Теперь я увидел в одном углу маленький столик, на котором стоял электрический самовар и ваза с какими-то баранками и конфетами, я подошел и сел на стул возле стола, Федотович взял из противоположной стороны комнаты еще один стул и, сев, начал наливать в чашки чай из маленького золотистого чайничка.

– Чай-то у меня знатный. Жалко, самовара нет нормального, да к тому и дрова надобны, вот пока такой принесли прихожанки местные, ну и на том спасибо, – сказал старик и, добавив кипятка, протянул мне чашку.

Чтобы не обжечься, я отпил совсем немного, но даже этого малого хватило, чтобы понять вкус. Чай был великолепный, вкус не удавалось уловить, в секунду менялось множество приятных ощущений. Я никогда не пробовал такого чая даже в хороших ресторанах города.

– Так я и не пойму, живете вы тут, или трудитесь, или просто иногда посещаете? – поинтересовался я у своего нового собеседника.

– Живу, – отпив чайку, поведал Федотович. – Раньше просто ходил иногда, дорожки чистил да могилки прибирал, молодым-то некогда все, – улыбнулся он, мне от этого на душе стало как-то тоскливо, ведь он и про меня говорил.– Жил в селе, а как лет восемь назад мою старушку-жену схоронил, сюда вот и перебрался, вроде как поближе к ней да к дочери, она у меня тут еще раньше лежит.

Расспрашивать его о дочери я не стал, тяжело это слушать, да и не хорошо у едва знакомого человека в душе копаться.

– Дом продал – продолжил он – на вырученное вот ремонт часовни и сделали, мужики из села помогли, кто чем мог. Всем миром сладили, теперь уже навсегда сюда перебрался. Зато при деле. Я отпил еще чая, за окном началась прямо метель, снег разбушевался.

– А что ж, батюшки нет здесь никакого, часовня ж вроде?

– Давно уж никого, раньше был один, Афанасий, – вспоминал житель часовни.– Да тот потом в город уехал, кому здесь охота в одиночестве сидеть.

– Чай у вас и правда превосходный, – похвалил я старика.

– Вот и тетке твоей, Анне, тоже очень нравился, – сказал Федотович.– Любили мы чай пить с ней, душевно так сидели каждый раз, – задумчиво произнес он, – бывало, придет ко мне, – немного промолчав, продолжил он, – и говорит – дед Захар, как у тебя получается так на Бога не обижаться и в часовне жить, после того как он ни жену, ни дочь твою не уберег. Вот это вопрос, Антош, искренний, настоящий. Любила она вопросом всю душу вывернуть, а я потом объясняю, мы разговариваем, вместе правду ищем, – в глазах старика теплились воспоминания. – Потом уже она сама меня поучала,– улыбнулся он, – наставления давала перед тем, как покинуть.

– Что за наставления?– спросил я.

– Да о разном. Ей многое открылось тогда, чего другим понять жизни не хватает. Из нее энергия ключом всегда била, не могла она этой жизнью насытиться, не могла… всего достигла, и даже получилось лучше чем у других… только чувствовала, что все это не то, и искала иного.

– Чего же?– как завороженный спросил я

– Ответа, – сказал старик, глядя в глаза,– на вопрос, зачем мы живем.

– Она нашла его?

– Я уверен, что да. Ты ведь не ожидал увидеть там ее могилу? – спросил вдруг старик.

– Да. Я знал, что она болела, но думал, что все обошлось тогда, – попытался оправдаться я.

– Ну, тогда послушай, я рассказываю ее историю всем, дабы никто не забыл, но чтобы многие задумались о том, чему свидетелями мы стали. Удивительной она была. Всегда хотела все успеть, младшая в семье – была первой в жизни. Она долго искала себя… нашла в семье, в работе… достигла высот. Вот только душа ее этими победами не была довольна, в душе по-прежнему было достаточно пустоты. И она нашла, чем заполнить эту пустоту, она заполнила ее верой в то, что Бог существует и он нуждается в ней так же сильно, как она в нем.

– Распятый Бог, – не понимая зачем, пробормотал я.

– Да, тот самый, – подхватил старик.– Она стала жить так, как он завещал нам, но суета дней и быт отдалили ее от этих идеалов. И она вернулась к привычному укладу жизни всех людей. Сложно это, по – Божьему жить. В одночасье принять себя нового.

– Нового?

– Ну, например, если раньше можно было без зазрения совести человеку другому нахамить или как-то его обидеть, то после того, как в Бога уверовал, так не получится, будешь маяться, чувствовать себя виноватым. Границы добра и зла становятся очень четкими, и тебя поначалу тяготит ответственность за нехорошие поступки, которые ты совершаешь по привычке. Поэтому многие и возвращаются к тому, что знакомо, к привычному укладу жизни, без Бога.

Я молча кивнул, дав Федотовичу понять, что он может продолжить рассказ.

– Но Бог ждал ее. Прошло время, и она вновь вернулась к Богу, но и во второй раз это было недолгое время. Повсюду таится то, что сбивает нас всех с пути. Она была беременна, пришло время и она в третий раз связала свою жизнь с Богом, и на ее долю выпали тяжелые испытания, – в его глазах виднелись слезы.– Именно тогда она заболела, врачи сказали, лечить необходимо сразу, но ребенок скорее всего от лечения не выживет, а если ждать до родов, то скорее всего не выживет она сама. Трудный выбор лег на ее плечи. Она знала, как поступить правильно, она не могла рисковать ребенком, поэтому рискнула собой. Ребеночек родился здоровым, Самуил, радость Анечки… Но болезнь обострилась и уже не поддавалась лечению. Мы все молились о том, чтобы Бог помог ей, исцелил. Она никогда прежде не была к нему так близка при жизни, как в то время. Болезнь сопровождалась ужасной болью, через какое-то время она даже не могла встать с кровати. Но она не обозлилась на Бога, она покорно сказала, пусть сбудется его воля. Она умирала в агонии, но понимая, куда отправится после смерти. Знаешь, как это важно – знать, куда отправишься после смерти? – я промолчал. – Она выдержала все испытания и заслужила мир и покой, Бог дал ей попрощаться со всеми родными. За несколько часов до того, как уйти, она собрала всех близких и каждому дала наставление. Я был у нее много раньше и выслушал все, что она хотела мне сказать.