Глава II. Именины

Российская империя, 1772 год

– Что тебе удалось узнать? – спросил тихо Чернышев, когда неприглядного вида человек запрыгнул в его крытый экипаж и захлопнул дверцу.

– Существует некая вещица, проклятая тиара, с которой связано это дело.

– Тиара?

– Поговаривают, что выглядит она более как небольшая корона. И скорее всего из-за нее погибла дама, первая петербургская красавица.

– Ты уверен, что она именно погибла?

– Не прошло и пары месяцев, как она появилась в этой тиаре на императорском балу, и скоропостижно скончалась, удушив себя. Ей было всего двадцать четыре года. Разве это не странно?

– Ты прав, – кивнул Михаил, зная, что в трехмерном мире, Звездные капли вызывали из подсознания человека наружу все потаенные черные мысли, которых следовало бы опасаться.

И не каждый человек, видящий Звездную каплю или владеющий ею, мог справиться с этими темными страстями, которые завладевали им. И устоять могли только добрые люди с чистой светлой душой, которые преодолевали свои страхи и растворяли их в своем существе любовью. Если же человек был полностью погружен в трехмерный мир пороками и страстями, то эти страхи могли привести к еще большему злу. Еще и поэтому Михаил должен был найти эту Звездную каплю Толимана, чтобы она более не приносила несчастий. Он намеревался спрятать ее или увезти с планеты, как и просил его о том совет Федерации, до тех пор, пока люди Гайи не смогут управлять своими эмоциями и стать чище и добрее душой.

– А еще мне удалось узнать, что тридцать лет назад из-за некой странной книги был убит известный царедворец Вавилов, и поныне тайная канцелярия не может найти убийц.

– Преступления явно связаны, – кивнул, мрачнея Чернышев, помня, что потом от этой капли погибнет любовница Потемкина чуть позже в конце века.

Звездная капля умело меняла свой вид, превращаясь то в книгу, то в тиару, то в драгоценный кулон, видимо она обожала менять свои обличия. Надо было найти ее как можно скорее, тогда ему, возможно, удаться спасти от смерти дальнейших владелец этой капли. А еще некое внутреннее чувство отчетливо твердило ему, что во всех этих смертях замешены орионцы, которые позже в девятнадцатом веке насильно увезут каплю с планеты, когда он, Михаил опоздает в поисках.

– Когда погибла красавица? – спросил граф.

– Шестнадцать лет назад. Ее нашли в своей комнате, с синяками на шее. Она удушилась веревкой.

– Жуткая история, – поморщился Чернышев, и тут же поняв, что его сердце наполнилось жалостью к этой бедняжке, начал наполнять свое существо энергией любви, чтобы не упали его вибрации. Как же он устал жить здесь в этом дуальном мире. Он вообще поражался, как людские души могут существовать в этом хаосе лжи и ненависти и душевной боли, а некоторые из них еще и оставаться добрыми и прощающими. Вздохнув, и печально по-доброму улыбнувшись своему собеседнику, простому сапожнику, он спросил: – Как ее звали?

– Вера Ильинична Огарёва.

– Огарёва? – опешил Михаил, сразу же вспомнив своего знакомого Алексея Огарёва. – Но насколько я осведомлен, эта дама умерла от сердечного приступа.

– Нет, она умерла от удушения. Ее муж дал взятку начальнику Тайной канцелярии, чтобы ее смерть была выставлена как разрыв сердца. Видимо боялся позора. Ведь самоубийц даже не хоронят на общем кладбище.

– Странно… я бы даже сказал очень подозрительно, – задумчиво произнес Чернышев и в его голове вмиг начал выстраиваться план дальнейших действий.

Российская империя, Москва

особняк Огарёвых, 1772 год

В то майское утро Наташа проснулась со сладостным чувством счастья. Открыв глаза, она долго рассматривала расшитый верх голубого балдахина над головой, думая о том, что сегодня ее восемнадцатый день именин. Часы пробили десять утра, когда она вышла из ванной комнаты вымытая, с распущенными влажными волосами и велела своей горничной закрутить ее густые локоны на тонкие полоски материи, а затем принести ей завтрак.

В приготовлении к предстоящему балу, Наташа решила провести в своей комнате почти весь день, подбирая по каталогам нужную прическу к прелестному бальному платью, купленному на прошлой неделе специально для сегодняшнего праздника. В одиннадцатом часу в дверь ее спальни постучали, и вошел ее отец, одетый в светлый вычурный камзол и штаны с туфлями.

– Дочка, ты отчего к завтраку не спустилась? – спросил ласково Алексей Петрович, подходя к девушке и долго целуя ее в макушку, затянутыми в жгутики темными локонами.

Ее горничная в это время убирала постель.

– Я так волнуюсь, что у меня совсем нет аппетита, – заметила Наташа. Увидев в руках отца довольно увесистую темную шкатулку, она повернулась к нему и спросила: – Это мне подарок?

– Вон пойди! – приказал по-доброму Огарёв горничной и та, поклонившись, быстро покинула спальню. Наташа тепло улыбнулась отцу. Он как-то весь засветился и поставил шкатулку на туалетный столик перед дочерью. – Открой. Здесь драгоценности твоей матушки. Пришло время отдать их тебе.

Наташа с воодушевлением раскрыла шкатулку и ахнула. Внутри лежали переливающиеся сокровища: жемчужные нити и браслеты, длинные вычурные серьги и кокетливые броши, диадемы и колье.

Невольно замерев рядом с дочерью, Алексей Петрович как-то довольно закивал, умиляясь. Девственная красота дочери завораживала его и вызвала в его существе немое обожание. Не удержавшись, он наклонился к девушке и приник поцелуем к ее плечу, Наташа тут же повела плечиком, словно выражая недовольство откровенной лаской отца. Алексей Петрович выпрямился, вздохнув. Его взор вдруг нечаянно остановился на некой вещи, которая лежала в шкатулке сверху – серебряной тиаре причудливой формы с огромным двухцветным камнем, сверкающим посередине. Искусная тонкая работа мастера была видна невооруженным глазом и девушка, осторожно прикоснувшись кончиками пальцев к холодному камню, пролепетала:

– Какая прекрасная тиара…

Нахмурившись, Алексей Петрович напрягся всем телом и глухо выдохнул. В следующий миг как будто пелена заволокла его глаза, и Огарёв отчетливо увидел перед собой молоденькую женщину, изящную и высокую, в нежно-розовом бальном платье с густыми светлыми локонами, на голове которой красовалась эта тиара. Его душевное состояние пришло в крайнее волнение, вызвав смятение и мрачные мысли. Находясь в каком-то тягучем забытьи, Огарёв не спускал безумного взора с тиары.

– Эту тиару твоя матушка надевала незадолго до своей смерти. На бал к императрице, – глухо вымолвил Алексей Петрович, побледнев и вспоминая минувшее время.

Давнишние воспоминания, которые уже много лет не давали ему покоя, завладели его сознанием, и он ощутил, как его всего затрясло.

– Батюшка, вам нехорошо? – спросила Наташа, оборачиваясь к Огарёву и видя, что с ним что-то происходит.

Осторожно взяв отца за руку, девушка заглянула в его нервное смертельно бледное лицо. Тотчас Алексей Петрович пришел в себя и мутным взглядом посмотрел на дочь.

– Нет, я в порядке, – пролепетал он и попытался улыбнуться ей. Однако на его лице отразилась лишь нервная страдальческая гримаса. Усилием воли он взял себя в руки и тихо сказал: – Эти драгоценности твои, моя сладенькая…

Быстро вытащив тиару, девушка водрузила ее на головку и посмотрела на свое отражение, довольно улыбаясь.

– Именно этой прелестной вещицы и не хватало для моей прически. Теперь я точно знаю, как уложить волосы…

Немигающим стеклянным взором смотря на отражение дочери, на голове которой красовалась переливающаяся тиара, Огарёв ощущал, что ему нечем дышать. Воспоминания, гнетущие и мрачные охватили его существо и он хрипло заметил:

– Думаю, тебе не следует надевать эту тиару на бал, Натали. Она слишком дорогая для такого многолюдного торжества.

– Почему? – возбужденно ответила девушка, все поправляя пальчиками прелестную вещицу на темных волосах. – Она великолепна! Нет, батюшка я непременно надену ее.

– Опять капризы, я же сказал… – начал мужчина.

– Но, батюшка, ну прошу вас, позвольте! – она обернулась к нему и сделала на своем лице такое милое и просящее выражение, что у Алексея вмиг вспотели руки.

Свою просьбу она подтвердила соблазняющей улыбкой, и он понял, что она очень умело пустила в ход свое невозможное женское очарование и соблазняющие флюиды, выбивающее почву из-под ног у всякого на кого они были направлены. Огарёв судорожно сглотнул не в силах устоять и промямлил:

– Ну, как знаешь, – согласился он и, наклонившись, приник губами к ее лбу, приобняв руками.

Через минуту, когда поцелуй отца затянулся, а давление его рук стало сильнее, Наташа, чуть отстранилась и попросила:

– Батюшка, не надо…

– Собирайся, не буду мешать тебе, – вздохнул недовольно он и выпустил ее из своих объятий. – Не забудь – гости приглашены к семи часам…

Как-то странно пошатываясь неуверенным шагом, Огарёв вышел из спальни дочери.

Наташа вновь повернулась к зеркалу и продолжила любоваться чудесной тиарой, восхищенная ее прелестью и блеском камней, улыбаясь себе.

Не прошло и пары минут, как в ее ушах что-то зазвенело, а перед ее глазами вдруг все поплыло. Невольно она увидела перед собой широкую мраморную лестницу, в зале с высоченными потолками и лепниной. Она медленно спускалась по лестнице вниз в огромный шумный зал, освещенный тысячами свечей, где находилась многочисленная блестящая публика, дворяне в ярких камзолах и изысканных платьях. Шум и гомон голосов, легкий смех и гром музыки наполнили ее слух. Она, наконец, спустилась в зал и, обмахиваясь веером, встала чуть в стороне у мраморной колонны. Не понимая, что происходит, Наташа провела по себе глазами и отметила, что она дама, в изысканном бледно-розовом бальном платье, а в ее голову ворвалось осознание того, что она находится в императорском дворце на рождественском балу.

Только в этот миг Наташа осознала, что она каким-то чудом оказалась в теле другой женщины, и все видела и чувствовала, словно она была ею. Ее сознание тут же выдало имя Вера Огарёва. Не понимая, что происходит, Наташа недоуменно взирала по сторонам, ощущая, что ее душа как-то попала в тело умершей матери и теперь она словно находилась в прошлом и все видела ее глазами. К ней подошел усатый военный и пригласил на танец, но она отказала, потому что в ее планы входило совершенно другое, точнее в планы Веры, как уразумела Наташа. Вера искала кого-то в толпе приглашенных. Наташа проводила глазами Веры по сторонам, а в ее голове роились странные мысли:

– Как же узнать кто это? Неужели … не получили моего послания… одной мне не справиться. Чувствую, еще немного и эти злодеи все поймут, их зловонное дыхание повсюду… они следят за мной…

Взор Веры, наткнулся на изысканную даму, неподалеку, которая в упор смотрела на нее, и на сильно напудренном лице дамы застыл жуткий оскал, а в ее глазах горел угрожающий огонь. Вера похолодела, пытаясь не поддаться панике, и трагично подумала:

– Зачем я одела тиару, они все поймут… уже поняли…

Наташа ощутила, как ею, а точнее Верой завладел страх, и она попятилась чуть сторону, желая укрыться от взора той жуткой дамы, которая в упор смотрела именно на нее…

Вдруг видение исчезло, так же неожиданно, как и появилась ранее.

Наташа будто вернулась в свое тело, и вновь увидела свое привычное отражение – юное бледное лицо с опешившими зелеными глазами и раскинутые по хрупким плечам густые локоны. Чуть мотнув головой, она пыталась прийти в себя, не понимая, что сейчас было.

Позади раздался скрип открывающейся двери, и Наташа обернулась, думая, что вернулся отец. Но в комнату вошла дама лет пятидесяти в муаровом бордовом платье.

– А, бабушка, доброе утро, – пролепетала девушка, еще под впечатлением от непонятного видения. – Смотрите, какая чудесная тиара. Матушка носила ее…

– Вижу, твой отец уже поздравил тебя с именинами, – заметила Велина Александровна.

– Да, – кивнула Наташа.

Около шести в парадной Огарёвых настойчиво зазвонил входной колокольчик.

– Как о вас доложить, милостивый государь? – с почтением спросил молодой вышколенный слуга, принимая шляпу и перчатки из рук статного высокого господина с бледным лицом и добрым взглядом.

– Доложи Алексею Петровичу просто – старый друг, граф Михаил, – заметил вошедший Чернышев, проходя вглубь парадной и останавливаясь спиной к боковым перилам широкой мраморной лестницы.

Слуга, кланяясь, исчез за ближайшей дверью, а Чернышев прошелся оценивающим взглядом по ярко-освященной парадной. Как давно он здесь не был. Вокруг почти ничего не изменилось за прошедшие десять лет. До него отчетливо доносился громкий гул голосов из-за едва прикрытых дверей гостиной и Михаил решил, что сегодня у Огарёвых прием.

В следующий миг он заслышал некий шорох на лестнице справа от себя, и в его сознание врезался приятный мелодичный голосок, напевающий веселую песенку. Граф резко обернулся и увидел, как по мраморным ступеням лестницы, легко, словно птичка сбегает девушка, в светлом бальном платье. Невольно он проследил за ее легкой фигуркой, которая была боком к нему, и его взор отметил совершенный профиль ее юного лица. Девушка спустилась вниз, продолжая напевать мелодию, и едва повернулась в его сторону, как невольно заметила в пяти шагах от себя Чернышева. Она резко остановилась, видимо не ожидая никого увидеть здесь.

Взгляд Михаила прошелся по стройной девушке среднего роста, и он чуть прищурился. Невозможно прелестная юная кокетка с темными переливающимися локонами, на которых красовались вплетенные жемчужные нити, с ярким румянцем показалась ему знакомой и незнакомой одновременно. Ее большие глаза с поволокой имели насыщенный зеленый оттенок и игриво сверкали. Ее легкое платье, пошитое из тончайшего шелка миндального цвета, оттеняло нежную белизну кожи, и Михаил вновь прошелся взглядом по ее приветливому лицу, округлым узким плечам, высокой полуоткрытой груди, невозможно узкой талии и длинным складкам юбки.

Девушка приветливо улыбнулась ему, и Чернышев окончательно опешил.

И опешил не от ее прелестного вида, хотя она и показалась ему красивой, а оттого как сильно светилась ее аура чистотой и свежестью. А над ее головой переливалось золотистое свечение, подтверждающее, что ее «небесный треугольник» активен и значит, ее сознание и душа в данную минуту находились в высоких вибрациях.

– Добрый вечер, милостивый государь, – произнесла девушка мелодичным голосом.

Не понимая, отчего мужчина – гость упорно молчит, и лишь как-то странно смотрит на нее, Наташа убрала приветливую улыбку с лица и недоуменно посмотрела на него.

Мужчина имел довольно внушительный рост, казался широк в плечах, и был одет в черный камзол и штаны того же цвета. Его густые светлые, скорее даже пепельного оттенка волосы, были собраны сзади и открывали высокий лоб и твердо высеченные скулы. Живые цепкие глаза насыщенного лазурного цвета, в обрамлении более темных бровей и ресниц, придавали выразительность его мужественному красивому лицу.

Вдруг золотистое свечение над головой девушки исчезло, и Михаил понял, что она или разозлилась или испугалась, тем самым понизив свои вибрации. Только в этот миг он словно пришел в себя и понял, что ведет себя глупо. Он не понимал, что на него нашло и отчего его поведение вышло из-под контроля. Он быстро опомнился, наклонил голову в знак приветствия и глухо произнес:

– Граф Чернышев Михаил Владимирович.

Он замолчал, подняв на нее глаза и ожидая, что теперь представится девушка.

– Я помню вас, – произнесла она и улыбнулась. – Когда я была мала, вы пару раз приезжали к моему отцу.

Михаил поднял брови и вмиг понял кто перед ним, ведь было что-то неуловимо знакомое в миловидных чертах и мимике темноволосой прелестницы.

– Наташа, Бог мой! Как же вы выросли! – улыбаясь, вымолвил Михаил. – И как же я сразу не узнал вас! Позвольте?

Проворно приблизившись, он протянул руку, и она подала свою ручку для поцелуя. Тут же Михаила окутал ее медово-пряный запах, не ее цветочных духов, а именно ее природный запах присущий именно ей, который он явственно ощутил.

Выпрямившись, он вновь уставился пораженным взором на девушку, понимая, что еще ни разу не встречал в этом времени подобное существо. А точнее человека с такой невероятной чистой аурой и, похоже, открытым «золотым треугольником». Подобного человек мог достичь только имея духовные вибрации не ниже четвертого измерения. Но разве можно было в этом лживом, кровавом мире страданий и боли достичь подобного? Таких высоких вибраций могли достичь в этом времени только праведники или отшельники монахи, удаленные от соблазнов этого развратного мира, или засланцы на эту планету типа него.

– А я вас сразу узнала, – закивала она, вновь приветливо улыбнулась ему.

– Михаил Владимирович! – раздался за ними бас Алексея Петровича. Резко обернувшись, Михаил увидел приближающегося к ним Огарёва, который тут же подал руку другу и добавил: – И какими судьбами ты у нас?

– Проездом в Москве, по делам.

– Целую вечность не видел тебя!

– Ну уж вечность. Лет десять не более, – сказал просто Чернышев и его взор невольно вновь переместился на девушку, почтительно стоявшую рядом.

– Пойдемте в гостиную, гости уже заждались тебя, Наташа, – сказал повелительно Огарёв, обнимая Михаила за плечи. – У нас сегодня именины. Ты прямо на праздник и пожаловал.

– Вот как? – опешил Михаил, думая о том, что он действительно обремененный своими думами и делами, даже не соизволил узнать, что в эту пору происходило у Огарёвых и пришел без подарка. И это было очень невежливо. – Надеюсь, Наталья Алексеевна простит меня за вторжение?

– Конечно же, не переживай, – кивнул Алексей, ответив за дочь и уже распахнул двери гостиной и громко произнес: – А вот и наша именинница!