Женечка держала куклу на коленях так, что миловидное личико рыжеволосой Лилит было обращено к Илоне, глаза, живые изумруды, так и сверкали, попадая в солнечные потоки. В какой-то момент, глядя на куклу, горничная не выдержала и из-за спины девочки показала ей язык. Они проехали еще немного, и вдруг Женечка выкрикнула:

– Стоп!

Илона, вцепившись в коляску, буквально вросла в плиты аллеи.

– Господи, Женя, ты меня так заикой сделаешь. – Она поставила коляску на тормоз и обошла ее. – Что случилось?

– Извинись.

– Перед кем? – удивилась домработница.

– Ты знаешь.

– Понятия не имею, – честно призналась Илона.

– Знаешь.

– Да перед кем и за что?

– Перед Лилит.

– Перед кем, перед кем?

– Ты слышала: перед моей сестренкой.

Илона снисходительно вздохнула:

– Девочка, ты на солнце не перегрелась?

– Будешь извиняться или нет?

– И не подумаю. С какой стати я буду извиняться перед куклой?

– Это моя сестренка.

– Хорошо. С какой стати я буду извиняться перед твоей сестренкой из пластмассы?

– Ты оскорбила ее – дразнилась.

Только тут Илона поняла, о чем идет речь: она показала проклятой кукле язык! Но как Женя узнала? У домоправительницы даже легкий мороз пробежал по коже. Чушь какая! Быть такого не может.

– Видишь, она рассердилась, – добавила Женечка и повернула куклу лицом к прислуге. – Тебе должно быть стыдно, Илона.

Именно в эту минуту заботливой домработнице и показалось, что изумрудные глаза куклы Лилит смеются над ней – и зло, с издевкой. Словно говорят: «То ли еще будет!» Но как Женя могла увидеть ее и то, что она делает? Спиной, затылком? В отражении глаз куклы? Или это шестое чувство? Где ответ?

Илона решила пока не забивать голову догадками и достойно выйти из положения. Положив руку на грудь, она жалостливо проговорила:

– Ах, простите, добрая госпожа Лилит, если я вас чем-то оскорбила. Я больше так не буду.

– Слова правильные, но не от чистого сердца, – заметила Женечка. – Знаешь, что мне говорит о тебе Лилит?

– Что же?

– Если ты позволишь себе еще раз так поступить, тебе придется получить расчет.

Илона, всегда спокойная, не сдержалась и вспыхнула:

– Вот это решать не Лилит, а твоим родителям. Так и передай своей новой сестренке, Женечка.

– А зачем мне ей передавать, Илона? Она тут и все слышит.

– Ты заигралась со своей куклой. Едем домой.

– Я хочу еще кататься. Мы с Лилит хотим!

– Тогда я вас обеих, двух принцесс, передам Аннушке, а сама займусь более полезными делами.

Уже через десять минут Илона всё подробно рассказывала хозяину и хозяйке. Павел Константинович недоуменно качал головой, Зоя Владимировна, докуривая черную ароматную сигарету, барабанила длинными перламутровыми ноготками по столику. На нем стояла пепельница с тремя окурками, початая бутылка красного сухого вина, и только один бокал – со следами помады. После аварии, потери ребенка и жестокого приговора врачей хозяйка стала слишком много курить и часто «дегустировать» вина – так однажды за ужином интеллигентно пошутил по этому поводу ее муж. Но Зоя, даже не удостоив Павла Константиновича взглядом, отбрила: «Ты был за рулем – не я». Больше он не делал жене замечаний. Только старался как можно надежнее окружить ее заботой.

– А ведь прошло всего две недели, как ты привез домой эту куклу, – сказала Зоя. – И такое превращение.

Она полезла за новой сигаретой. А вот эту страсть было принять куда сложнее, и он красноречиво вздохнул. Но Зоя была умной, проницательной и все понимала с полуслова.

– Я буду курить столько, сколько мне захочется, – предупредила она. – Щелкнула зажигалкой и глубоко затянулась. – Это же надо: «Извини, Лилит, я показала тебе язык»! Дурдом.

Илона усмехнулась:

– Но так оно и было, Зоя Владимировна.

– Она действительно изменилась на глазах: стала дерзить, препираться, – заметила мачеха. – И смотреть как-то странно. Иногда словно видит меня впервые. Я раз десять пыталась с ней заговорить, поболтать, как раньше, хотя она никогда не любила со мной разговаривать, тем более по душам, и я с этим смирилась. А тут и совсем – стена! Ни на минуту не расстается со своей куклой. Завтрак, обед и ужин с ней. Прогулки только с Лилит. Спит в обнимку со своей сестренкой. Когда Женя уснула, я попыталась взять у нее куклу и переложить в кресло, так она мгновенно открыла глаза и чуть меня не укусила – лязгнула зубами у самых пальцев.

– Ну вы же говорили с психиатром? – поинтересовалась домоправительница.

– Говорила – да что толку? Его вывод: компенсация. Женечка устала от одиночества, Женечка мечтала о сестренке, Женечке нужно было кому-то открыть душу и сердце. Плюс ко всему – потеря матери, и как следствие – тяжелейший стресс, а второй, когда ее отец нашел замену – меня. Но Женечке-то я второй матерью не стала. Более того, в глубине души она, чувствую, возненавидела меня и на отца затаила злобу.

– Думаешь? – озадаченно спросил Павел Константинович.

– Чего теперь таиться, лукавить и лгать самим себе? Уверена в этом. Третий стресс – авария и паралич. Все эти пустые места, лакуны, каким-то хитрым образом заняла вездесущая Лилит. Вернее, то существо, которое создала себе Женя. Подсознательно придумала во свое спасение уже давно, как объяснил психолог, и только сейчас воплотила в жизнь. – Зоя наполнила треть бокала красным вином, выпила разом, накрыла ладонью руку мужа. – Что скажете о таком психоанализе, Павел Константинович?

Но муж ответить не успел. В коридоре послышалось тихое жужжание автоматической коляски, дверь открылась, как от порыва ветра, и на пороге возникла Женечка на своем дорогом драндулете в обнимку с куклой.

– Ябедничаешь, Илона? – с ходу спросила она у горничной. – Смотри, Лилит, она – ябеда. Прибежала к маме и папе: меня обидели, заставили просить прощения. Как же это гадко, Илона! И стыдно.

Домработница как в рот воды набрала. Но Зоя не стала молчать.

– Боже, – пробормотала та. – Зачем ты так с нами?

– Как? – спросила девочка.

– Зло, – ответила мачеха.

– Я-то еще добренькая, – парировала та. – С вами пока Лилит не говорила.

– О, ну да! – воскликнула Зоя, потушила окурок и плеснула себе еще вина. – Может, нам всем перед ней извиниться? Мне, твоему отцу, Илоне еще раз, остальной прислуге, водителю и садовнику?

– Когда будет нужно – все извинитесь.

– У детей, которые плохо себя ведут, отнимают любимые игрушки, – с легкой угрозой предупредила Зоя.

– Хочешь отнять у меня Лилит? – спросила Женечка. – Папа, ты хочешь того же, отнять у меня сестру? Которую сам подарил?

Павел Константинович еще раз тяжело вздохнул и не произнес ни слова.

– Папочка, как всегда, решил промолчать, – поделилась с куклой девочка и переключилась на мачеху: – А ты попробуй, Зоя, попробуй! Только лак для ногтей тебе уже не понадобится.

– Что?

– То, что слышала, – парировала Женечка, – без пальцев останешься.

Она повернула автоматическую коляску и в обнимку с куклой поехала прочь по коридору.

– Паша? – требовательно позвала мужа Зоя. – Это переходит все границы.

Тот закрыл лицо ладонями. Илона поспешно извинилась и быстро покинула гостиную – ей хватило домашних хозяйских разборок.

– Я должен позвонить, – наконец сказал Оскомин. – Поговорю из кабинета, дорогая, хорошо? Потом расскажу.

В кабинете он первым делом открыл шкафчик, плеснул в широкий бокал виски, расположился в роскошном кожаном кресле-троне и минут пять, уставившись в пространство, цедил крепкий ароматный напиток. Потом взял телефон и нашел нужный номер.

– Алло, Савва Андронович Беспалов?

– Он самый.

– Здравствуйте, вас беспокоит Павел Константинович Оскомин, которому вы куклу две недели назад продали – рыжеволосую, зеленоглазую.

– Здравствуйте, Павел Константинович, слушаю вас.

– Вот какое дело…

Он пока и не решил, с чего начать. И виски не помогло. Наводящий вопрос задал мастер:

– Кукла понравилась вашей дочери?

– В этом все и дело – очень понравилась.

– Отлично, я рад.

Оскомин выдержал непроизвольную паузу.

– Она ей даже слишком понравилась.

– Что это значит – слишком?

– Как бы вам сказать… Между ними появилась некая связь…

– Связь?

– Да. Особая эмоциональная связь.

– Особая?

Павел Константинович усмехнулся:

– Да просто мистическая.

– Так-так, очень интересно…

– С самого первого дня, как только кукла попала в руки Женечки. Когда она схватила и прижала ее к себе. Девочка, конечно, и раньше была избалована, я потакал ей во всем, ведь ее мать умерла. А потом моя новая женитьба, авария, недуг Женечки. Я вам уже говорил об этом…

– Да, я хорошо помню наш разговор. Продолжайте.

– Но тут река просто вышла из берегов.

– Поясните.

– Женечка стала дерзкой, непослушной, гневливой, будто ее не лучшие качества, которые есть у всех людей, усилились раз в сто.

– Ого!

– Вот именно: ого. Она то и дело советуется с куклой, как с живым человеком. Представляете? И поступает будто по указке своей «сестренки». Я понимаю, кукла вышла удивительной, настоящим произведением искусства, да что там, почти живой – видимо, именно поэтому она смогла так воздействовать на девочку-подростка, очаровать ее. Тем более ту, что оказалась прикованной к креслу-каталке.

– Да, история! Видимо, в этот раз я превзошел сам себя.

– Но это не все. Вы верите в телепатию?

– Во что, простите?

– В телепатию.

– Хм. Я – реалист. Но верю в художественное воображение и в то, что оно творит чудеса.

– Нет, я о другом. Сегодня случилось нечто! Наша домработница везла Женечку в коляске по аллее сада и за ее спиной показала кукле язык. Женечка держала ее на коленях. Дочка остановила коляску и устроила домработнице разнос за этот поступок, хотя сама видеть ничего не могла. Что это такое? Как вы объясните?

Беспалов долго сопел в трубку.

– Задачки вы задаете, уважаемый Павел Константинович! Я же не экстрасенс и не психолог. Я – художник.

– Вот именно! Вы – автор большого количества кукол, у вас было много частных заказов. Случалось хоть что-то подобное с другими владельцами ваших кукол?

– Если и случалось, то мне об этом ничего не известно.

– Значит, нет. – Оскомин тяжко вздохнул. – Да, забыл сказать! Женечка удивила нас, как только кукла попала ей в руки. В тот самый день, когда я приехал от вас. Уже тогда что-то укололо меня. Подозрение, догадка. Помните, вы сказали, что дети сами должны давать куклам имена?

– Конечно. И что же?

– Я предложил дочери дать кукле имя, она задумалась, а потом очень уверенно произнесла: «Лилит».

– Что вы сказали? – поспешно переспросил кукольник.

Даже голос его изменился – так было, когда они обговаривали условия, а на подоконник запрыгнул соседский кот, походил туда-сюда, зашипел и сбежал.

– Лилит, – повторил Оскомин. – Она назвала ее Лилит. Разумеется, я предлагал другие имена, но Женечка вцепилась в это буквально мертвой хваткой. Как будто она услышала его, ей кто-то нашептал. Мы согласились, конечно. Она же хозяйка этой куклы.

– Ну, разумеется.

Павел Константинович помедлил.

– Мне показалось, вам знакомо это имя.

– Оно знакомо всем, кто интересуется историей религии, – ответил кукольник. – Кто читал древние и средневековые тексты. Было у меня и такое увлечение.

Оскомин чуть осмелел:

– Я имел в виду другое, Савва Андронович. Мне показалось, будто это редкое в современном мире имя – «Лилит» – как-то связано именно с куклой, которую вы продали мне. Только с ней, ни с какой другой.

На другом конце связи возникло молчание.

– Нет, это вам только показалось. Поверьте мне!

– Но вы же даете своим куклам имена, той же Аленушке, например?

– Даю, но только в том случае, когда я делаю персонажа той или иной сказки. Аленушка – одна из самых любимых героинь русского фольклора. «Говорящий персонаж». Если вы помните, никакой бирки с именем «Лилит» на вашей кукле не было.

– Разумеется, нет.

– Просто у вашей дочери прекрасно развито воображение, я это понял сразу, как увидел ее фото: необыкновенная девочка – одна на миллион.

– Благодарю вас, это правда: Женечка – особенная.

– Поэтому берегите ее, особенно от недоброжелателей. – Голос кукольника оживился: – Ну так что, будем прощаться? Ко мне с минуты на минуту придет заказчик, я должен подготовиться. Но если что – звоните.

– Хорошо, тогда всего наилучшего.

– И вам, уважаемый Павел Константинович. Здоровья всей семье и в первую очередь вашей дочурке. Я уверен, она рано или поздно поправится.

На том их разговор закончился.

«О чем он говорил? – подходя к шкафчику, размышлял Оскомин. – «Берегите ее от недоброжелателей». Что это значит? И как понять: «Она рано или поздно поправится»? Он что, доктор, светило науки?»

Павел Константинович выпил еще треть бокала виски и отправился к жене, чтобы в подробностях пересказать разговор с таинственным кукольником. Зоя потягивала вино, курила, выпуская вытянутыми яркими губами колечки дыма, и слушала, не перебивая.

– Ты думаешь, он бы сознался, если бы и с другими его клиентами происходило то же самое? – когда муж выговорился, скептически спросила она. – Если бы дети, поиграв с его куклами, менялись на глазах и сводили родителей с ума?

– А вдруг?

– Наивный! Он же – старый хитрец, это понятно.

– Не без этого. Но в первую очередь фанат своего дела. У него весь дом заготовками кукол уставлен.

Она выпустила очередное колечко дыма.

– Значит, переменился, когда услышал имя «Лилит»?

– Еще как переменился!

– Я бы не удивилась, если бы он читал заклинания над своими проклятыми куклами.

– Думаешь?

– Уверена. Мало ли психов? А все творческие люди – психи в квадрате. Ладно, черт с этим кукольником! Мавр сделал свое дело. Если Женечка будет вести себя так же, как эти две недели, я отберу у нее эту куклу, и ты не помешаешь мне. Слышишь?

– Хочешь, чтобы она тебя искусала? – попытался пошутить Оскомин.

– Я надену зимние перчатки, а сверху варежки для жаровни – пусть кусается, сколько влезет. Куклы ей не видать, как собственных ушей.

– Не будь с ней жестока, прошу тебя!

– Я не жестока, а справедлива.

– Ну-ну, – миролюбиво кивнул хозяин дома. – И все-таки лучше обойтись без эксцессов.

– Я тебе скажу, что было бы лучше: отправить эту куклу в Петербург, в Кунсткамеру.

Не видел и не знал Павел Константинович того, что происходило за речкой Лиховой, на краю села Зырино, в доме Саввы Андроновича Беспалова, когда тот услышал фразу: «Она назвала ее Лилит». То, что случилось с лицом кукольника при визите к нему Оскомина, не было даже ничтожным эхом произошедшего с Беспаловым теперь. Припадая на одну ногу, словно его перекосило, Кукольник добрел до зеркала и уставился в него так, как смотрел бы на трещину в земле, откуда вырывались языки пламени. Вначале почуяв, а потом увидев его, дымчатый кот подскочил на диване, остервенело зашипел и шарахнулся к окну, едва не снеся штору, и откуда сиганул в сад. И хотя ему, Савве Беспалову, было чудовищно больно, ломило все тело и нутро выворачивалось наизнанку, кривая улыбка, готовая испугать любого храбреца, бешено плясала на его губах, а волчьи глаза горели восторгом.

– Свершилось! Свершилось! – огненно прошептал он.