемешку куры, гуси и воробьи.

Здесь было место встреч деревенских женщин, которые не торопились расходиться, делясь новостями и судача обо всем. У входа в церковь на плоских, нагретых солнцем камнях всегда сидели несколько старушек в платочках.

Очередь за водой была с двух сторон родника и, как правило, продвигалась быстро, так как струя била так мощно, что ведро заполнялось буквально за несколько секунд, и нужно было изловчиться, чтобы не обрызгаться. Плиты перед родником были мокрые и скользкие, несмотря на сильную жару.

На пятом по счету походе за водой, когда я наполнял и отдавал сестричкам их ведерки и бидончики, я увидел в противоположной очереди высокую девочку, явно не деревенскую, одетую по городской моде, в белой кофточке, слишком короткой по деревенским меркам синей юбке и белых колготках. Она весело смеялась и говорила о чем-то с другой девочкой, смуглолицей толстушкой в длинном сарафанчике.

Я, перед тем как заполнить свои ведра, пропустил стоявшую сзади женщину с бидоном в одной руке и младенцем в другой, а затем и толстушку. В итоге оказался лицом к лицу с длинноногой девочкой в белых колготках, и чем больше я на нее смотрел, тем больше она мне нравилась. Она оказалась чуть ли не на голову выше меня, большеглазая, с немного полными щеками и черными вьющимися волосами до плеч. На шее висел небольшой блестящий на солнце медальон.

Незнакомка смело улыбнулась, отчего на щеке появилась ямочка. Я вдруг увидел себя со стороны – худой неуклюжий мальчишка, с ободранными коленками, пропустил свою очередь, чтобы таращиться на красивую взрослую девушку-старшеклассницу. Но в этой улыбке незнакомки и ясном искрящемся взгляде мне почудилось, что она одобряет мою уловку. Никому я так долго не смотрел в глаза, и продолжал бы смотреть, если бы она не рассмеялась:

– Ну, чего ждешь? Наливай.

Я моргнул, попытался что-то сказать и жестом показал ей, что уступаю. За моей спиной кто-то недовольно заворчал.

На обратном пути я чувствовал, что лицо у меня горит, оставшиеся походы к роднику пролетели незаметно. Каждый раз, огибая церковь, я искал глазами в толпе у родника белую блузку и синюю юбку, но, видимо, в том доме, куда она приехала погостить, сегодня был не банный день.

Вечером бабушка по очереди купала нас в большом тазу и, когда дошла моя очередь, я заявил, что сам помоюсь.

– И чтобы обрызгал мне весь пол? – рассердилась бабушка. – Совсем неуправляемый стал, что ли? Давай раздевайся.

После купания я отправился поиграть во карты к Валерику, который жил двумя домами подальше от нас. Его из Тбилиси привозили обычно на все лето, как и нас из Еревана. Но по сравнению с нами его пребывание в деревне было просто королевским. Во-первых, ему повезло с бабушкой, которая не контролировала каждый шаг. Во-вторых, у него водились деньги, и он мог покупать сладости в деревенском магазине. И в-третьих, у него был переносной японский кассетник. Он делился со мной своими благами, больше из-за того, что я обладал лучшей в мире рогаткой и временами одалживал ее на пару часов.

Валерик, полненький и громогласный, несмотря на то, что был еще невелик, на все имел готовое мнение и, казалось, был в курсе всего на свете.

Я боялся, что он поднимет меня на смех, но все равно почему-то не удержался и рассказал ему про встречу у родника. Когда я описал девушек, Валерик облизнул ложку, которой ел халву из банки, и заявил:

– Знаю, кто такая. Тоже из Тбилиси, Анжела зовут, приезжает сюда к двоюродной сестре, на лето. Ася зовут сестру, ее мать какой-то дальней родственницей моей бабо приходится.

Потом добавил, начав тасовать карты:

– Мне бабо не разрешает к ним ходить, когда эта Анжела у них. Не связывайся с ней, она старше тебя. К тому же испорченная.

– Это в каком смысле испорченная? – поразился я.

– Ну, мини-юбку носит. Шуры-муры крутила с кем-то, встречалась, говорят.

– Ну и что, что встречалась?

Валерик как-то противно скривил губы.

– Уж не знаю, что они там на этих встречах делали, – хихикнул он.

Я разозлился:

– Ни фига не знаешь, а языком треплешь. Еще раз про нее так скажешь – по башке врежу!

Мы с Валериком уже несколько раз в драках выясняли отношения, и он знал, что я сильнее его, так что он просто промолчал. Играл я невнимательно и проиграл партию.

– Влюбился, что ли? —Валерик кинул на меня взгляд поверх карт.

Я строго посмотрел на него, но, убедившись, что он не собирается смеяться, отбросил карты и сказал как можно равнодушнее:

– Просто неохота играть сегодня.

Валерик с задумчивым видом собрал карты в колоду и прищурил левый глаз, как делал всегда, когда решался на какой-нибудь дерзкий шаг.

– Отдашь рогатку на неделю, если познакомлю?

– Еще чего! Зачем мне с ней знакомиться?

Валерик пожал плечами.

– Мне показалось, тебе хочется. Зачем тогда расспрашивал о ней?

Из кухни послышался зычный голос:

– Валери-и-ик! Я пошла к соседям! В чайнике шиповник с медом заварила.

– Хорошо! – крикнул в ответ Валерик и спросил меня, – ну что, давай решай. Или боишься?

Мы пошли на кухню и разлили горячий напиток в эмалированные кружки.

– Нет, на две недели. – сказал Валерик, глядя на меня и отхлебывая из кружки.

Я к этому моменту уже решился и был на все согласен, но все же сказал:

– Посмотрим. Еще ничего не сделал, а уже торгуешься. Мы же не можем просто так взять и пойти к ним домой? Или что?

– Вставай, долго идти. Они под той горой живут, где кладбище. По дороге что-нибудь придумаем.

Во дворе Валерик спохватился, что не захватил магнитофон, и вернулся в дом, а я вышел на дорогу, по которой пастухи с криками гнали коров и овец. Уже вечерело, жара спала, скалы на вершине горной гряды за окраиной деревни отдавали багровым от заходящего солнца.

Я одновременно и хотел, и страшился возможной встречи с Анжелой. Хотел, потому что весь день прокручивал в памяти детали встречи и не мог от этого избавиться. А боялся того, что опять выставлю себя идиотом, впавшим в ступор, как там, у родника. Да и о чем мне с ней говорить, со старшеклассницей? У нее ведь другие интересы наверняка, круг знакомых из сверстников. Что такое гадкое Валерик говорил про нее?

Я на миг зажмурился и тут же ясно увидел темно-карие глаза вблизи, и улыбку с ямочкой на щеке. Нет, не может она ничего плохого сделать!

Возле домов хозяева встречали своих овец и загоняли их во дворы, либо ухватившись за мохнатые шкуры, либо просто пинками давая нужное направление. Блеяние овец, коровье мычание и лай пастушьих собак, к которым присоединялись все собаки в деревне, – в этой какофонии никакого магнитофона, конечно, слышно не было.

Деревня была большая, а идти пришлось чуть ли ни в самый ее конец. Тут царила тишина, солнце зашло и стало быстро темнеть. Каменистая узкая дорога, поднимающаяся в гору, была мне знакома, по ней мы часто забирались на кладбище, чтобы поиграть там в прятки или, забравшись повыше к ложбине на верхушке горы, поваляться в высокой траве.

По дороге мы не смогли придумать ничего толкового, как нам напроситься в гости, к тому же изрядно стемнело, мы устали и немного приуныли.

Но когда Валерик остановился и кивнул в сторону дома с ярко освещенной верандой, еле видимого из-за фруктовых деревьев, у меня забилось сердце.

Я думал о том, что Анжела где-то рядом, и от этого почувствовал теплоту внутри. Валерик включил кассетник, и едва братья Bee Gees сыграли вступление, как вдруг где-то рядом зашлась резким лаем собака. Это было настолько неожиданно в вечерней тишине, что мы посмотрели друг на друга с явным намерением дать деру оттуда. Но Валерик быстро сориентировался.

– Похоже, это их овчарка, за воротами, – сказал он. – Сейчас кто-нибудь выйдет.

Он прибавил звук магнитофона и собака за воротами стала лаять еще громче.

Я вдруг испугался того, что Анжела и Ася тут же догадаются о цели нашего прихода. Скорее всего, Анжела уже рассказала ей о неуклюжем худом остолопе возле родника, который при виде нее словно воды набрал в рот. Вот потеха будет для них! Я сказал:

– Слышишь, пойдем! Давай в другой раз!

– Сдрейфил что ли? Все нормально.

Я уже приготовился к тому, чтобы развернуться и убежать, но в этот момент Валерик произнес:

– Смотри, вроде кто-то выходит!

И правда, калитка в створе ворот приоткрылась, и оттуда появилась женская голова в белом платке. Свет ручного фонарика ударил нам по глазам, заставив зажмуриться. Женщина что-то крикнула, но мы ничего не расслышали, пока Валерик не убавил звук магнитофона.

– Валерик, ты, что ли?

– Да, тетя Мариам, с другом, с кладбища возвращаемся, – бойко соврал Валерик.

Тетя наконец выключила фонарь и сказала:

– Чего стоите? Заходите, мы как раз гату в тонире испекли.

Я продолжал стоять на месте, но Валерик схватил меня за рукав и чуть ли не насильно потащил за собой.

Когда мы зашли во двор, замолкнувшая было овчарка снова зашлась лаем, но, завидев, что мы с хозяйкой, подбежала и завиляла хвостом. Двор был небольшой и хорошо освещался, от калитки веером расходились несколько дорожек, выложенных плоскими камнями.

Тетя Мариам схватила собаку за ошейник и сказала нам, махнув рукой в сторону здания, темнеющего справа от дома:

– Идите туда, а я пока Мухтара на цепь посажу.

Мы дошли по крайней дорожке до старой, просевшей от времени пекарни. Постучавшись и не услышав ответа, мы толкнули растрескавшуюся дубовую дверь и вошли внутрь. Внутри было заметно теплее, чем во дворе, ароматно пахло выпечкой. Электрического света не было, и поначалу мы лишь щурились, пытаясь привыкнуть к скудному освещению лампы и пары свечей, стоящих на земле возле тонира.

– Кто там? Валерик? – раздался оттуда голос, который спустя несколько секунд добавил, – осторожней, там ступенька!

Но было уже поздно. Я, шагнув в пустоту, покачнулся, не удержался на ногах и растянулся на твердом земляном полу. Раздался короткий смех, затем с лампой в руке кто-то подошел ко мне. Правое колено сильно саднило.

Я поднял голову, скользнув взглядом по белым колготках, и уставился на нее, позабыв о боли. Она что-то спросила, и я точно так же, как утром возле родника, ничего не расслышал, наблюдая лишь за движением красиво изогнутых губ и неуловимо появляющейся ямочкой на щеке.

– Сильно ушибся? Где болит?

Я согнул ногу и показал, колено успело опухнуть, а небольшая царапина слегка кровоточила.

– Вот почему не надо в деревне в шортах ходить, – нравоучительно заявил Валерик у меня за спиной, – был бы в штанах, ничего бы не было. Как дела, Ася? А мы мимо проходили, твоя мама увидела нас и позвала гату есть.

Я почувствовал, что краснею от такого вранья, но успел подумать о том, что в темноте никто этого не увидит. Анжела поставила лампу на землю и присела, отчего ее лицо оказалось совсем рядом.

Ася тоже присела на корточки, осмотрела колено и вскрикнула:

– Надо йодом помазать. Не трогай, я схожу в дом за ним!

Валерик положил магнитофон, потом незаметно отвесил мне щелбан в затылок и крикнул Асе вслед:

– Подожди, вместе пойдем!

Все произошло так быстро, что я не сразу осознал, что мы с Анжелой сидим рядом, совсем одни, под тихо звучащую из магнитофона музыку – «Отель „Калифорния“». Я смотрел, как желтоватый свет керосиновой лампы огоньками плясал в ее темных глазах.

– Ну что, сильно болит?

Голос был немного низкий и протяжный. Я мужественно помотал головой. Она улыбнулась. Зубы белые, передние два чуточку длиннее остальных.

– Только сейчас поняла! Ты же немой?

Я прочистил горло и попытался что-то сказать, одновременно снова отрицательно покачав головой.

– То есть говорить ты можешь. Кивни, если да.

Я кивнул. Она не выдержала и прыснула от смеха, потом сделала страшные глаза и произнесла шепотом:

– Принца заколдовала злая ведьма. А я добрая фея, и сейчас попробую тебя расколдовать, закрой глаза!

Я почувствовал на лице легкое дыхание, затем ее горячие мягкие губы мимолетно коснулись моих. Я сидел с закрытыми глазами, не дыша, пока она вновь не засмеялась.

– Открывай глаза, принц! А теперь можешь говорить?

Я открыл глаза, голова немного кружилась, и я снова закрыл их.

– Какой хитрый принц! – продолжала она со смехом. – Не надейся, больше расколдовывать не буду, все равно не помогает!

Я открыл глаза и начал смеяться вместе с ней. Анжела одним легким движением вскочила на ноги и протянула руку, помогая мне встать.

– Хватит на земле сидеть, еще и простудишься. Пойдем погреемся!

Я встал и скрипнул зубами, чтобы не застонать, но она заметила, как скривилось мое лицо. Откинув волосы руками, она сняла с шеи медальон на веревочке, приложила его к губам и протянула мне.

– Вот, будешь прикладывать к колену. Эта монетка с ангелом, энджел называется. Бабушка подарила, говорит английские короли таким лечили людей.