Глава 15

Только с четвертой попытки мне удалось сесть в седло. По-мужски. И то, когда Иван почти подкинул меня вверх.

– Вы плохо себя чувствуете, барыня? – спросил недоуменно слуга. – На коня никак взобраться не можете.

– Да, не оправилась от родов, Иван, – объяснила я.

– Я уж так и понял, госпожа. Вы же у нас знатная наездница.

На это я промолчала. Да и что я могла сказать? Что за всю предыдущую жизнь я, Зинаида Алексеевна, ни разу не садилась на коня. И, естественно, никакой «знатной наездницей» тоже не была.

Благо граф со своими приближенными давно ускакали вперед и почти уже скрылись из виду.

Иван сунул мне в руки уздечку, а я поправила юбку, которая сильно задралась, обнажая до колен мои ноги в грязных белых чулках. Но это оказалось не самым страшным. Иван легонько стукнул по крупу коня, и лошадь побежала. Не сильно, но достаточно для того, чтобы я испугалась и словно одержимая вцепилась в поводья, натягивая их и стараясь удержаться в седле.

Я не хотела показывать своего неумения и пыталась инстинктивно вспомнить, как ездить верхом. Ведь, как сказал Иван, Любовь была хорошей наездницей. Но мое тело хоть убей ничего не помнило. Я качалась в седле, то и дело съезжала вбок, ногами сжимала бока коня и дергала беспорядочно вожжи. Бедный конь подо мной не понимал моих команд и то замедлялся, то снова бежал.

Ко всему прочему я только сейчас поняла, что не понимаю, куда скакать и в какой стороне находится моя усадьба. Настоящая Любаша наверняка знала, иначе граф не оставил бы ее одну, а я нет.

Понимая, что так дело не пойдет и надо выкручиваться из очередной щекотливой ситуации, я оглянулась. Иван тихонько бежал за мной всего шагах в пятидесяти. Мне удалось как-то остановить коня, и я дождалась, пока слуга поравняется со мной.

– Иван, а не могли бы мы вместе поехать в седле? А то мне что-то опять плохо. Сознание того и гляди потеряю.

– Не дело это мне с вами, барыня, в седле ехать, – замотал категорично головой мужик. – Не по чину мне. Граф за это выпорет меня.

– Прямо так и выпорет? Не верю я, что Григорий Александрович такой жестокий, что порет всех без разбору.

– Вы правы, сударыня, редко он лютует. Но все же не положено мне ехать с вами.

– А если я упаду и разобьюсь? – воскликнула я нервно. – Тогда Шереметьев наверняка осерчает на тебя.

– Я могу коня под уздцы повести, а вы только держаться за седло будете, – предложил вдруг Иван, найдя выход. – Только долго ехать будем. Я ведь не могу так резво бежать, как коняга. – Он улыбнулся.

– Как хорошо ты придумал. Долго до усадьбы еще ехать?

– Верст пять, наверное.

– Прекрасно, тогда веди коня.

– Как прикажете, барыня. Вы только за уздечку держитесь крепче и ноги в стремена вставьте, я же подтянул их повыше, под вас. А то и впрямь упадете.

Довольная, я тихонько поскакала на жеребце, которого тянул медленно бегущий чуть впереди Иван. Я была поражена, насколько вынослив слуга. Он даже не останавливался, а словно спринтер бежал тихонько вперед. На вид ему было лет пятьдесят или около того, некрасивый на лицо, с густой светлой бородой и цепким добрым взглядом, он сразу же вызвал у меня доверие.

Но мы не проехали и версты, как увидели, что у очередного пролеска нас дожидается Шереметьев со своими людьми.

– В чем дело? – недовольно осведомился граф, видя, как Иван тянет моего коня.

– Я плохо себя чувствую, Григорий Александрович. Побоялась, что упаду в обморок, потому попросила Ивана повести лошадь, – ответила я.

– Опять какие-то игры? – строго и подозрительно спросил Шереметьев. – Почему сразу не сказала?

– Я… – замялась я.

– Василий, возьми ребенка! – приказал тут же граф и быстро передал Анечку в руки подъехавшего слуги. Затем быстро приблизился на своем жеребце ко мне и вежливо спросил: – Ты же позволишь мне придержать тебя в седле, Любовь Алексеевна?

Опять эта странная, ненормальная почтительность. Я напряглась. Что значит позволю? Вообще ты муж, Григорий, и тебе не только это позволительно. Но, похоже, прежняя Любаша держала мужа на таком расстоянии, что он постоянно спрашивал позволения на все. И это было до ужаса прискорбно.

– Да, – кивнула я в ответ.

Я ожидала, что он возьмет мою лошадь под уздцы, как только что Иван, но граф опять сделал то, чего я не ожидала.

Крепко обхватив меня за талию, он с легкостью вытянул меня из седла, пересадив на своего жеребца. Я оказалась сидящей боком на спине коня впереди Шереметьева. Подавив в себе испуганный возглас, я ощутила, как граф обвил сильной рукой меня за талию и тут же пришпорил коня.

– Поехали! – приказал он своим людям.

Мы поскакали. Я с графом, Анечка в крепких руках Василия, который больно походил на денщика графа и его доверенное лицо. Остальные мужчины последовали за нами. Граф вел коня небыстро, тихо заявив мне на ухо, чтобы не навредить малышке и мне. Его фраза понравилась мне. Я опять подумала о том, что слово «деспот» совсем не относится к моему мужу. Не стал бы жестокий человек заботиться о моем самочувствии.

Я ехала в интимной близости от Шереметьева и ощущала себя немного неловко. Муж бережно, но крепко удерживал меня за талию, и я больше не боялась, что свалюсь с огромного подвижного жеребца. Но и сама придерживалась за луку седла.

Григорий не смотрел на меня, только вперед, и я чувствовала, как его тело напряжено, словно натянутая струна. И не понимала отчего? Но не задавала вопросов, а старалась не очень сильно прижиматься к нему, хотя в моем положении это было трудно.

От графа приятно пахло чем-то травяным и хвойным, и перед моим взглядом постоянно оказывался его мощный подбородок с темной щетиной. Похоже, все три дня, что искал меня, Шереметьев не брился. Драгоценная брошь с красным камнем на его галстуке то и дело отсвечивала на солнце и бросала мне в глаза солнечных зайчиков. Оттого я постоянно жмурилась.

Но все равно чувствовала себя надежно и спокойно в объятиях мужа. А также испытывала сильную усталость. Видимо, много сил потратила на безумную беготню по болотам и бессонную ночь в лесу.

Глава 16

Спустя час мы приблизились к усадьбе.

Мы уже давно въехали в обширные угодья графа, это я поняла по тому, как нам почтительно кланялись встречавшиеся по пути крестьяне. И вот сейчас мы достигли чугунной кованой ограды особняка.

Усадьба Шереметьевых, а точнее, особняк графа оказался самым настоящим дворцом.

Стоящий на пригорке, на самом возвышенном весте, среди зеленеющей лужайки, окруженной роскошным парком, он казался легким и величественным одновременно. Великолепный, лазурного окраса, с белыми мраморными колоннами, золочеными херувимами на фронтонах, высокими лестницами и множеством окон, он напомнил мне чем-то Екатерининский дворец в Пушкине, только куда меньший по размерам.

Не зря эта лгунья Палаша говорила, что мой муж богат, как некий «леской царь». По увиденному издалека дворцу и парку, по прямоугольному озерцу, разбитому у подножья особняка, было отчетливо видно, что владелец этого места сказочно богат.

Мы въехали в чугунные ворота, услужливо распахнутые сторожем, и направились по широкой аллее прямо к блестящему особняку в золотисто-голубых тонах. Я во все глаза глядела по сторонам, замечала аккуратно подстриженные кустарники, цветущие буйными красками клумбы и переливающиеся голубизной озерцо, где плавали белые лебеди, а посередине на небольшом островке возвышалась легкая беседка с колоннами.

Я всегда восхищалась тем, как в былые времена богато жили цари и дворяне. Но никогда не думала, что окажусь владелицей подобной великолепной усадьбы. Точнее, женой графа Шереметьева. От всего происходящего у меня захватило дух. И я даже на краткий миг позабыла обо всех своих неприятностях.

Едва мы приблизились к парадной лестнице с мраморными колоннами, как нам навстречу вышла дородная женщина в черном платье, белом накрахмаленном переднике и чепце на голове. Тут же сбору появился слуга, видимо, конюх, который услужливо подхватил под уздцы коня Шереметьева, чтобы он стоял на месте.

– Григорий Александрович, с возвращением! – воскликнула громко женщина, торопливо спускаясь со ступеней.

– Агриппина Ивановна, хорошо, что вы вышли! Возьмите у Василия мою дочь! – велел ей граф. – Она наверняка вся растряслась в дороге!

– Ох ты батюшки! – всполошилась женщина, бегло оглядывая меня, и быстро подошла к коню Василия. Малышка на руках денщика так и молчала. – Неужели наша графинюшка уже родила?

– Да, так получилось, – ответил, поморщившись, граф. – Берите ребенка. Надо ее выкупать и переодеть и немедленно.

– Конечно, ваша милость, не беспокойтесь, – заявила Агриппина и протянула руки за младенцем к Василию.

– Но я могу сама помыть Анечку, к тому же она голодная, – попыталась возразить я, понимая, что Агриппина, скорее всего, экономка или кормилица графа.

– Не переживайте, Любовь Алексеевна, – заверила меня тут же женщина, беря в руки Анечку. – Я позабочусь о маленькой графине. Сейчас пошлю дворового мальчишку в деревню за молочной бабой. У нашей девочки должна быть самая лучшая кормилица!

– Надо же? – пораженно выдохнул мне в лицо граф. – В тебе проснулся материнский инстинкт? Хоть к третьему дитяти, и то радует.

Я замолчала, не понимая странных намеков мужа. Но отчего-то мне подумалось, что настоящая Любовь мало заботилась об умерших сыновьях, скорее всего, препоручая это нянькам и кормилицам. Оттого Шереметьев так и сказал.

Граф же быстро спешился и протянул ко мне руки, видимо, чтобы помочь спуститься с коня. Я же замешкалась, ибо хотела сказать Агриппине Ивановне, что сама намерена кормить дочь грудью, никакие кормилицы не нужны.

Но в этот момент на крыльце появилась девушка-дворянка. В ярком розовом платье моды конца восемнадцатого века, с высокой кокетливой прической.

– Григорий! – воскликнула она и, приподнимая широкую атласную юбку, сбежала, словно резвая козочка, со ступеней. Шереметьев быстро опустил руки и чуть отошел от коня, где я сидела. А девица уже бросилась в нашу сторону. – Наконец-то ты вернулся! Я вся испереживалась.

– Все разрешилось благополучно, Лизонька, – ласково ответил ей граф и быстро обернулся к конюху, приказав: – Помоги графине, Игнат.

Вспомнив, что однажды Палаша упоминала имя любовницы моего мужа, я сразу же поняла, кто это девица. Елизавета была новой пассией моего мужа.

Неожиданно Елизавета бросила взор далее, на жеребца графа, на которой сидела я. Она замерла и прищурилась. Ее темные прищуренные глаза быстро прошлись по мне и остановились на моем лице.

– Зачем ты привез ее, Григорий?! – недовольно воскликнула девица. – Ты же обещал мне!

– Что же, душенька? – не понимая, спросил Шереметьев, подходя ближе и быстро целуя ей ручку.

– Что ноги ее не будет в этом доме! – добавила нагло девица.

От заявления любовницы я даже замерла. Невольно вспомнила, что муж собирался развестись со мной и жениться на ней и что он открыто заявил, что Елизавета будет жить в нашей усадьбе. Но так нагло и бесцеремонно вести себя со стороны Елизаветы было недопустимо, по-моему мнению. Мы с Шереметьевым все же еще были женаты. А эта пронырливая девица, соблазнившая моего мужа, вела себя так, будто уже стала здесь хозяйкой, а я так, неугодная прислуга, которую следовало бы поскорее выгнать.

Но все было не так. И терпеть подобное обращение я не собиралась.

– Это пока еще мой дом, Елизавета! – сказала громко я. – И я имею законное право здесь жить, ведь развода еще не было. Ведь так, граф?

– Э-э-э… – протянул Шереметьев, замявшись и как-то трагично смотря на меня, добавил: – Да, конечно.

Он сказал это так неуверенно и как-то опасливо, что я вдруг разозлилась. Где тот самый граф Шереметьев, который так ловко вытащил меня из трясины, а потом целовал и говорил, что я под его опекой? Который был ласков и добр, имел властный жесткий характер. Сейчас я видела совершенно другого мужчину, словно его подменили. Он вел себя совсем не так, как час назад. Говорил как-то неуверенно и уклончиво и даже боялся смотреть в мою сторону.

А я реально не понимала, когда граф был настоящим, сейчас или там в лесу?