Кандидат в президенты

Две тысячи третий год. Преддверие выборов президента. В наш институт, руководимый Станиславом Белковским, толпами повалили люди, мечтающие стать президентами нашей страны. Была ещё вера в выборы, в политтехнологии, в бескрайние возможности каждой кухарки научиться управлять государством по заветам ещё не совсем забытого Ильича.

Поразил моё воображение лишь один из этой плеяды – Николай Васильевич М. Привёл его один из друзей нашего института и рекомендовал как человека фантастически богатого. Этот Николай М. долго работал в московской мэрии под Лужковым на весьма деньгоёмкой должности, «поднял», как тогда говорили, немереные «бабки», затем поругался с мэром и решил податься всего лишь в президенты страны.

Познакомились. Николай М. оказался плотным мужичком небольшого роста с непропорционально большой головой, что придавало ему сходство с ребёнком и не могло не вызывать подсознательной симпатии. Я поинтересовался, зачем ему приспичило в президенты. Он мудро улыбнулся:

– Если уж он смог стать президентом, то я-то точно буду не хуже. – И пригласил меня к себе домой для делового разговора в приятных условиях.

От Петровки, где базировался наш офис, до дома Николая М. на Тверской мы дошли пешком. Поднявшись на лифте до самого верха, мы оказались на лестничной площадке, полной странного люда. Квартира М. занимала весь этаж. Дверь в квартиру была открыта, и народ сновал туда-сюда беспрестанно. Вошли, и я, честно говоря, был поражён: мы оказались в церкви! Высоченные потолки на пару этажей, иконостас с деисусным чином, золото убранства, горящие свечи – в общем, всё как в настоящей русской православной церкви. Перед иконами сновали женщины и мужчины в монашеском одеянии, шла служба, которую вёл у алтаря бородатый поп.

Насладившись моим изумлением, Николай М. сделал мне знак следовать за ним. Мы пересекли «корабль» – среднюю часть церкви, Николай открыл ключом неприметную дверь, и мы оказались в обычной московской квартире.

Присели в удобные кресла у настоящего камина, и Николай Васильевич начал свой удивительный рассказ:

– Видите этот огромный портрет на стене – это мой родной дядя, ныне покойный. Он был знаменитым прозорливым старцем. Институт старцев, кстати, существует только в РПЦ. А дядя мой, архимандрит Иоанн, ещё и преподавал в Московской духовной академии. Святой был человек. Пытаюсь во всём ему подражать и соответствовать.

Есть ли у меня семья, интересуетесь? Нет. Дело в том, что я дал в ранней юности обет монашеской девственности, коего и придерживаюсь по сей день. Я веду монашеский образ жизни, но при этом остаюсь совершенно светским человеком. Полагаю, что только такой человек, как я, нужен России сегодня. Сложное, путаное время. Уверен, со мною Бог, а я всегда с ним в сердце своём.

Я выбрал вашу организацию и Белковского, узнав, что он человек православный и истинно верующий. Думаю, мы с вами договоримся. Денег я не пожалею на предвыборную кампанию, но… – Николай Васильевич сделал проникновенную паузу и продолжил: – Вы должны понимать, что никто денег на ветер зря бросать не будет. Я хочу быть уверенным, что ваша организация во главе с Белковским будет работать на меня ответственно, искренне и с полной отдачей. Посему у вас в офисе будут постоянно находиться два-три моих монаха или монашки. Они будут крайне ненавязчиво следить, чтобы вы постоянно трудились во благо моё. Не волнуйтесь, вы скоро привыкнете к ним и перестанете замечать. А они будут ежедневно докладывать мне о текущем положении дел.

А теперь перейдём к финансовой стороне. Во сколько вы примерно оцениваете мою предвыборную кампанию? Не забывайте, я ещё в 1996 году был выдвинут кандидатом на пост Президента РФ и представляю себе примерный бюджет подобной кампании. Да, понимаю, времена изменились, всё подорожало, однако не стесняйтесь, смело называйте цифру, которая бы вас устроила, особо торговаться я не собираюсь.

– Дорогой и уважаемый Николай Васильевич, – ответствовал ему я, стараясь попасть в его тон. – Поверьте, ваше предложение крайне заманчиво и лестно для нас. Не сомневаюсь в вашей щедрости, к тому же православие делает вас необыкновенно привлекательным клиентом, о котором может только мечтать каждый политтехнолог. Одно лишь «но»: у вас, к сожалению, не может быть по определению столько денег, чтобы купить нас с Белковским в рабство. Сомневаюсь, что такое количество презренного металла вообще у кого-то есть. Чтобы у нас над душой стояли ваши монашки… Мы свободные люди в свободной стране, как мне представляется, посему с невероятным прискорбием я вынужден отклонить ваше щедрое предложение.

– А вы уверены, что компетентны принимать подобное жизненно важное решение, не посоветовавшись с господином Белковским? – ничуть не обидевшись, произнёс М. – Ведь работа на меня могла бы изменить всю вашу дальнейшую жизнь.

– Безусловно компетентен, – подтвердил я. – Дело в том, что Белковский как тот соловей – он не поёт в клетке, даже золотой.

– Ну что же, жаль, конечно, я уважаю ваш выбор и надеюсь, что вам не придётся пожалеть о нём впоследствии.

* * *

Мы расстались по-доброму и больше никогда не встречались. Но остался вопрос, который мучил меня, пока я не задал его товарищу Николая М., который, собственно, нас с ним и свёл.

– Объясните мне, товарищ дорогой, как такой пламенно верующий человек, добровольный монах, можно сказать, а при этом вор, лихоимец и взяточник? Как это сочетается?

– Всё предельно просто, – с улыбкой отвечал мне товарищ Николая М. – Никакой загадки. Вы, разумеется, смотрели фильм про Штирлица. Советский разведчик в тылу врага может позволить себе всё во имя главной цели – нашей Победы. Штирлиц может лгать, воровать, к примеру, секретные документы или ценности, предавать и обманывать сослуживцев, насиловать их жён и дочерей, даже убивать, как бешеных собак, всех, кто станет у него на пути. Он же не для себя это делает, а для Победы. Этой опасной, но благородной работой разведчика руководит «центр» в Москве. А догадываетесь, где базируется руководящий «центр» у нашего Николая Васильевича? На кого он работает? – мой собеседник молча ткнул пальцем в потолок.

– Да, именно там. Николай работает на Бога. Вернее, на воцарение царствия Божьего на нашей грешной земле, в отдельно взятом городе Москве. Ради достижения этой святой цели он может грабить, воровать, лгать, предавать и прочее. У него, без сомнения, давно налажена постоянная двусторонняя связь с «центром». Не через «пианистку» с рацией, а напрямую – через молитву. Он же не для себя старается, не корысти ради, а токмо волею пославшей его высшей силы – токмо ради победы истинного православия.

– Вы хотите сказать, что он – чудовище?

– Ну что-то вроде того, полагаю. А как вы хотели? Столько лет на ответственной должности в мэрии Москвы…

Глава 3. Кодекс строителя коммунизма

В 1961 году XXII съезд КПСС принял «Программу построения коммунизма». На том же съезде был принят и «Моральный кодекс строителя коммунизма» как часть устава КПСС. После завершения съезда сразу «стремительным домкратом» началось строительство коммунизма – убрали тело товарища Сталина из Мавзолея и тут же рядом его закопали.

Уже в 1962 году в фундамент этого эпохального строительства был заложен краеугольный камень – расстрел властями забастовки рабочих Новочеркасского завода имени товарища С. М. Будённого.

Советскому народу объяснили, что коммунизм вполне возможно построить в отдельно взятой стране, как построили и социализм. Идя навстречу решениям родной партии, многие из нас – книжников – решили, что логичным и правильным будет сначала построить коммунизм в отдельно взятой семье. В своей семье, разумеется.

Недаром нас учили, что «всеобщая связь явлений в природе является объективным основанием индуктивного умозаключения».

Добыча еды и одежды

Всё очень быстро забывается. Во времена брежневского застоя, как теперь говорят, одной из главных задач, которая стояла перед советским народом, была задача… нет, не построения коммунизма, отнюдь, а задача по добыванию пропитания своей семье. С одеждой проблем особых не было, если только вы не хотели выглядеть модным и элегантным. Телогрейки на ватине продавались свободно.

На рынках практически было всё, кроме колбас и прочих хитрых мясных изделий. Но рыночные цены были доступны лишь немногим. Вопрос снабжения продуктами решался по-иному.

В гастрономах и продуктовых магазинах постоянно стояли бесконечные очереди. Обычно люди образовывали очередь задолго до открытия магазина, а потом с боем прорывались внутрь. В магазине распределялись, кто, куда и за чем. Конечно, в каждом магазине был вход со двора для разгрузки продуктов или ставший нарицательным чёрный ход. С чёрного хода тоже иногда стояла очередь, но небольшая и очень дружественная.

С чёрного хода отоваривались «свои»: родственники, друзья и «полезные» знакомые работников магазина. Ответственные работники тоже всегда заходили, как у них принято, «сзади». А таким, как я, чтобы любили и обслуживали самым дефицитным товаром, нужно было обладать лишь одним ценным качеством – платить с благодарностью, сколько скажут. «Живёшь сам – дай жить другим» – такова была стратегия выживания в брежневские времена.

Напротив «брежневско-андроповского» дома 26 на Кутузовском проспекте располагался гастроном, который на многие годы стал для меня родным. Я заходил со двора чёрным ходом в мясной отдел как к себе домой. Уверен, я не был для мясников просто покупателем – скорее близким товарищем. Пил чай с начальником мясного отдела и с простыми рубщиками, слушая их истории, рассказывая свои. Искреннее дружеское общение – вот главный секрет моих связей, а это всегда дорогого стоит. В этом гастрономе был и отдел заказов, через который можно было купить вообще любые продукты. Разумеется, я помогал продуктами своим родным и друзьям.

После обрушения СССР я как-то прочёл, что мясо в магазины завозили в то время из стратегических запасов страны после двадцатилетнего хранения на складах Воронежа в замороженном виде. Но я прекрасно помню, что покупал, как правило, «охлаждёнку» – почти парное мясо по два рубля за килограмм. Языки, например, как субпродукт стоили один рубль двадцать копеек за килограмм, но никогда не бывали в открытой продаже. Только «своим». Венгерских кур покупал ящиками по десять штук, благо мне достался от Лёвы Бергера, уехав шего в США, финский холодильник Rosenlew с огромной морозилкой.

Директор овощного магазина на Кутузовском, 24, рядом с домом Брежнева, Костя Мячик меня встречал неизменным: «Обсчитайте его пожалуйста». Двойной смысл такого указания вызывал лишь смех у присутствующих.

Позже я подружился с директором гастронома, где выдавали свадебные продуктовые наборы. Это явилось венцом моей карьеры по добыванию продуктов. Дело в том, что люди, которые подавали заявление в ЗАГС о намерении вступить в законный брак, получали талоны как на покупку одежды в специальных магазинах для новобрачных, так и талоны на приобретение продуктовых свадебных наборов. В таком наборе наши родные партия и правительство заботливо выдавали счастливым новобрачным, кроме всего прочего, и ультрадефицитные продукты: водку и колбасу. За полную стоимость, безусловно. Я мог приобрести любое количество таких наборов в любой день.

Выше всего ценилась финская колбаса. Она была двух видов: варёно-копчёная и сырокопчёная. Колбаса была абсолютной валютой – в обмен за неё можно было получить любую услугу и любой товар. Про водку нечего и говорить. Водка высоко ценилась во все советские времена.