Через год, в 1915-м, генерал Еланский по возрасту и состоянию здоровья был с почётом отправлен в отставку и вернулся домой. А ещё через полгода умерла его жена – княгиня Гликерия. Огромное имение осталось на попечении старого князя и Вареньки.

Стряхнув эти приятные и тяжёлые воспоминания, Владимир даже как-то взбодрился. Он жив, Варенька рядом, положение тяжёлое, но не трагическое. Настоящая трагедия – это братоубийственная война.

Протиснувшись наконец в коридор, Владимир направился к спальне отца.

Застал он его за странным занятием: князь спарывал генерал-полковничьи погоны с парадного мундира. И, управившись, сложил их поверх боевых наград в резную дубовую шкатулку.

– Ну вот, – прохрипел генерал. Видно было, что каждое движение даётся ему с трудом. – Регалии упрятаны. Ты свои ордена и погоны тоже уложи сюда. На пару у нас с тобой орденский набор – иной фельдмаршал может позавидовать.

– Зачем это, отец?

– Закопай в саду и место приметь. Потомкам покажешь: при любой власти пусть знают, что пять поколений князей Еланских кровь проливали за Россию-матушку. А многие и голову сложили на поле брани.

Он перекрестился, поцеловал орден Святого Георгия и передал шкатулку сыну.

Как будто обессилев, старый солдат прилёг на кровать, а Владимир присел рядом на кушетку.

– Расскажи, отец: как вам жилось все эти окаянные годы? Что сейчас происходит в поместье?

– Нет уже, Володенька, никакого поместья. Всё прахом пошло. Поначалу все эти страшные события обходили нас стороной. Козелец, что в двадцати верстах от нас на Черниговском тракте стоит, разграбили большевики и народ по миру пустили. Хороша власть народа! А нас как бы пока не замечали. Но недолго. Как-то поутру слышу конский топот, изрядный, не меньше эскадрона. Смотрю в окно: на шапках вместо кокард красные ленты. Ну, понял: пожаловали. Во двор въехал на гнедом коне командир – любо-дорого посмотреть. Выправка кавалеристская, в портупеях крест-накрест, конь под ним так и пляшет – горяч гнедой, но послушен. Лицо, смотрю, у поганца вроде знакомое. Понял: из бывших. Тот по всей форме представился: «Комдив Примаков, прибыл по распоряжению губернской чрезвычайной комиссии произвести обыск барского дома. Изъять драгоценные предметы, лошадей, скот и продуктовые припасы». Я его тогда и вспомнил: он у тебя при галицинском деле ещё в 1914-м не то унтером, не то прапорщиком служил и в штаб ко мне с донесениями прибывал. Он меня тоже узнал, но виду не подал. Хотя и разбойничать особо не стал. Всё ценное из главной усадьбы, конечно, забрали, скот и лошадей увели, зерно конфисковали. Но не всё: крестьянам на посев оставили, да и пару лошадей и коров с телятами. После этого мы в Варенькин флигель и перебрались. Кое-какую мебель из дома забрали. С тех пор теснимся здесь. Да и то сказать, осталось-то нас: я, Варенька и Осип с женой Дашей. Ну и вот ты, слава Господу, вернулся.

– Ну а что на фронтах происходит ты, конечно, отец, не знаешь?

– Почему это не знаю? Всю диспозицию юга Украины в голове держу.

– Откуда же сведения?

– Так управляющий наш бывший, Евсей, теперь ихними «советами» командует. Вот ещё чего понять не могу: что это за «советы» такие и с кем они всё советуются? Видимо, друг с другом. Да леший с ними. В общем, теперь Евсей у нас за главного. Но старого командира не забывает. Каждое утро Осипу передаёт сводку с фронтов и для меня иногда газетёнку черниговскую. Так что расстановку сил приблизительно представляю.

– И как ты оцениваешь положение нашей армии?

– Как сложное, но пока не безнадёжное. Тут ко мне приезжал черниговский помещик Черной, я его ещё по Балканскому походу помню. Он у меня в дивизии полком командовал. Картёжник и пьяница, но храбр. В 1916-м был ранен под Верденом и вышел в отставку. И что ты думаешь: собрал в Чернигове почти три тысячи сабель, почитай дивизию, присвоил себе звание генерала от кавалерии. Явился ко мне в бурке с газырями, в генеральской папахе. Советовался, не принять ли ему бой под Черниговом, куда движется дивизия Крыленко…

– И что ты посоветовал?

– Какой бой? У Крыленко почти десять тысяч бойцов. А с левого фланга махновцы кругом посты расставили. В тылу Пархоменко расквартировался. Так что и манёвра нет, и отступать некуда. «А делать тебе, Григорий, вот что следует, – сказал я ему. – Прорывайся с боями на юг к Петру Николаевичу Врангелю под крыло. Если я правильно мыслю, туда с Дона движется Антон Иванович Деникин. Глядишь, в Тавриде сильный форпост сложится. Отстоите Крым – может, и во всей кампании перелом наметится…» Ну вот, в фронтовых делах я тебя просветил. Теперь давай подумаем, как жить дальше будем.

– Не жить, а выживать, – с горечью заметил Владимир.

– Мы с тобой люди военные и в окопах мерзли и голодали. А вот женщин наших – Вареньку и Дарью – сберечь надо. Мне-то недолго осталось, сон страшный видел. Так что вся ответственность за них на тебя ляжет. А теперь слушай и сделай, как я скажу… В поместье в моём кабинете секретер помнишь?

– Конечно, батюшка.

– Под столешницей справа – потайной рычажок. Нажмёшь, задняя стенка секретера в сторону отъедет. Вообще-то тайник сделан для секретных документов: там лежат мои записки по фортификации и осадной обороне. При оказии Антону Ивановичу передашь – может, пригодятся при обороне Перекопа и Чонгарского ущелья. Но это ещё не скоро будет: года через два. Ну а матушка твоя, умница Гликерия, перед смертью все свои фамильные драгоценности в тайник сложила. Что решишь – Вареньке подаришь, ну а на остальное выживать будете.

– А как же красные секретер не взломали?

– Не знаю. Торопились, видимо. Похватали иконы в драгоценных окладах, шкатулки, табакерки Фаберже, столовое серебро – наверное, твой унтер всё-таки понимал, что нужно реквизировать. Побросали всё в мешки и зачем-то – понять не могу зачем – вытащили нашу огромную кровать с балдахином.

– Думаю, у бравого командира дама из благородных.

– Мне и в голову не пришло! Со свадьбой, Владимир, не затягивай. Как полностью поправишься, веди Вареньку под венец. И так пятый год в невестах ходит. Жалко девушку. Она мне за эти годы родной дочерью стала. Тебя очень любит… Береги её.

– О свадьбе мог и не говорить – сам не дождусь. А скажи, отец, кто нам сейчас продукты приносит? Всё вроде простое, но какой-то вкус необычный.

Генерал, сконфузившись, отвёл глаза в сторону и вдруг фальцетом воскликнул:

– Не знаю и знать не хочу. Не мужское это дело – в бабьи кастрюли заглядывать, – генерал как-то сник и уже еле слышным голосом прошептал: – Плохо мне, Володенька. Лягу. А ты иди к Вареньке, приласкай голубушку.

По дороге в Варину комнату Владимиру встретилась вечно спешащая куда-то жена Осипа, кухарка Дарья. Она поклонилась молодому князю и хотела уже прошмыгнуть в кухню, но Владимир остановил её вопросом:

– Скажи, Даша, а почему, когда я заговорил с отцом о нашем пропитании, он вдруг стушевался, занервничал и так мне ничего и не ответил?

Дарья, покраснев, молча смотрела в пол.

– Да говори уже всё как есть, хуже не будет.

Дарья тяжко вздохнула и, просительно взглянув на Владимира, прошептала:

– Только вы батюшке князю не скажите. Продукты рано утром стали появляться у нас на крыльце с полгода назад, когда стало совсем голодно. Вначале крестьяне приносили продукты, но после налёта басурманов и у них ничего не осталось. Бандиты не тронули только еврейскую слободу. Какой-то их главный комиссар, тоже иудей, запретил грабить еврейские поселения. С того времени Осип и стал находить на крыльце каждое утро какую-никакую еду. Выследил, откуда она берётся. Приносил её мальчик из еврейской слободы. Уж не серчайте, Владимир Сергеевич, иначе мы бы давно уже с голоду померли. Только генералу не рассказывайте. Может, он догадывается, но молчит и почти ничего не ест.

– Да что уж там. Всё потеряли, Россию потеряли… Какие уж тут предрассудки.

Владимир махнул рукой и пошёл в комнату к Вареньке.

На следующее утро флигель Еланских содрогнулся от нечеловеческого крика, доносившегося из спальни старого князя:

– А-а-а! Изверги, убийцы, изуверы! Императора с императрицей убили! Детей малых безвинных расстреляли! А-а-а…

Когда Владимир, Варя и Осип вбежали в спальню князя, он уже не кричал, а лежал на кушетке. Крупные старческие слёзы стекали в бакенбарды и делали его лицо по-детски трогательным. Варя подбежала к рыдающему, обняла и тоже зашлась в неудержимом плаче. Владимир и Осип попытались перенести генерала на кровать, но он неожиданно твёрдым голосом попросил:

– Оставьте меня.

И, отвернувшись к стене, затих.

К вечеру генерал-полковника, князя Сергея Аристарховича Еланского не стало.

По прошествии траура князь Владимир Еланский и графиня Варвара Самарина обвенчались в местной церкви Архангела Михаила. Отец Мефодий, венчавший ещё родителей Владимира, благословил новобрачных и пожелал хорошего потомства.

В 1930 году Владимир Еланский был арестован и через несколько месяцев расстрелян без объяснения причины. А ещё через три месяца Варенька родила девочку. Но сама родами скончалась. Кормить новорождённую было нечем, поэтому старик Осип на следующий день пошёл покрестить девочку – авось выживет, – дав ей имя старой княгини Гликерии. Но отец Мефодий был непреклонен – ткнул пальцем в святцы и заявил:

– По чину так по чину. Родилась в день святой Елены – будет зваться Еленой. Дочку назовёт Гликерия.

Выйдя из церкви, Осип прямиком направился к опустевшему флигелю. Оставив ребёнка в доме, пошёл в сад и откопал у столетнего дуба резную шкатулку. Забрал новорождённую и прямиком направился к Деснянской затоке – в еврейскую слободу. Бабы в деревне почти не рожали, и выкормить девочку могла только недавно родившая жена внука раввина Лейбы.

Осип остановился у входа в слободу. Попросил позвать раввина. Тот вышел навстречу и, увидев Осипа, пригласил в дом. Внимательно посмотрев на покрасневшего пришельца, раввин покачал седой головой:

– Ничего не говори, Осип: старый Лейба всё понимает. Это девочка или мальчик?

– Девочка.

– Ну и хорошо. У нашей Голды столько молока, что можно выкормить ещё пару детишек. А это что, её приданое?

– Да, старый князь просил сохранить его и сына военные награды, да ещё там драгоценности какие-то.

– Всё сохраню, а когда вырастет – отдам. А как зовут девочку?

– Елена.

– Нет у нас такого имени, ну а теперь будет.

Осип собрался уходить, но раввин остановил его:

– Помнишь, много лет назад я сказал его превосходительству, что он не пожалеет, что приютил горстку еврейских беженцев. Жизнь – она сложная. Но в любой религии прописано: если тебе сделали добро, добром ответить. За девочку не беспокойся – выходим.

Осип пошёл к выходу. И уже на пороге, обернувшись, спросил раввина:

– А как зовут твоего новорождённого внука?

– Имя ему Гершель. По-вашему – Гриша или Гарик.