Когда я медленно ползу по валуну, чувствую, как камень реагирует на мою хватку легким потрясыванием, поскольку вес моего тела заставляет его вращаться и изменять положение. Я мгновенно осознаю, что для меня это может обернуться проблемой, и инстинктивно отпускаю вращающийся валун, чтобы приземлиться на круглые камни внизу. Когда я смотрю вверх, валун, падающий в направлении моей головы, закрывает от меня небо. Страх заставляет меня вздернуть руки над головой. Я не могу двигаться назад, в противном случае я упаду на небольшой выступ. Моя единственная надежда – оттолкнуть падающий камень и убрать голову с его пути.

Мне кажется, что следующие три секунды длятся в десять раз дольше, чем обычно. Время расширяется, я нахожусь как бы во сне, мои реакции затормаживаются. Как при замедленной съемке я вижу, что камень прибивает мою левую руку к южной стене, глаза фиксируют столкновение, я дергаю левую руку назад, поскольку камень рикошетит от стены и ударяет по моей правой руке, придавливает ее в запястье ладонью и большим пальцем вверх, пальцы вытянуты; камень скользит вниз по стене и тянет за собой мою руку, срывая кожу с боковой стороны предплечья. Затем наступает тишина.

Я не верю своим глазам, впадаю в некий временный паралич, наблюдая, как моя рука исчезает в невероятно маленькой щели между упавшим валуном и стеной каньона. Через несколько мгновений болевая реакция преодолевает первоначальный шок моей нервной системы. Боже мой, моя рука! Сильная боль повергает меня в панику. Гримаса искажает лицо, я громко кричу: «Черт!» Мой мозг приказывает телу: «Убери руку оттуда!» Я три раза дергаю руку в наивной попытке вытащить ее. Бесполезно, я застрял.

Беспокойство заставляет мозг работать; жгучая боль пронзает мою руку от запястья до плеча. Я в бешенстве кричу: «О дерьмо, дерьмо, дерьмо!» Мозг в отчаянии вызывает в памяти историю, возможно придуманную, о том, как мать под воздействием адреналина в состоянии шока поднимает перевернувшуюся машину, чтобы освободить своего ребенка. Я бы даже поспорил, что эта история ненастоящая, однако я точно знаю, что сейчас, когда в моей крови бушует адреналин, это лучший шанс для того, чтобы предпринять попытку освободиться при помощи грубой силы. Я толкаю большой валун, пытаясь сдвинуть его с места, упираюсь в него левой рукой, встав на колени, всей массой тела наваливаюсь на него. Хорошей опорой для меня служит тридцатисантиметровый выступ под ногами. Стоя на нем, я бедром упираюсь в валун, пытаюсь подтолкнуть его снизу вверх, хрипло повторяя: «Давай… двигайся!» Ничего.

Я отдыхаю, а затем снова наваливаюсь на камень. Опять ничего. Я меняю положение ног. Понимая, что наиболее удобный захват с нижней части валуна, я упираюсь перевернутой левой рукой на выступ в скале, глубоко вздыхаю и врезаюсь в валун с большим напором, чем во время любой из предыдущих попыток. «Охх…», – напряжение выдавливает воздух из легких, заглушая тихий, глухой звук качающегося валуна. Движение камня практически незаметно; все, что я получаю, это всплеск уже невыносимой боли, от которой задыхаюсь: «Ой! Вашу мать!»

Я сдвинул валун на несколько миллиметров, и он еще больше придавил мое запястье. Этот камень весит намного больше, чем я думал, – это свидетельствует о том, насколько сильно я был взволнован, когда передвинул его, – все, что я теперь хочу – это вернуть его назад. Я снова занимаю прежнее положение, вытягиваю левую руку, кладу ее поверх камня и слегка сдвигаю его назад. Боль немного утихает. При попытке передвинуть камень я ободрал кожу и получил ушиб четырехглавой мышцы бедра. С меня льется пот. Левой рукой я снимаю рубашку с правого плеча и вытираю лоб. Моя грудь вздымается. Я испытываю жажду, но когда сосу шланг своего камелбэка, обнаруживаю, что мой резервуар для воды пуст.

У меня еще остается литр воды в пластиковой бутылке «Лексан», которая лежит в рюкзаке, но мне требуется несколько секунд, чтобы понять, что я не смогу снять рюкзак с правой руки. Я снимаю с шеи фотоаппарат и кладу рядом с собой. Как только я освобождаю свою левую руку от лямки рюкзака, я увеличиваю лямку с правой стороны, просовываю голову в петлю и протягиваю ее через левое плечо таким образом, чтобы он охватывал мой торс. Вес оснастки для скалолазания, видеокамера и бутылка с водой тянут вниз мой рюкзак, я переступаю ногами через лямку и снимаю рюкзак со спины. Достав темно-серую бутылку с водой со дня рюкзака, я откручиваю крышку и прежде, чем осознаю важность того, что я делаю, выпиваю три больших глотка воды, затем останавливаюсь, чтобы перевести дыхание. Я поражен: за пять секунд я выпил треть всего оставшегося запаса воды.

«О черт, чувак, закрой это и убери. Больше никакой воды», – я плотно завинчиваю крышку, опускаю бутылку в рюкзак, упирающийся в мои колени, и делаю три глубоких вдоха. «Хорошо, надо расслабиться. Адреналин не вытащит тебя отсюда. Давай посмотрим на это снова, посмотрим, что мы имеем».

Удивительно, прошло полчаса с момента происшествия. Решение посмотреть на ситуацию объективно, прекратить торопиться и совершать бесплодные попытки освободиться позволило мне успокоиться. Это не скоро закончится, поэтому мне нужно начать думать. Для этого нужно быть спокойным.

Первое, что я решил сделать, это осмотреть место, где валун прижал к стене каньона мою руку. Гравитация и сила трения втиснули валун, теперь висящий на высоте немногим более метра от дна каньона, в новые точки сжатия. С трех сторон противоположные стены удерживают камень. С ближней к дну каньона стороны валуна моя рука и запястье образуют четвертую точку опоры, поскольку они попали в тиски этого ужасного рукопожатия. Я понимаю: «Моя рука не просто застряла там, она фактически удерживает этот валун у стены. Да, чувак, ты попал».

Пальцами левой руки я дотягиваюсь до своей правой руки там, где она видна у северной стены каньона. Через маленькую щель над местом придавливания правой руки я касаюсь большого пальца, который уже болезненно серого цвета. Он отогнут вбок и выглядит ужасно неестественно. Я выпрямляю большой палец передним и средним пальцами левой руки. Я совершенно не чувствую свою правую руку. Я принимаю это с чувством отрешенности, как будто диагностирую чужую проблему. Подобная беспристрастность успокаивает меня. Из-за отсутствия чувствительности мне кажется, что это не моя рука – если бы это была моя рука, я бы почувствовал, когда касался ее. Самая крайняя часть руки, которую я чувствую – это мое запястье в том месте, где оно прижато валуном. Судя по внешнему виду, отсутствию хруста сломанных костей во время несчастного случая и по тому, что не нарушена чувствительность моей правой руки, переломов у меня, вероятно, нет. Однако, учитывая характер происшествия, у меня есть значительные ушибы мягких тканей и, насколько мне известно, что-то может быть сломано в середине руки. В любом случае ничего хорошего.

Исследуя нижнюю часть валуна, я могу коснуться мизинца правой руки и определить его положение. Моя правая рука согнута, частично сжата в кулак, ее мышцы, кажется, вынужденно сокращены. Я не могу расслабить руку или вытянуть пальцы. Я стараюсь пошевелить каждым из них по отдельности. Не получается. Я пытаюсь напрячь мышцы, чтобы сильнее сжать кулак, однако нет даже малейшего подергивания. Вдвойне ничего хорошего.

Придвинувшись грудью ближе к стене, я пытаюсь левым указательным пальцем руки снизу коснуться запястья правой руки. Мой мизинец с трудом может пройти в промежуток между валуном и стеной, чтобы дотронуться до косточки на боковой стороне запястья. Я вытаскиваю левую руку, смотрю на левое запястье и вижу, что его ширина составляет примерно семь с половиной сантиметров. Мое правое запястье сжато до одной шестой своей нормальной толщины. Если бы не кости, валун бы расплющил мою руку. Судя по бледности моей правой руки и отсутствию кровотечения после травмы, в травмированной руке нет кровообращения. Отсутствие ощущений и невозможность двигать рукой может означать, что ее нервы повреждены. Какими бы в действительности ни были травмы, моя правая рука кажется полностью изолированной от системы кровообращения, нервной и двигательной систем моего тела. Втройне ничего хорошего.

Внутренний голос взрывается ругательствами при таком прогнозе:

– Черт! Как это случилось? Что за хрень? Как, черт возьми, ты позволил придавить свою руку этому гребаному валуну? Посмотри на это! Твоя рука раздавлена; она умирает, чувак, и ты с этим ничего не поделаешь. Если в течение пары часов кровообращение не будет восстановлено, ее уже ничто не спасет.

– Нет, это не так. Я выберусь. Я понимаю, что если не выберусь, то потеряю больше, чем свою руку. Я должен выбраться отсюда! – это говорит разум, но не он контролирует ситуацию, адреналин еще не полностью прошел.

– Ты попал в переплет, твою мать, тебе не повезло.

Я не хочу быть пессимистом, но дьявол, сидящий на моем левом плече, знает лучше меня, нет смысла притворяться. Маленький мерзавец прав: мои перспективы безрадостны. Однако еще слишком рано, чтобы отчаиваться.

– Нет! Заткнись, это бесполезно!

Гораздо полезнее продолжить осмотр места и проанализировать все, что я узнал. Тот, кто обращается ко мне, сидя на моем правом плече, предлагает хорошую идею – это не моя рука, мне не стоит волноваться. Есть более важная проблема. Излишнее внимание к проблеме второго порядка только лишь растратит мои ресурсы. Сейчас мне надо сосредоточиться на сборе дополнительной информации. Приняв такое решение, я смиряюсь с ситуацией.

Я смотрю направо. На северной стороне, сантиметрах в тридцати над вершиной валуна я вижу крошечные кусочки своей кожи, волосы с руки и пятна крови, образовавшие подтеки на песчанике. Когда я пытался протащить свою руку вдоль стены, валун и гладкий песчаник Навахо как теркой соскребли с нее верхние слои кожи, отрывая ее тонкими полосками. Вглядываясь в нижнюю часть руки, я пытаюсь увидеть, есть ли еще кровь, однако ее нет, нет даже одиночных капель.

Поднимая голову, я задеваю козырьком бейсболки камень, солнцезащитные очки слетают с головы и падают на рюкзак у моих ног. Подняв их, я вижу, что в течение последнего часа, с момента, когда они были на мне на солнечной стороне каньона, на них появилась трещина. «Не так уж важно», – говорю я себе, но все же кладу их на вершину валуна с левой стороны.

Наушники слетели с ушей, и теперь, уже успокоившись, я слышу звук аплодисментов, который доносится с работающего CD. Звук исчезает, когда диск останавливается, внезапное молчание еще больше усугубляет мою ситуацию. Я бесповоротно и окончательно пойман в ловушку, стою на тускло освещенном дне каньона и не могу двигаться, только на несколько сантиметров вверх или вниз, либо из стороны в сторону. Мои физические страдания усугубляются осознанием того, что никто, кто заподозрит, что я пропал, не будет знать, где я нахожусь. Я нарушил основное правило перемещения в условиях дикой природы, не оставив ответственному лицу записку с подробным описанием маршрута. Я нахожусь в тринадцати километрах от своего пикапа, один в глухом, редко посещаемом месте, и у меня нет возможности связаться с кем-либо, на расстоянии пяти метров от меня только стены каньона, моих криков никто не услышит.

Я один в ситуации, которая очень скоро может оказаться фатальной.

На моих часах 15:28. Почти сорок пять минут назад валун придавил мою руку. Я провожу инвентаризацию того, что у меня есть с собой. По очереди левой рукой достаю из рюкзака находящиеся в нем вещи. В пластиковой сумке для продуктов рядом с обертками от шоколада и пакетом из булочной с крошками от шоколадного кекса лежат два маленьких буррито из фасоли, в каждом около пятисот калорий. В наружном сетчатом кармане рюкзака лежит мой CD-плеер и диски, запасные батарейки, маленькая цифровая видеокамера. В сумке также лежат многофункциональный инструмент и фонарь с тремя светодиодами. Я достаю электронику и мультиинструмент, кладу их на валун рядом с солнцезащитными очками.

Кладу фотоаппарат в тканевый чехол для защитных очков, который защитит аппаратуру от попадания песка, и бросаю его в сетчатый пакет вместе с другими гаджетами. За исключением пластиковой бутылки с водой и пустого кэмелбэка, в рюкзаке остаются зелено-желтая альпинистская веревка в черной сумке на молнии, обвязка для скалолазания и небольшой набор снаряжения для спуска на веревке, который я взял с собой, чтобы использовать при спуске с Большого сброса.

Моя следующая мысль – устроить мозговой штурм для выявления всех возможных способов, при помощи которых я мог бы выбраться отсюда. Сначала в голову приходят простые идеи, хотя некоторые из них скорее утопичны, чем реалистичны. Быть может, другие каньонеры пройдут через эту часть расщелины и найдут меня – возможно, они смогут помочь мне освободиться или дадут мне вещи, еду и воду, а сами отправятся за помощью. Или Меган и Кристи подумают, что что-то произошло, когда я не приду на встречу, как обещал, и они отправятся на поиски моего пикапа либо решат уведомить о моем исчезновении Службу парка. Быть может, мои друзья из Аспена – Брэд и Лия Йоль – поступят так же, когда не увидят меня на сегодняшней большой вечеринке Скуби-Ду в пустыне. Но они не знали наверняка, что я приду, потому что я не позвонил им, когда был в Моабе вчера. Завтра воскресенье, все еще выходные – может быть, кто-то придет сюда в свой выходной. Если мне не удастся выбраться к вечеру понедельника, мои соседи по дому наверняка хватятся меня, они могут даже обратиться в полицию. Или менеджер магазина, где я работаю, позвонит моей матери, если я не приду на работу во вторник. Людям может потребоваться несколько дней, чтобы выяснить, куда я поехал, однако они смогут организовать поиски только к среде, и если они найдут мой пикап, дальнейшие поиски не займут много времени.

Основным препятствием для моего спасения может стать то, что у меня слишком мало воды и я не могу ждать долго – немногим более полулитра воды осталось после трех громадных глотков, которые я сделал несколько минут назад. Среднее время выживания в пустыне без воды составляет от двух до трех дней, иногда можно продержаться всего лишь день, если температура воздуха превышает 37°C. Я считаю, что смогу продержаться до вечера понедельника. Если спасение придет раньше, это может быть только случайно забредший сюда каньонер, а не специально обученный поисково-спасательный персонал. Иными словами, спасение кажется таким же вероятным, как и выигрыш в лотерею.

По своей натуре я очень нетерпелив. Когда ситуация требует от меня ожидания, мне нужно что-то делать, чтобы время шло быстрее. Можете назвать меня представителем поколения «быстрого удовлетворения». А может быть, мое воображение было подавлено слишком большим количеством телепередач, но спокойно сидеть на месте я не могу. В моей нынешней ситуации это, наверное, хорошо. У меня есть проблема, которую нужно решить – я должен выбраться отсюда, – поэтому я сосредоточился на том, что могу сделать, чтобы сбежать из этой западни. Отбросив пару слишком глупых идей (например, разломать мои батарейки на валуне в надежде, что кислота подвергнет его эрозии, но не разъест мою руку), я выстраиваю другие варианты в порядке предпочтения: сколоть камень вокруг моей руки при помощи мультиинструмента; обвязать камень веревками и поднять вверх, чтобы снять валун с моей руки; или ампутировать мою руку. Но у меня не будет необходимой силы тяги даже при использовании системы блоков, чтобы переместить валун, хотя это решение кажется мне наилучшим. У меня нет ни инструментов, ни знаний, ни эмоционального состояния для того, чтобы отрезать свою собственную руку.

Возможно, из тактических соображений я решил отложить обдумывание варианта самоампутации. Вначале следует поработать над более простым вариантом – отколоть кусок камня, чтобы освободить мою руку. Я достаю мультиинструмент, извлекаю наиболее длинное из двух лезвий. Внезапно испытываю радость оттого, что решил взять его с собой.

Выбираю легкодоступное место на валуне на уровне моей груди, в нескольких дюймах от моего правого запястья, и процарапываю кончиком лезвия линию длиной в десять сантиметров. Если я смогу отколоть камень ниже этой линии примерно на пятнадцать сантиметров, то смогу освободить руку. Но из-за того, что полоса камня, отмеченная для выдалбливания, местами имеет толщину около восьми сантиметров, мне придется удалить около ста восьмидесяти квадратных сантиметров камня. Это довольно много, и я знаю, что выдалбливание песчаника – крайне утомительная работа.

Моя первая попытка сделать скол вдоль линии, отмеченной на валуне, лишь слегка поцарапала камень. Я пытаюсь снова, в этот раз нажимая сильнее, но тыльной стороне рукоятки ножа гораздо проще надрезать мой указательный палец, чем режущему лезвию нанести удар по скале. Я изменяю хватку инструмента и теперь, держа его как Норман Бейтс, вонзаю лезвие в камень в том же месте. Нет какого-либо заметного эффекта. Я пытаюсь определить линию разлома в валуне или более мягкое место валуна, хоть что-то, что я могу использовать, но ничего нет. Даже если я сфокусируюсь на небольшом кристаллическом выступе в скале над моим запястьем, который я смогу отколоть, потребуется слишком много часов работы, прежде чем я смогу удалить даже этот крошечный минерализованный участок.

Я ударяю камень рукой, которая все еще держит нож, и громко раздраженно ору: «Какого черта этот песчаник такой твердый?!» Мне кажется, что каждый раз, когда я когда-либо поднимался по песчаному образованию, я оставлял в нем углубление, в которое можно было бы положить руку и использовать ее в качестве опоры. В этом же валуне я не могу оставить даже вмятины. Я решился провести быстрый эксперимент, чтобы проверить относительную твердость стены. Держа нож, как ручку, я легко вырезаю заглавную букву «Г» на северной стене каньона, примерно в тридцати сантиметрах над моей правой рукой. Постепенно я вырезаю еще несколько печатных букв в нижнем регистре «e-o-л-o-г-и-ч», затем делаю паузу, чтобы измерить пространство глазами и мысленно расположить на нем остальные буквы. В течение пяти минут я выцарапываю еще три слова, затем подправляю их до тех пор, пока не прочитываю фразу «Геологическая эпоха включает в себя настоящее время».