Глава 9

2017 год, Подмосковье

Загородный клуб на Новой Риге, в котором из года в год собирались поиграть в карты товарищи Павла, был местом примечательным. Его нынешний владелец в своё время выкупил сотню гектаров далеко не самой лучшей земли с покосившимися коровниками и другими строениями бывшего совхоза – и за пять лет разбил на голых холмах усадьбу в эклектичном стиле, сочетавшем французские парки и староанглийские усадьбы. Вместо осушенного болота выкопали озеро, возвели пару ресторанов и гостиницу, разбили поля для гольфа. Усадьба, к удовольствию Павла, оставалась по-домашнему уютной и располагающей к отдыху. Это было место исключительно «для своих», где можно было расслабиться и отрешиться от городской суеты в узком кругу друзей, приятелей, близких и дальних знакомых.

Полторы недели после покушения для Павла прошли в тягомотной и тягучей, как советский ирис, волоките: опросы, вызовы в СКР, звонки знакомых и приятелей, взволнованных его судьбой, – он и сам не помнил, когда в последний раз от него требовалось столько раз повторять на все лады примерно одно и то же. Следователям – что стрелявших внятно описать не может, но, если увидит, скорее всего, опознает; товарищам – что жив, здоров и невредим.

Причины всеобщей обеспокоенности вызывали понимание. Засады, разборки, стрелки, нападения из-за угла, взорванные автомобили – всё это для многих людей из окружения Павла Николаевича было делами давно минувших дней, внезапно ожившими из небытия прошлого. Шутка ли: за короткий период Москву тряхануло от трёх покушений – двух «успешных» и одного подчеркнуто «неудачного». Кто, зачем, почему такие радикальные методы?

Платов был уверен, что если вдруг кто-то был не в курсе попыток связать его имя с недавним двойным убийством Кожухина и Титова, то теперь её не усмотрел бы только совсем бестолковый человек. Таких ни среди его партнёров по бизнесу, ни среди друзей и товарищей не водилось. Поэтому Павел заранее предвидел скорое осложнение в и без того пошедших вразнос делах.

В своё время Платову доводилось быть как наблюдателем, так и участником историй с пальбой «на поражение». В таких ситуациях всегда неприятно убеждаться в собственной бренности, даже если опасности удалось счастливо избежать. Вот и сейчас: умом Павел понимал, что, мол, «хотели бы хлопнуть – хлопнули», а раз нет, то и цели такой не ставилось. Но утешало это слабо.

Ну хорошо, в этот раз никто его убивать не собирается. Но кто даст гарантию, что завтра ветер не подует в другую сторону? И ладно бы ещё знать, за что тебя могут «приговорить», – тут появляется немалое пространство для манёвра. Когда же происходит что-то совсем мутное…

Оставалось только надеяться, что причина всех этих событий скоро проявится и установятся хоть какие-то «правила игры». Должна же в самом деле присутствовать логика в действиях платовских врагов? Павел по-прежнему не знал, чего от него хотят и за что «припугивают». Что превращало покушение в какой-то акт куража, будто кто-то просто решил поиздеваться, используя для издёвок любые средства.

Собственно, ещё и поэтому Платов ощущал себя, мягко говоря, не в своей тарелке. Не то чтобы он испугался за жизнь: и Тоша, и Пётр Ливанович, узнав о произошедшем, начнут отслеживать все процессы вокруг него ещё более пристрастно, – скорее, окончательно осознал, что контролировать происходящее и мало-мальски прогнозировать что-то у него нет возможности. Мало данных, слишком мало…

Последние полторы недели, в течение которых его раз за разом мыслями возвращали в крайне неприятную ситуацию, тоже сил не прибавили. Даже наоборот: ещё больше вымотали, поскольку к ранее посыпавшимся, как из рога изобилия, проволочкам в бизнесе добавилось напряжённое ожидание новых неприятностей, когда взгляд сканирует каждого встречного человека или едущую машину на предмет скрытой угрозы. «Давно такого не было, и вот опять, – мысленно усмехался Павел. – Вторая молодость, не иначе».

Поэтому довольно неожиданный пятничный звонок Виталика пришёлся как нельзя кстати.

В отличие от многих, звонить сразу после покушения Виталик не стал, выразив свою обеспокоенность письменно в мессенджере. То ли понимал, что приятного в телефонных расспросах мало, то ли не знал, как о таких вещах правильно говорить: сказывался недостаток близости между ними. Так или иначе, прошло шесть дней, прежде чем антиквар решился позвать старого друга на партию в деберц. Подумав, Павел согласился, хотя в то, что сможет развеяться и отвлечётся, особо не верил. Не с Виталиком – тот умел, скорее, нагрузить, даже если действовал с наилучшими намерениями. С другой стороны, возможно – Платов это допускал, – так он влиял только на него в силу какой-то хронической несостыковки их жизненных ритмов.

Так почему же Павел Николаевич согласился на встречу? Он и сам толком не понимал. Наверное, неосознанно надеялся на поддержку старого друга. Всё-таки какие бы кульбиты ни выписывали их отношения, они прошли вместе очень и очень многое…

День обещал быть хорошим: небо прояснилось после недавних затяжных ливней, духота спала. Платову нравилось приезжать в такую погоду: в дождь даже самая динамичная игра путается словно сама собой. Сейчас же можно было отпустить водителя и немного размять ноги – всё равно он приехал пораньше…

Захрустела гравийная дорожка. А затем кто-то по-свойски хлопнул Павла по плечу тяжёлой ладонью.

Платов обернулся.

– Привет, Артём. Не ожидал тебя здесь увидеть…

Артём, как и Платов, в своё время перебрался из родного Киева в Москву, хотя сделал это лет на десять позже. От родителей ему досталось неплохое наследство, которое он со вкусом тратил, будто получил по завещанию скатерть-самобранку. Итог оказался закономерным: почти все деньги Артём профукал, а на плаву держался за счёт старых связей. Искусствовед по образованию, по сути он был талантливым барахольщиком, способным достать любой раритет.

Давние приятели сели на открытой веранде, почти сразу заказав по стопке за встречу. Артём принадлежал к тому типу людей, степень опьянения которых легко определить по цвету кожи. Та у них, и без того с оттенком варёных раков, в течение всего застолья постепенно наливается бордовым, иногда покрываясь сеткой мелких сосудов. При этом пьют они крепко, отдавая предпочтение водке или даже самогону, лишь изредка снисходя до чего-то более тонкого. С возрастом такие, как правило, тяжелеют и приобретают грузность в движениях, хотя при случае могут удивлять прытью… Платова при взгляде на Артёма всякий раз поражало это несоответствие: вроде бы человек искусства, а так посмотришь – пропойца-колхозник. Как говорится, внешность обманчива…

Если Платов приехал в загородный клуб на встречу с Виталиком, то по какому случаю здесь болтался Артём, можно было только гадать. Впрочем, разъяснилось всё быстро: не прошло и нескольких минут, как старый киевский товарищ пригласил Павла присоединиться к тусовке, от которой сам ненадолго оторвался. Платова это не удивило: Артём принадлежал к числу тех, кто карнавалит везде, не особо нуждаясь в отдельных приглашениях и прочих формальностях. Узнав, что скоро приедет Виталик – с ним, как знал Павел, Артём поддерживал какие-то свои отношения, – он первым делом спросил:

– Так вы поиграть? А во что – преферанс?

– Да нет, в деберц.

– Если что, Паш, я тебе в долю упаду.

Это было вполне в духе Артёма: Павел, даже напрягшись, не смог бы вспомнить ситуацию, где тот сел бы за игорный стол, ставя на кон свои кровные. Чаще Артём либо в самом деле «падал в долю» кому-то, выставляясь эдаким живым талисманом на удачу, либо долго расписывал каждому своё желание поиграть, сетуя на невозможность это сделать ввиду внезапно наступившей (как всегда) материальной несостоятельности. Причём и в лучшие моменты до самой игры у Артёма так и не дойдёт, и примиряться он с этим будет в три этапа. Сначала озабоченно похлопает себя по пиджаку, сокрушаясь, что забыл наличку. Затем попросит в долг у кого-то, кто ещё готов верить в его способность вернуть деньги. А затем возможны варианты: либо останется смотреть за чужими партиями, либо уедет. Оно и к лучшему: Платов знал таких людей и понимал, что они почти никогда не выигрывают…

– А что это ты в долю Паше решил упасть, а не ко мне? Хотя… Он у нас везунчик, – Виталик вошёл на веранду, саркастически улыбаясь.

Обнялись. Оглянувшись на квёлого официанта, Виталик сделал знак, чтобы принесли коньяка и на третьего. Пока он закуривал, Павел Николаевич поймал себя на мысли, что своих ровесников мы видим всегда молодыми, но приходится признавать, что возраст мало кого украшает.

Тем интереснее было то, что Виталик с годами приобрёл если не лоск, то внешнее благородство. Тонкий и высокий, он хотя и высох как чернослив, отчего всю его кожу расчертили мелкие линии, но сумел сохранить прежнюю фигуру и осанку. Даже глаза выцвели до красивого голубого оттенка. Только взгляд за тонкой оправой очков оставался прежним – тяжёлым и саркастичным. И бликующие стёкла это никак не исправляли.

– Что нового, Виталь? Как жизнь, как домашние?.. – Павел подождал, пока Виталик затянется, и тоже достал сигареты.

– Да всё по-старому, – неопределённо пожал плечами Виталик. – Сын вот в Лондоне ноет, хочет на пару дней сбежать в Москву. Всё как обычно… А у тебя что? Я писал тебе после тех… новостей, но ты так и не ответил…

– Всё в порядке: случайные какие-то отморозки… – проговорил Павел, давая понять, что желал бы закрыть тему. – Весеннее обострение, не иначе.

– Ты поаккуратнее. Есть люди, которые будут за тебя переживать, – Виталик посмотрел куда-то сквозь Платова, отчего ему стало неуютно.

Немного поговорили ни о чём.

Принесли коньяк, и Павел, придирчиво посмотрев его на свет и кивнув официанту, впервые за последние несколько дней выпил. Не слишком много, чтобы не потерять тонус, но «в охотку».

Он подметил, что сегодня Виталик будто бы искрит энергией. С тем же Артёмом они так бойко перекидывали друг другу наэлектризованный мячик подколов, что Платов лишь диву давался внезапно прорезавшейся у старого друга общительности и весёлости. Судя по всему, дела у него шли неплохо – не в пример платовским. Правда, на взгляд Павла Николаевича, с виду безобидные фразочки Виталика, сколь бы старательно он ни обёртывал их в цветастые фантики благодушия, сегодня звучали излишне резко.

– …Ну что, Артемий, присоединишься к игре? Или макроэкономическая обстановка и стагнация в реальном секторе загнали твой бюджет в ситуацию острого дефицита? В общем-то, как обычно… Ты у нас вечный банкрот, прямо как Руанда. Что ж, могу поправить твоё финансовое состояние, если надо. Знаю-знаю, тебе всегда надо… Так не стесняйся – бери, пока добрый человек даёт. Потом сочтёмся по старой дружбе… – Виталик колюче рассмеялся.

Артём стушевался, вымученно улыбаясь. То, что он не отдаёт долги, не являлось секретом, но говорить об этом вслух было не принято. Артём – при всех недостатках и особенностях – был «свой». Плохой или хороший, но из ближнего круга, в который однажды вошёл и удивительным образом закрепился. Платов «унаследовал» его от разгульного киевского прошлого, но не пытался встроить в свою новую жизнь, когда после затяжной лондонской «командировки» снова осел в российской столице. Однако Артём сделал всё сам, влившись в московскую компанию легко и непринуждённо, будто всегда в ней и был. Сейчас, наверное, полгорода с ним знакомо. И все многочисленные компании принимали этого безобидного пройдоху таким, какой он есть, прощая глупости и мелкие грешки.

Виталик будто бы и не заметил, что заступил за незримую черту. Он просто-таки источал уверенность и вальяжное самодовольство.

– Ладно уж, гулять так гулять: прощаю тебе прежние задолженности. И даже готов открыть новую кредитную линию – вернёшь борзыми щенками… Или отработаешь как-нибудь… – Платов поморщился от этой неказистой саркастичности.

Сейчас Павел Николаевич изучающе смотрел на товарища. С каких это пор Виталик начал вот так разбрасываться деньгами, прощая долги? Нет, он всегда был человеком достаточно успешным, неплохо зарабатывая на антикварных сделках. Да что неплохо – иной посчитал бы его состоятельным: хороший дом за городом, сын в Лондоне, прочие атрибуты достатка. Меж тем Виталик, сколько помнил его Платов, был предельно аккуратен в расходах: попросту деньгами не сорил, не кутил, в игры по-крупному не ввязывался. Не потому, что не мог себе позволить. А потому, что не умел себе позволить. Таким уж уродился.

Настроение у Павла стремительно портилось. И ведь заранее знал, что Виталик не тот человек, с которым надо поправлять моральный дух…

Обсудили размер ставок. По мнению Павла, планку задрали высоковато для дружеской игры, которая задумывалась в качестве развлекательной. Но противостоять разбитному напору Виталика не было сил – они покидали Платова вместе с настроением.

– Ты же у нас в игре признанный профессионал, – пояснил Виталик, – а значит, для тебя хорошая ставка – это и не риск никакой. Скорее знак уважения… тебе с моей стороны, – снова одинокий смех.

Вроде ничего такого Виталик не сказал, однако красноречивым свидетельством тому, что разговор развивается явно как-то не так, служило затянувшееся молчание Артёма: обычно его не заткнуть, а тут неловкая тишина.

Справедливости ради, назвав Платова профессионалом, Виталик не соврал. Карты Павел Николаевич знал практически с детства. Сначала наблюдал за взрослыми: в компании его родителей детей редко отсаживали за отдельный стол, – потом пробовал играть сам; а поднаторев годам к 15–16, начал обыгрывать домашних и знакомых. Когда же прошла ещё пара лет, Платов обнаружил, что его умения позволяют ему участвовать и в играх посерьёзнее, чем он и стал пользоваться, постепенно нарабатывая нужные навыки. Карты приносили деньги – сначала хорошие, потом большие. В итоге игра стала для него работой. В полном смысле этого слова. Ей он посвятил немало лет…

Павел и не заметил, как Артём в какой-то момент словно растворился в пространстве. Вроде только что был здесь – и вот уже его нет совсем. «И правильно сделал, – подумал Павел. – Хорошего вечера сегодня не получится точно».

А ещё промелькнула мысль, что неплохо было бы проучить Виталика. Что-то он уж больно наглый сегодня. И энергию высасывает больше обычного. Но мысль была нелепой, Платов осознавал это отчётливо. Не в той он сегодня форме, не в том настроении, чтобы кого-то чему-то учить.

На пути к профессионализму прежде всего игрок приобретал умение шестым чувством определять, когда стоит вступать игру, а когда случается тот самый «не твой день». И этим тайным для большинства знанием Павел Николаевич овладел в совершенстве. Сейчас опыт подсказывал: ничего путного не выйдет.

Виталик достал колоду, предложив особо не мудрить и играть здесь, пока погода «располагает».

* * *

…Они играли уже больше полутора часов, когда Павел окончательно понял: игру нужно побыстрее сворачивать. И не потому, что карта не шла и он несколько раз подряд проиграл. Платов не мог толком сосредоточиться: в голове, будто в улье, роились, мешая своим жужжанием, десятки бессвязных образов. «Жигуль», чиновники – убитые и живые, следователи, британские банкиры и американские инвесторы… Прошлое и настоящее. Лика, Мила, Наташа… Слишком много всего разом.

Пытаясь остановить этот вихрь, Платов выпил больше, чем дозволяют карты. Итог предсказуем: ум потерял остроту, подступала усталость – видимо, сказалось пережитое за последнее время. Виталик же в спиртном себе совсем не отказывал: закидывался виски. Алкоголь придавал ему решительности и дерзости в игре, а язык делал более развязанным.

Павел, наверное, давно бы поддался усталости, если бы не вспышки раздражения, которые провоцировал Виталик. Его действия и слова били будто электрошоком. Пока Павел удерживал эмоции в себе, меж тем чувствуя, что долго это не продлится.

Виталик в равной степени не умел как проигрывать, так и выигрывать.

На протяжении всех полутора часов игры он практически каждый свой успех отмечал с преувеличенной радостью, в которой звучали нотки снисходительности. Виталик словно вёл принципиальную схватку с заклятым противником, оказавшимся неожиданно гораздо слабее, чем ожидалось и помнилось. И чем больше не получалось у Павла, тем большее удовольствие испытывал его партнёр. Причём не пытался этого скрывать. А даже напротив – всячески подчёркивал.

Павел не шёл на поводу. Виталик давил сильнее.

В какой-то момент он не просто стал намеренно говорить под руку, чтобы сбить игру и навязать свой темп, но делал всё, чтобы своими подколами довести Платова до бешенства. По крайней мере, так это выглядело.

– Ну что ты, Паш, всю фортуну истратил? Ну это несерьёзно, смотри-ка, что тут у нас…

И в прежние времена эта манера Виталика накаляла атмосферу будь здоров. Тут же у Павла возникло стойкое понимание, что его пригласили не столько поиграть, сколько покуражиться. Виталик же игнорировал сгустившееся напряжение:

– Терц! – победоносно объявил он и выложил на стол козырных короля, даму и валета. – Ну и «белла» в придачу…

«Это уже было», – подумал Платов, заглянув в свои карты. И правда, терц…

– Партия снова твоя… Доволен?

– Более чем, – Виталик оскалился в улыбке. Ну в самом деле, в чём причина такой радости? Не от выигранной же солидной суммы… – Знаешь, Артёма придётся расстроить: не такой уж ты уникальный везунчик. Хотя тебе вообще грех жаловаться: прихлопнуть хотели, и то не смогли…

– Ждал, чтобы прихлопнули, что ли? – последние слова Виталика ожгли Платова какой-то непонятной скрытой злобой.

– Бред не неси! Там тебя, слава Богу, удача не обошла. А сегодня она уже со мной. Ну не злись, не злись. Вижу, проигрывать ты так и не научился. Непривычно же, да? С почином. Не всё же тебе одному: деньги там, бабы… – Взгляд Виталика, до этого мутный от выпитого, на последнем слове стал давящим. – Или ты хотел, чтобы я тебя тут развлекал в поддавки?

– Поостынь! – Павел Николаевич был взведён до предела. – Ты перебрал. И с алкоголем, и со словами.

– А, ну да, простите. Всё время забываю, что Павел Платов – дело особое и к нему особый подход нужен. На него человеческие законы не распространяются. Пули – и то отскакивают…

Что Виталик говорил дальше, Павел уже не слушал. Когда говорят о красной пелене перед глазами, имеют в виду явно нечто именно такое. И хотя не дрался он давно, свой порыв сдержать не смог. Да и не хотел.

Резко встав из-за стола, Платов быстрым и точным ударом врезал Виталику в его аристократический нос.

Тот кулем повалился навзничь. А Платов тем временем развернулся и пошёл к выходу, по дороге фиксируя испуганные лица персонала, не решающегося даже посмотреть на него.