Шеф

Идиллия продолжалась не долго. Миска со сметаной подпрыгнула, и из под неё выплыла дырка от бублика. Она ткнула кота в морду, на что тот неожиданно миролюбиво мяукнул и, упав на спину, заёрзал от удовольствия. И тут на кухне появились мы, чем уже напугали кота чрезвычайно. Раньше, в частично независимой от героев личностной форме, мы были невидимыми – ну, что ли, сгустками какой-то энергии, – и жутко вздрагивали и шарахались в сторону пока немного не привыкли к тому, что вдруг кто-нибудь проходил через нас или что-нибудь проезжало или пролетало. Теперь же произошла полная персонифицированная материализация с одновременным сохранением богоподобных функций присутствия везде и всегда. И хотя у духов или фантомов (неважно – материализованных или нет!) вроде бы ничего нет, за что можно было бы зацепиться на этом свете как следует, но как сейчас, так и раньше сердце моё очень ощутимо пощемливало от ностальгии по тому времени, в котором я оказался, но уже не в том возрасте и не в том качестве, когда был здесь впервые. Да и двойник тоже периодически подозрительно щурился и тёр то один глаз, то другой.

– Хватит растекаться слёзной лужею! Всё, что ни делается, – всё к лучшему! – бодро продекламировала дырка и, подлетев к самой большой кастрюле, хмыкнула: – Чистить вам котлы – не перечистить!

– Ещё чего! – возмутился двойник. – Всегда дежурные по кухне скоблили, а тут вдруг мы.

– Да уж! – поддержал я. – Весёленькую работёнку ты нам придумал – лагерь кормить тем, что не успел украсть Кеша.

– Отбросами да гнильём! – подхватил двойник.

– Ну, кашу заваривать и кормить будете не вы. Вы только на подхвате и для видимости. Тем более что даже яйца облупить, как следует, не можете. Что морщитесь, ненасытные вы мои? Радуйтесь, что теперь будете жить в вашей писанине и видимо, и невидимо. Слава Богу, то есть опять же мне, программа наконец-то вроде бы сработала до конца, – сказала дырка и, несмотря на своё предположение, начала, так же как и раньше, мучительно превращаться… теперь уже в паренька в застиранном трико, но с белоснежным накрахмаленным поварским колпаком на голове и сверкающим половником в руке.

Пока мы вытягивали его из дырки и уже все втроём опять проклинали какую-то всё-таки не годную программу и уже совсем никуда не годное антивирусное обеспечение, о которых никакого другого понятия не имели, кроме как с его же слов, он, конвульсируя, раз пять саданул меня половником и раза три двойника. И не случайно! Мало того, что Бога время от времени скручивало, как жертву цереброспинального паралича, но и весь он был явно не совсем доведённый. Одна рука была короче другой, ноги разной толщины и невероятно кривые, огромная голова болталась на тоненькой длинной шее, и глаза были… Ну, урод! Типичный урод, да ещё и больной. Но когда это божественное недоразумение шмякнулось об пол и, преобразившись наконец в нормального, вполне симпатичного паренька, тут же вскочило и радостно заорало: «Довольно жить законом, данным Адамом и Евой! Клячу истории загоним! Левой! Левой! Левой!», мы разулыбались. Весёлый нрав теперь уже вполне презентабельного юного шефа был потрясающе заразителен.

– Похож на повара? А скоро буду – два в одном! – радостно сказал добрый молодец ещё не садаптированным голосом нашего, совсем не молодого отца и показал фотографию своей теперешней копии. – Оригинал уже в дороге. Материяльчик, конечно, ещё тот… но не впервой! Будем раскручивать и приводить в порядок! В пассиве я в вас всегда, но в активе не часто, не часто… В активе всегда и постоянно вы во мне. Ну-ка, разомнёмся:

 
Как молодой повеса ждёт свиданья
С какой-нибудь развратницей лукавой
Иль дурой им обманутой, так я
Весь день минуты ждал, когда сойду
В подвал мой тайный, к верным сундукам.
Счастливый день! могу сегодня я
В шестой сундук (в сундук ещё не полный)
Горсть золота накопленного всыпать.
Немного кажется, но понемногу
Сокровища растут…
 

Растут сокровища! Точно! Недавно какая-то хреновина прилетает, а оттуда камешки речные, как из мешка, сыпятся. Я таких видом не видывал, о таких слыхом не слыхивал. Разноцветные такие, гладенькие. Увидели меня – и ну верещать! Молиться, то бишь! Балаган! Оказывается, они уже давным-давно куролесят и тоже считают себя единственно избранными, да ещё и почище, чем вы. Так вот, с вашими обезьянами тоже фальстарт произошёл. Типичный комплекс жуткой неполноценности! Не соскучишься с вами!

– С тобой – тоже! – тут же отпарировал двойник. – Как молодым быть – не напрягает?

– А когда я был старый? Старцем меня представляют, чтобы авторитет себе нагнать. «Не расстанусь с комсомолом. Буду вечно молодым!» – пропел уже действительно молодым голосом Бог и, патетически выбросив руку, продекламировал в том же духе:

 
Кто-то ворчит —
                   «Холод и сырость!
Дождик стучит,
                    давит тоскливость!»
Кто-то грустит —
                   «Песня забылась!
Время летит,
                   молодость скрылась!»
Я же смеюсь!
                   Звёзды срываю!
Где-то напьюсь,
                   где-то страдаю.
Старческий бред
                   песней развею.
В беглости лет
                  лишь молодею.
Мне ль унывать!
                  Пусть дождь и холод!
Мне – цвет срывать!
                  Я – вечно молод!
Мне – песни петь,
                  чтоб кровь искрилась!
Мне – жить хотеть,
                  чтоб радость билась!
 

Мы захлопали в ладоши, на что Бог повертел пальцем у виска:

– Совсем сдурели! Это же ваше!

– Действительно… – озадаченно пробурчал двойник, а я вдруг такое вспомнил…

– Ну, вы тут посудой займитесь, а я, пока меня не сморило, пойду попрелюбодействую! – то ли подмигнул, то ли просто дёрнул веком Бог.

– Чего-о? – в голос удивились мы.

– Любовью буду действовать! Любовью! – сказал Бог и ушёл, комически вихляя и дёргая бёдрами.

– Опять закадрит какую-нибудь Машку и будет ей тюльку гнать про голубков средь васильков в пустыне, – завистливо проворчал двойник и поднял один из фотоальбомов, сваленных кучей в углу кухни.

Я тоже поднял один и с любопытством и удивлением листал его. Какой-то шутник (или шутница) вклеил (или вклеила) в самые торжественные места порнуху, и, похоже, наши кухонные предшественники (тоже мужчины) притащили их сюда из-за схожего с нашим любопытства. Окая и огокая, мы листали хранителей торжества псевдокоммунистической разнузданности и традиционного сексуального диссидентства, и рвать и метать желания не было. Замечательным образом одно гармонировало с другим, и всё вместе умиляло до чрезвычайности.

Но каждому удовольствию есть предел и тут он наступил быстро. Двойник отбросил очередной альбом и вытащил из-за пояса первое издание моего «Любимца Израиля».

– Вот тут ты пишешь, что интеллигент и интеллектуал не всегда одно и то же и чаще всего это вообще разные существа. Что интеллигентом может быть совершенно неграмотный человек и даже ребёнок или собачка, а хамом и скотиной – лауреат Нобелевской премии и руководитель государства. Это что, – для красного словца?

– Ещё чего! – возмутился я. – ИНТЕЛЛИГЕНТНОСТЬ, товарищи, граждане и господа – ЭТО ДОБРОЕ ОТНОШЕНИЕ К МИРУ! И всё! Никаких философских прибамбасов и других заумных трёпов. А кому надо поподробнее, то это, конечно же, такт и деликатность, это «не навреди!» в каждом движении и слове (за исключением случаев, когда садятся на голову!), и, наконец, это – продукт Божьей любви, а не интернета. Да ты что, до конца не прочёл, что ли? Дай сюда! Тут же всё по полочкам разложено: «Вот тот, кто молится на информацию, – интеллектуал. То есть обыкновенный мешок со знаниями. То есть не у него мешок, как у интеллигента, а он сам – мешок. В лучшем случае это что-то вроде мишурной чепухи для отгадывания кроссвордов и участия в какой-нибудь игре вроде „Что? Где? Когда?“». Неужели неубедительно?

– Когда ты говоришь, то – да. А так вроде промелькнуло – и до свидания!

– Ну, не знаю. Может быть… Факт только тот, что интеллектуал что угодно может болтать, но ущерба себе никогда не причинит – он явный или не явный, но всегда только хапальник. А настоящий интеллигент – сгорает! Одному интеллектуалу я как-то даже стихами ответил:

 
…Ты на огне лишь руки греешь,
А сам гореть-то – не дурак!
Ты, как пузырь болотный, зреешь
И будешь зреть всю жизнь вот так!
 

Думаешь, он среагировал? Он даже не заподозрил, что это про него. Ну и чёрт с ним! В конце концов, я писал и пишу прежде всего для себя, а уже потом для дяди, тёти и их дитяти.

– И для меня!

– Само собой! Меня мучают вопросы, и поэтому я ищу ответы, которые, в конце концов, слава богу, приходят. Если то, что я пишу, кому-то близко – его счастье, а для кого чуждо – его проблемы! Мне самому-то до этих ответов расти и расти, и если кому-то всё это до лампочки, то это его дело.

Каждый должен выбирать вопросы и находить на них ответы сам. Но конечно: «Учись, мой сын! Науки сокращают нам опыты быстротекущей жизни!». И если в конце этой жизни и в начале какой-нибудь другой кто-нибудь увидит лишь огромный и жирный (или маленький и тощий!) шиш, то, кроме него самого, никто в этом не виноват. Я всегда к шовинизму в боевой стойке, но ты же сам знаешь, что уровни качества были, есть и будут, и их показатели…

– Масштабы творческого созидания!

– Вот! И духовного и материального через духовное! Вот и получается, что свободе и братству всегда – да, а равенству всегда – нет! Нет созидания при равенстве! А поэтому – каждому по заслугам! И здесь – на этом свете! А в этом или другом воплощении – неважно! Здесь для нас ад, рай и чистилище, и нигде более. И нечего надеяться на загробные сказочки (слышали звон, да не знают, где он и про что!) или, опять же, смеяться над ними, которые здесь. Нет для нашего несовершенства других вариантов к совершенству, кроме как эта жизнь. С её механикой подозрительно похожих на наказание и коррекцию реинкарнаций.

– Ну!

– Что ну! – передразнил я. – Что ты-то меня ковыряешь, когда и так всю жизнь ни одного доброжелателя? Любимые жёны – и те при абортированном социализме клеймили нас предателями Родины и врагами народа и хотели сдать в КГБ за антигосударственные и антипартийные высказывания! И ведь не шутили – вот в чём ужас!

А сегодня, когда все срочно сменили опарафинившуюся партийную религию на традиционную, они опять «всё поняли!» и с радостью обнаружили в нас дьяволов. Не посидели мы с тобой при жизни в застенках, так будем теперь после смерти на завтрак, обед и ужин лизать раскалённую сковородку.

– Действительно… – согласился двойник.

Я вернул книжку и раскрыл очередной альбом.

– Смотри лучше, какие уголовные рожи яблочками угощаются на этой фотке, да ещё и у развороченных рельсов. А подпись-то, подпись! «Турксиб – БАМ – перекличка пятилеток!». Исторический факт! Ого!..

На следующем развороте среди чёрно-белых фотографий сверкала всеми цветами радуги… нет, не порно, а нечто гораздо более невероятное и удивительное – голограмма Бахайского храма с каскадом лестниц, поднимающихся к нему, и огромной летающей тарелкой, зависшей прямо над куполом.

Бахаизм – это философско-религиозное течение, стремящееся к объединению и примирению всех религий и таким образом дарующее миру – мир (замечательное стремление, но как бы с ним не произошло то же, что и с идеями коммунизма на современном этапе!).

Так вот, один из штабов этого учения находится в Израиле, в городе Хайфа. Это не домик какой-нибудь задрипанный и даже не сам храм, который снаружи вроде храм, а внутри обыкновенный склеп для одного из основоположников. Это целый комплекс зданий, утонувших в роскошной по израильским меркам зелени.

– «Вот они – сегодняшние гнёзда жидомасонского заговора! Да ещё и с космическим курированием!». – язвительно воскликнул двойник голосом нашего зятька – безнадёжно упёртого юдофоба и классического интеллектуального дурака. – Как бы он там ещё испражнялся бы, если бы увидел это?.. «Вот куда бомбу надо бросать, да не одну! Под каких-то бахуистов замаскировались! Да посмотрите на религиозных евреев! У них же у всех на головах летающие тарелочки пришпандорены! А здороваются-то они как? „Шалом!“ – говорят, что означает – мир! Не тот мир, который спокойствие, а весь мир, который надо прикарманить тихой сапой». Ну-ка, сковырнём фотку на память! Тем более что она не из этого и даже не нашего времени качества…

Не тут-то было! При первом же прикосновении края голограммы вспыхнули и, скрючившись, поползли в стороны, сжигая соседние изображения. Выйдя за рамки испепелённого в считанные секунды альбома, брошенного на пол, голограмма заполнила всё пространство, а мы оказались внутри ожившей и зазвучавшей картинки. И хотя народу около храма и вокруг было полным-полно и автобусы с туристами подкатывали и подкатывали, но ни дети, ни взрослые не видели ни тарелки, ни нас. Даже когда тарелка завибрировала и с низким, каким-то подземным гулом начала превращаться в жёлтое плазменное облако, внутри которого загорелась тяжёлым багровым огнём лента горизонтальной восьмёрки, никто и ухом не повёл.

– Хлоп! – и восьмёрка разделилась на два эллипса, которые в свою очередь сжались и вспыхнули звёздами, а к куполу храма потянулся конусообразный поток разноцветных камешков.

Камешки врезались в купол и, взрываясь, осыпались песком.

Купол дрогнул и, наподобие обсерваторского, стал раскрываться. Гул усилился, но ничего не изменилось. Песок сыпался и сыпался, обтекая всё расширяющийся зазор. И никто этого не видел и не слышал, кроме нас! Мы заткнули уши пальцами, но это не помогло. Всё тело начало вибрировать и расползаться. Ещё немного и…

– Сколько можно гробить и гробиться? – сонно возмутился знакомый нам голос, и всё закончилось.

Голограмма исчезла, а в опять появившемся альбоме зачернела дырка от бублика. Она выплыла из альбома, а на её место втянулась откуда-то из глубины вполне соответствующая времени действия чёрно-белая фотография с не менее соответствующей надписью: «Пионерия на марше!».

– Каверны проклятые! Откуда их столько в программе? Да ещё и эти камешки… Долбают и долбают… – зевнула дырка.

– Слава Богу, вернулся! – промычал я, с трудом разжимая онемевшие челюсти.

– Да уж нет покоя от геморроя!

И дырка снова бодро и напористо запела голосом паренька:

 
И вновь продолжается бой.
И сердцу тревожно в груди.
И вновь я такой молодой.
И новый сюжет впереди!..
 

– Дурной сон какой-то! – отвернулся двойник.

– Ещё какой дурной! – сказала дырка. – Тут такая куралесица скоро закрутится, что только держись!

Пространство опять распахнулось и мы оказались над скупо освещенной дорогой. Плавно спланировав на неё, дырка превратилась в паренька, который сделал шаг… и вдруг побежал. Причём было видно, что не по своей божественной воле. Панически размахивая руками, он пытался приостановить бег, но ноги несли его всё быстрее и быстрее. На крутом повороте дороги паренёк крякнул и опять стал премилой нашему сердцу обезьяной, а затем и снова дыркой от бублика. Дырка и врезалась в идущего по дороге хулиганистого вида такого же паренька. Паренёк был точной копией, а вернее, оригиналом. Классически сверкнула молния, грянул гром, и на землю на какие-то мгновения пал совершенно литературный мрак, из которого, пошатываясь, вышел ничего не подозревающий оригинал, а в действительности – не совсем уже и он. Оригинал сделал два шага и медленно опустился на землю.