Глава 7

Середина 1970-х годов, Остёр

Лика заехала за Пашей на старой «Победе», которую лет десять назад Платов-старший подарил Гарику, тогда ещё не председателю райпотребсоюза, а простому заготовителю.

Девушка беспрерывно сигналила и, когда Павел вышел, захватив старую ветровку, плавки и полотенце, облегчённо заулыбалась. Вся машина была завалена какими-то кульками, пакетами, пледами, а к багажнику на крыше была прикручена бечёвкой огромного размера коробка. «Семья инженера отправляется на летний отдых», – подумал Паша, а вслух заметил:

– Мы что, отправляемся жить в Озерки навсегда?

– Может быть, – Лика неопределённо развела руками и, подвинувшись, освободила водительское место для Павла.

С первых же минут в машине установилась гнетущая тишина. Паша чувствовал себя не мужчиной в предощущении обладания красивой девушкой, а статистом в какой-то низкопробной постановке. Видимо, то же самое ощущала и Лика. Чтобы как-то разрядить обстановку, Паша спросил:

– Мы на свадьбу едем или на похороны?

Лика, слегка задумавшись, ответила:

– И на то, и на другое. На нашу свадьбу и на похороны моего детства.

Оба громко расхохотались. Мрачная обстановка сразу разрядилась. Паша заехал на полянку лесосеки, обрамлявшей дорогу. Достал бутылку шампанского из корзинки на заднем сиденье, наполнил бокалы и, подхватив Лику на руки, торжественно произнёс:

– Не знаю, как насчёт свадьбы, но то, что я чувствую сейчас, по-моему, очень похоже на любовь…

Когда они подъехали к своему Озерку, уже смеркалось. Павел стал вытаскивать из машины бесконечные кульки и пакеты, а Лика аккуратно раскладывала их содержимое.

– Скажи, Лика, а что в этом бауле на крыше машины? Я всю дорогу гадал, но так и не понял.

– Я думала, в дороге тебя занимали более приятные мысли. А в коробке раскладной столик и стульчики.

– Это ещё зачем?

– Хочу накрыть стол как полагается.

– Ну, это уже похоже не на романтический пикник, а на торжественную церемонию сдачи объекта в эксплуатацию.

Лика прыснула, бросила в Пашу подвернувшуюся корягу и, всё ещё смеясь, крикнула:

– Гадкий мальчишка, иди лучше собери хворост для костра!

«Где-то я это уже слышал», – подумал Паша и пошёл вглубь леса собирать сухие ветки.

Вернувшись из леса с охапкой дров, Платов глянул на преобразившуюся полянку перед Озерком и недоумённо покачал головой.

Посреди поляны стоял накрытый белой скатертью стол, сервированный по всем правилам этикета на двух человек: с салфетками, приборами и хрустальными бокалами. На маленьких тарелочках были разложены разные деликатесы. И всё это великолепие венчала бутылка французского шампанского в ведёрке со льдом.

– А лёд-то откуда? – именно это серебряное ведёрко со льдом больше всего потрясло Платова.

– Из рефрижератора и специальной сумки-холодильника.

– Объясни мне популярно: где в вашей деревне можно достать французское шампанское? Я даже у Царевича за столом такого не видел.

– Так у Царевича отец всего лишь первый секретарь ЦК, а наш Гарик – председатель районного союза потребителей^[2], – в небрежном Ликином «наш Гарик» была как дань моде, по которой «предков» все звали по имени, так и скрытая гордость. «Знай наших, – будто говорила она. – Не такие уж мы провинциалы».

– Круто! – Паша опять покачал головой. – Но, по-моему, это уже too much.

– И ничего не «слишком». Я об этом так долго мечтала, что решила взять дело в свои руки. Собственно – вот. Тебе ведь нравится?

– Так-то оно да, но я тут подумал… С такой волей к победе не хотелось бы встать на твоём пути.

– А зачем тебе стоять поперёк? Иди рядом. Ну, кажется, всё готово.

Павел открыл вино, разлил по бокалам, и оно радужно заискрилось в хрустале цветом надежды.

– За что выпьем, княжна?

– За то, чтобы все наши мечты сбывались.

Они чокнулись. Лика сделала маленький глоток, а потом выпила шампанское залпом, как водку.

Павел снова наполнил бокалы.

– А теперь, княжна, выпьем за то, чтобы ты всегда была рядом.

В любой другой ситуации он первый поморщился бы от напыщенности этой фразы. Но здесь, среди тихого стрекота цикад и плеска волн, она прозвучала так естественно, будто грядущая ночь и впрямь была задумана для любви.

Они выпили ещё, и Павел почувствовал, как раздражающая его декорация куда-то исчезает, а душа раскрывается навстречу потрясающей красоте окружающей природы и давно забытому чувству любовной неги.

Будто ощутив его состояние, Лика встала со своего стула и переместилась к нему на колени – чтобы почти тут же оказаться в мягкой траве, уже чуть влажной от вечерней сырости. И вскоре они лежали под открытым небом, прижавшись друг к другу так крепко, что не ощущали даже промозглого ветра со стороны озера…

…Лика положила голову ему на плечо и прошептала:

– Рядом и навсегда.

Её голос стал совсем другим. Только сейчас Платов понял, сколько тяжёлого напряжения было в ней с того момента, как они встретились вчера.

Паша подхватил девушку на руки – она действительно будто бы стала легче – и, целуя, понёс к Озерку. Так, обнявшись, они вошли в воду, всю усыпанную молодыми звёздами, – и будто попали в омут…

Разбудили Павла первые лучи раннего весеннего солнца. Ему показалось, что задремал он всего на несколько минут, и, скорее всего, так оно и было. Ликина голова покоилась на его плече, рука затекла, и он старался тихонько освободить её, не разбудив девушку. Но при первом же движении Лика открыла глаза, сладко потянулась и сквозь сон проворковала:

– Спасибо тебе, спасибо за всё. Я и не думала, что так бывает…

Она прижалась всем телом к Павлу и надолго замерла в сладостном оцепенении. Нежно перебирая её короткие кудри, Паша задумчиво прошептал:

– Такой безумный секс бывает только по большой любви.

Лика приоткрыла один глаз и внимательно посмотрела на Пашу.

– А ты так пробовал – ну, без любви?

– Нет. Но знаю это точно.

– Философ, – Лика рассмеялась, нежно шлёпнула Пашу по щеке и, откинув тонкий шерстяной плед, побежала к Озерку.

Наблюдая, как беззаботно она плещется нагая в воде, Павел с улыбкой подумал, что всё-таки она совсем ещё ребёнок, хотя и очень умный. Правда, эта мысль не задержалась надолго: превозмогая навалившуюся за ночь приятную тяжесть в теле, он встал и не спеша пошёл к озеру.

Они долго купались, дурачились и обливали друг друга водой. А когда, обессиленные и замёрзшие, вышли на берег, тут же рухнули на тёплый песок и, согревая друг друга, снова уснули, обнявшись.

Когда Паша проснулся, солнце стояло уже высоко. Лики рядом не было, и, обернувшись, он увидел, что она уже заканчивает укладывать в машину свидетельства их ночного пиршества.

Из багажника насмешкой над здравым смыслом торчали два спиннинга.

– Неплохо мы с тобой порыбачили, – заметил Паша, приближаясь.

– Клёва не было, – Лика озабоченно указала на большой плед. – Как от него избавиться, ума не приложу.

Паша подошёл ближе к пледу и с улыбкой пробормотал:

– Такие реликвии в старину молодожёны вывешивали на ворота.

– Мы с тобой не молодожёны, и это не реликвия.

– Не переживай, брось в машину. Я его спрячу в сарае, а в старости мы его будем доставать и умилённо вспоминать о нашей первой ночи.

Лика фыркнула, но плед всё-таки убрала в багажник.

Всё было упаковано и убрано. Паша сел за руль и вывел машину на дорогу к парому.

* * *

В пути до Пашиной дачи оба пытались представить, какая обстановка царит у Лики в доме. Праздник закончился, наступило время всё расставить по местам.

– Зайдём ко мне. Я только умоюсь, переоденусь, и поедем к твоим.

– Может, я поеду первой, приму удар на себя? Ты же знаешь: ни Гарик, ни мама не могут на меня долго сердиться, – Лика старалась выглядеть серьёзной, но получалось плохо. Паше казалось, что про себя она улыбается. – Если женщина в сложной ситуации берёт огонь на себя, тогда ей не нужен мужчина. Подожди, я мигом.

Бросив машину у ворот Ликиного дома, они через калитку вошли во двор. И первое, что увидели, – Гарика в одних трусах, моющего свою «Волгу». Паша никогда не обращал внимания, какой он большой и мускулистый. Увидев вошедших, Гарик так и застыл, держа в одной руке шланг, в другой – губку. Посмотрев на дочку глазами больного ребёнка, попятился к дому:

– Пойду что-нибудь накину.

– Успеешь, папа…

Финал этой сцены Паша ещё долгие годы вспоминал с улыбкой и восхищением.

Лика неожиданно вскинула голову и с радостной улыбкой громко позвала:

– Мама, мама, где ты?!

Испуганная Лена выскочила на крыльцо, и Лика, бросившись ей в объятия, смущённо опустив глаза, объявила:

– Павел сегодня сделал мне предложение и пришёл просить у вас моей руки.

– Какое предложение, какой руки? Ты же ещё школьница, – Лена, не выпуская Лику из объятий, недоумённо переводила взгляд с Павла на Гарика. – Что здесь происходит?

Зато Гарика было не узнать: его лицо расплылось в улыбке, и, широко раскинув руки, он обнял жену и дочь.

– Ты же знаешь, Леночка, любовь возраст не выбирает. И не завтра же к венцу. Гликерия сдаст экзамены, поступит в институт, тогда и свадьбу сыграем.

Наблюдая этот бурлеск, Паша пытался понять, что это: семейная заготовка под него или мгновенный Ликин экспромт? Скорее, второе, уж больно кислое лицо было у Гарика, когда они вошли. Да и честнейшая Лена не могла быть участницей столь сложной интриги.

– Ну, девочки, готовьте на стол, а мы с Пашей пойдём потолкуем на веранде. Только оденусь…

Когда Гарик с бутылкой водки и двумя тонкими стаканами вышел на веранду, Паша тихо закипал. Первая волна облегчения схлынула, оставив чувство, будто его провели вокруг пальца. Не Лика – такое и захочешь не сыграешь, – а «наш Гарик». Знал же, с самого начала всё знал – и никак не предупредил. И ведь не подумал, что в Киеве его ждёт Наташа. А вдруг Платов бы просто пожал Гликерии ручку, и адью?

Так что, остановив на лице товарища хмурый взгляд, Павел спросил:

– Ты вообще в своём уме? Зачем вся эта затея: рыбалка, Озерки? После стольких лет дружбы ты не мог прийти ко мне и просто объяснить: «Ну влюбилась девочка, они все в этом возрасте в кого-то влюбляются, давай вместе подумаем, как будем жить дальше»?

– Не мог, Паш. Ты себе это как представляешь: чтобы я пришёл тебе сватать свою дочь? Понимаю, это выглядит диковато. Но если б ты знал, что мы с Леной пережили за последние десять лет, ты бы не был так строг к нам.

– Десять лет? Она же тогда была совсем ребёнком.

– В том-то и дело: она влюбилась в тебя ещё тогда.

– Ага, семилетка влюбилась в долговязого подростка, который её ещё на горшок сажал.

– Да, приблизительно тогда мы с Леной заметили, что она всё время расспрашивает, когда вы приедете. За неделю не отходила от зеркала, примеряла все наряды, а когда вы приезжали, первая бежала встречать. Ты дарил ей шоколадку и больше не замечал. Она сильно обижалась, и мы успокаивали её, что, мол, когда она подрастёт, ты обязательно полюбишь её. Вы росли, ты стал приезжать с компаниями, с девушками, и тогда она запиралась в своей комнате и плакала. У нас с Леной сердце разрывалось… Но по-настоящему мы всполошились после того футбольного матча. Помнишь игру между местными и дачниками?

– Что-то такое припоминаю.

– Ну вот, для тебя это «что-то такое», а у нас, хотя прошло пять лет, до сих пор твои голы вспоминают. Ты тогда был на самом пике формы. Играл в дубле, но Дед Маслов тебя уже и в основу «Динамо» выпускал.

– Ты знаешь, Гарик, я не люблю вспоминать свое футбольное прошлое. Да и при чём здесь Лика?

– А при том, – Гарик залпом выпил полстакана водки и, не закусив, продолжил: – Мы к этому матчу целый месяц готовились…

Рассказ Гарика оживил в Пашиной памяти подробности той истории.

Лето. На стадионе собрался весь город. Матч между жителями Остра и владельцами дач. Принципиальное сражение для первых и развлечение для вторых. Паша – на тот момент почти профессионал на подступах к основе «Динамо» – уже в первом тайме забил местным три гола. Остёрские приуныли. Увидев это, Павел взял у судьи мегафон и на весь стадион объявил: «Я хоть и дачник, но вырос в вашем городе и второй тайм буду играть за местную команду». К концу игры он сравнял счёт. Весь стадион встал и аплодировал ему.

– …Когда прозвучал финальный свисток, – продолжал Гарик, – Лика подбежала к тебе с цветами, обняла и поцеловала. Ты приподнял её и расцеловал в обе щёки, – таких подробностей Паша уже не помнил. – Со стадиона тебя местные вынесли на руках. А твой третий гол в ворота дачников, метров с двадцати, обсуждают у нас в пивной по сей день…

– Ну и что, расцеловал ребёнка, ей тогда было лет десять-одиннадцать.

– Двенадцать. Ты через минуту забыл об этом, а она прибежала домой и объявила Лене: «Мама, он в меня влюбился». Лена серьёзно ей ответила: «Может быть, но у него уже есть девушка – Наташа. Как же быть с ней?» Ну, ты же знаешь Лику: она только ногами затопала: мол, забудешь ты эту рыжую. С этого дня спокойная жизнь для нас с Леной закончилась. Лика выписала все спортивные журналы. Вырезала любую заметку, где упоминали тебя. Стала ездить на игры в Киеве и даже на тренировки. Но чёрный день для нас наступил тогда, когда спартаковский костолом, как его, не помню…

– Агеев, – подсказал Паша.

– Да-да, Агеев разнёс вдребезги твоё колено. Лика была на трибуне, и, когда тебя выносили с поля на носилках, она к тебе через толпу побежала.

Память Платова нехотя распечатывала подробности тех событий, которые он старательно прятал от себя. Колено отозвалось тупой болью. Душа наполнилась тревогой: прошло много лет, а пережить, перестрадать ту историю до сих пор не получалось. Тяжёлая травма навсегда закрыла для Павла путь в большой спорт, разрушила его мечты и планы на будущее…

– У тебя был болевой шок, и ты, конечно, этого не помнишь. Ты был почти без сознания и только твердил: «Неужели это конец?»

Гарик не мог знать подробностей того, что случилось дальше после этой травмы. А то, что знал, в его пересказе звучало как-то мелко и неубедительно. Не понимал он и логику действий дочери: в глазах отца она выглядела просто одержимой. Но сам Павел гораздо позже по откровенным беседам с Ликой восстановил картину последовавших событий почти во всей полноте.

Травмированного Платова увезли со стадиона на операцию. Лика, соврав родителям, что останется у подруги, всю ночь просидела под окнами спортдиспансера. Наутро, убедившись, что в ближайшее время её не пустят к Павлу, собралась уходить, когда у дверей диспансера резко затормозила «Волга». Из неё выскочила Наташа, на ходу застёгивая кофту, и, чуть не сбив Лику, бегом бросилась в палату. Лика посмотрела ей вслед и, сжав зубы, процедила: «Даю тебе ещё три года».

С того момента девочку будто подменили. По словам Гарика, всегда радостная и весёлая, она в один день превратилась, что называется, в синий чулок.

Сразу после возвращения домой Лика отправилась в Чернигов и, ничего не говоря родителям, договорилась с преподавательницей тамошнего пединститута брать уроки английского языка. Затем, переговорив со знакомым филологом, выкатила отцу список книг, которые он должен был достать: Хемингуэй, Фицджеральд, Стейнбек, Сэлинджер, Маркес, Дос Пассос, Аксёнов, Вознесенский, Евтушенко, Платонов, Некрасов (но не тот), Булгаков и ещё два десятка. Гарик жаловался, что достать всё это было труднее, чем пару женских кожаных костюмов и с полдесятка мохеровых свитеров.

Лика всегда неплохо училась, но тут пошли сплошные пятёрки по всем предметам. Казалось бы, радуйся, да и только. Но родители понимали, что это какой-то надлом. Какой-то нездоровый фанатизм.

Ну а добила она их, когда однажды явилась домой без своих роскошных кос, подстриженная под мальчика. Лена хлопнулась в обморок. Гарик тоже не выдержал. Схватил её за плечи, начал трясти и кричать: «Ты уже сама сходишь с ума, ещё и нас с мамой хочешь свести в могилу. Читай уж что хочешь. Но зачем себя так уродовать?» Лика высвободилась, отошла в угол комнаты и, как будто ничего не произошло, спокойно ответила, что некогда ей утром и вечером по полчаса терять на вычёсывание и заплетание кос – и так времени ни на что не хватает…

– И протягивает мне листок, – продолжал рассказ Гарик. – Там какие-то девушки в купальниках в разных позах. Ты знаешь, Павел, у меня нервы что корабельные канаты, но тут я думал, с катушек сорвусь. Как закричал: «Что это ещё за гадость?» – «Никакая не гадость, – отвечает она. – Упражнения для правильного развития женского тела. Аэробика называется. У нас этого ещё нет, но девочки в Киеве как-то достают копии. Постарайся достать и мне, пожалуйста». Паша, я отходчивый. Сел на пол, посадил Лику рядом и уже по-доброму, по-отечески спросил: «Доченька, зачем тебе всё это?» Уткнувшись мне в плечо, она, как бы уговаривая и меня, и себя, раздумчиво сказала: «Папуль, у меня всего три года осталось, к семнадцати я должна быть красивее, умнее и во всём лучше этих киевских зазнаек. И вот ещё что, пап: бассейна у нас в городе нет, так что с завтрашнего дня я каждый день буду переплывать Десну. Подстрахуешь меня на лодке?»… В общем, постепенно мы с Леной втянулись в этот трёхлетний марафон. Ну а что из этого получилось, ты можешь теперь оценить сам…

– Недурно получилось, – Паша хотел сказать что-то ещё, но тут в дверях появилась Лена и жестом пригласила мужчин к столу.

Гарик встал, обнял жену. Глядя на них, Платов впервые осознал, какие они красивые и необыкновенные люди.