Глава

V

. Барышня

Едва Дуня ушла, как на пороге ее спальни возникла приятная темноволосая старушка в темно-зеленом платье с рюшами и высокой прической.

– Как вы, дорогая? Обжились? – спросила Велина Александровна, проходя в комнату.

– Вроде. Спасибо вам за все, – ответила Надя приветливо и улыбнулась.

– Хорошо почивали?

– Очень крепко, благодарю вас, я чувствую себя как дома. Только, правда, дом очень уж велик, – добавила девушка.

– Сереженка прислал справиться о вашем здоровье. Он беспокоится о вас.

– А почему сам не поднялся?

– Неудобно ему. Смущать вас не хочет. К тому же вы совсем не одеты, как подобает.

– Наверное, вы правы, Велина Александровна, – печально заметила девушка, думая о том, что вчера молодого человека ничуть не смущал ее вид, а сегодня он отчего-то не хотел с ней встречаться. Наверное, она ни капли не понравилась ему вчера, и он предложил ей остаться в своем доме только из вежливости. И это осознание отчего-то вызвало в ее душе сожаление.

– Вы опечалились, дорогуша?

– Вовсе нет.

– Расстроились, вижу, – констатировала старушка. – Но не переживайте так. Вот приедет к вам мадам портниха, она сегодня утром обещалась быть. И к обеду сможете с ним увидеться.

– Но я не из-за него…

– Ну-ну, – закивала, хитро улыбаясь, Велина Александровна. – Он тоже делал вид, что относится к вам как к обычной гостье. А сам…

– А сам? – подхватила Надя.

– Чем дольше разлука, голубки, чем чувства сильнее будут, – ответила старушка.

– О чем вы? Я не понимаю.

– А мне так все понятно. Сказала теперь, чтобы хоть обеда обождал, чтобы увидеть вас. Он ведь сегодня почти не спал, все по спальне ходил и вздыхал, слышала из своей комнаты.

Отчего-то слова Велины Александровны вызвали у девушки некий трепет, и ей подумалось, что молодой человек не спал именно из-за встречи с нею, но это было, конечно же, глупо с ее стороны так думать. Однако бабушка графа вмиг убедила ее в обратном.

– Приглянулись вы Сереженьке, вот он и переживал всю ночь.

– Правда? Вы так думаете? – радостно спросила она, и ее сердце счастливо забилось.

– А то как же. Похожи сильно вы на Лидочку, покойную его жену. Такая же лицом и фигуркой с изяществом.

Это сравнение с умершей не понравилось Наде, нахмурившись, она произнесла:

– Велина Александровна, а фотография у вас… вернее, портрет покойной жены Сергея Михайловича у вас имеется? Я бы хотела взглянуть на нее.

– Есть один в ее спальне, хотя погодите, она же заперта. Еще в картинной галерее висит ее портрет, там она совсем молоденькая, лет восемнадцати, когда замуж за Сережу выходила.

– И вы могли бы мне его показать?

– Если пожелаете, Надежда, – кивнула Велина Александровна. – Вы, дорогая, кушайте побыстрее да портних принимайте. А после обеда мы с вами обязательно прогуляемся по усадьбе. Я вам все покажу. Вы согласны?

– Ой, я очень была бы благодарна вам, Велина Александровна. С балкона такой великолепный вид открывается. Я никогда не бывала в таких больших усадьбах.

Около девяти вновь появилась Дуня с большим серебряным подносом с едой и чаем.

– Принесла, барышня. Горяченькое все, кухарка только изжарила блины для вас.

– Благодарю, Дуняша, ты очень проворна.

– Вы, Надежда Дмитриевна, кушайте, пожалуйста, а то вас уже портнихи в парадной дожидаются, только что прибыли.

– А! Я сейчас, быстро. Скажи уважаемой мадам, что через пять минут я вниз приду.

– Зачем же? – удивилась Дуня. – Мадам портниха и ее девушка сюда поднимутся. Не по рангу вам самой к ним спускаться.

– Не смеши меня, Дуня, – ответила Надя, уже обмакивая горячий блин в сметану. – Какой ранг? – она замялась и тут же замолчала, понимая, что сказала лишнее. Но горничная удивленно округлила глаза и вымолвила:

– Как же, барышня? Сергей Михайлович еще вчера всех слуг собрал в людской и объяснил, что вы племянница его компаньона по делам. И чтобы все относились к вам как благородной барышне, потому как вы к этому привыкли.

– Так он сказал? – опешила Надя и, отметив, как Дуня кивнула, уже вздохнув, согласилась: – Хорошо, Дуняша. Я мигом съем два блина, а ты пока позови этих женщин, не надо заставлять их ждать.

– Слушаюсь, барышня.

Через четверть часа в спальне появилась модистка мадам Ломотье со своей помощницей, а за ними несколько слуг с большими коробками.

– Доброго здравия, барышня, – почтительно сказала модистка с сильным акцентом. – Я Жозефина Ломотье. Его сиятельство распорядился подобрать вам полный гардероб. Вам придется раздеться, и мы начнем.

– Спасибо, мадам, – ответила Надя.

– За ширму пройдите, Надежда Дмитриевна, – попросила Дуня, – я помогу вам.

– Хорошо, – отозвалась девушка, смущенная всем этим вниманием женщин, которые пытались ей угодить и помочь.

– Две пары платьев я привезла с собой, думаю, мы подгоним под вашу фигуру прямо теперь, – заметила мадам Ломотье.

Полчаса спустя, сняв мерки, модистка осталась очень довольна, и на ее лице появилась улыбка, значение которой Надя и Дуня поняли чуть позже, когда три из четырех платьев, привезенных с собой мадам оказались впору девушке.

Надя осматривала себя со всех сторон в большом напольном зеркале, которое Дуня выкатила на середину спальни, и длинный наряд стального цвета невероятно нравился ей. Платье, сильно приталенное, с широкой юбкой, оборками на груди и рукавам, с покатыми узкими плечами, имело неглубокий вырез, открывающий верхнюю часть высокой груди девушки.

– Платье прямо как на вас сшито, Надежда Дмитриевна! – всплеснула руками Дуня. – И другие наряды тоже!

– Действительно, как на меня, – кивнула девушка. Она никогда не думала, что ей может понравится старинная одежда, она более любила короткие платья или шорты со штанами, но это легкое изысканное творение из мягкой тафты было воистину волшебным.

– Господин Чернышев написал в письме, что размеры у вас как у его покойной жены Лидии Ивановны, только вы чуть повыше ее ростом будете. Вот я и привезла те наряды, которые точно были бы вам в пору.

В этот момент на пороге спальни появилась высокая стройная женщина лет двадцати пяти в черном строгом платье, с миловидным лицом и цепким взором. Ее темно-рыжие вьющиеся волосы собирались в затейливый узел на затылке, а ладони, сложенные в замок, лежали впереди на талии. Было заметно, что она является служащей в доме, но явно не служанкой, так как белый передник на ней отсутствовал. Ее неприятный колючий взгляд прошелся сначала по Наде, которая стояла у зеркала, потом по Дуняше, в этот момент менявшей белье на кровати, и по двум женщинам из салона. Вновь остановив свой взгляд на гостье, дама прищурилась.

– Здравствуйте, барышня, – высокомерно произнесла она, краем глаза следя за тем, как модистки начали убирать в коробку четвертое платье, которые не подошло. – Мое имя Злоказова Марья Степановна, я экономка в этом доме.

– День добрый, приятно познакомиться, – поздоровалась Надя и приветливо улыбнулась, понимая, что эта женщина – старшая над всеми слугами в доме, мало того, она заведовала всеми припасами, кухней и уборкой.

Злоказова проигнорировала улыбку девушки и вновь прошлась прищуренным взором по Наде. В следующий миг ее брови сошлись к переносице, и она бросила раздраженный взгляд на горничную.

– Авдотья, почему барышня до сих пор не причесана? – недовольно вымолвила она, осматривая густые темные волосы Нади, доходившие почти до талии.

– Ох, простите, Марья Степановна, замешкалась я, – отозвалась Дуня. – Барышня вот примеркой теперь занята.

– Конечно, у тебя, лентяйка, всегда оправдание найдется! – процедила экономка.

– Не надо ругать Дуню, – тут же вмешалась Надя, пытаясь защитить горничную. – Это я ей велела пока не причесывать меня.

Отметив благодарный взор Дуни и злой – экономки, Надя внимательно посмотрела на Марью Степановну, словно предупреждая, что не позволит унижать Дуню в ее присутствии. Экономка поджала губы и с достоинством королевы помпезно проворчала:

– Хочу уведомить вас, Надежда Дмитриевна, обед в этом доме подается в два пополудни. И в эту пору накрывается в кобальтовой столовой. Прошу не опаздывать, граф велел напомнить вам об этом.

– Я поняла вас, – приветливо ответила Надя. – Но разве обязательно надо идти в столовую, могу я поесть здесь?

– Вам нездоровится?

– Нет.

– Тогда следует спуститься в столовую, таков порядок.

– Марья Степановна, могу я называть вас по имени?

– Нет, это неприемлемо, – желчно проскрежетала экономка. – Потому что я не могу называть вас по имени в ответ.

– Почему?

– Это не положено по этикету.

– Что ж, этикет так этикет, – вздохнула Надя и добавила: – Хорошо, я спущусь в столовую. Скажите, Марья Степановна, а на этом обеде много человек будет?

– Если к обеду не пожалуют гости, двое-трое, – ответила экономка.

– Спасибо, а Сергей Михайлович тоже, конечно, будет?

– Не могу знать. Он мне не докладывает о своих планах.

– Я поняла, – кивнула Надя.

В это время модистки уже сложили свои наряды и вещи, и мадам Ломотье сказала:

– Надежда Дмитриевна, мы закончили. Оставляю вам эти три платья. Остальной гардероб пришлю через четыре дня, когда все будет готово.

– Благодарю вас, мадам.

– Я велела слугам, они спустят остальные коробки вниз, – сообщила экономка.

– Да, конечно, – согласилась модистка. – Прощайте.

– Спасибо вам, до свидания, – поблагодарила Надя и кивнула мадам, которая присела в небольшом реверансе и быстро вышла со своей девушкой за дверь.

– Барышня, мне следует зашить ваше платье? Оно снизу сильно порвано, – поинтересовалась Дуня, держащая платье Нади из будущего.

– Вам следует выкинуть этот испорченный наряд, сударыня, – заявила Злоказова.

– Не буду я его выкидывать, оно мне нравится, – ответила Надя уже недовольно. Эта Марья Степановна была уж очень неприятной особой.

– Но оно все равно не годится для ношения, – не унималась экономка. – Хотя как вам будет угодно. К обеденной трапезе не опаздывайте. Кухарка терпеть не может подогревать пищу.

Окинув девушек подозрительным взглядом еще раз, экономка выплыла из спальни, словно царица, задрав подбородок.

– Какая она сложная, а пафос так и льется из нее, – хмыкнув, сказала Надя Дуняше.

– Не обращайте внимания на ее недовольство, – успокоила, улыбаясь, горничная. – Она всегда такая. Только и указывает всем, что сделать, что неверно. Мы уж привыкши, должность у нее такая вредная, за всем уследить надо, чтобы графья довольны остались. Садитесь лучше к трюмо, барышня, причешу вас. Я как раз корзинку с лентами и шпильками захватила.

– Спасибо, Дуняша, я буду благодарна, если причешешь. А то сама не умею.

Чуть приподнимая длинное платье, Надя осторожно прошествовала к зеркалу, куда указывала горничная, стараясь не запнуться о длинную юбку, пытаясь быть естественной и не показать, что она никогда не ходила в таких платьях. Присев на мягкий табурет, она повернула лицо к зеркалу, вспоминая, как именно сидели дамы в исторических фильмах, когда их причесывали.

– Ты долго будешь причесывать, Дуня? – спросила Надя, едва горничная начала разделять мягкой щеткой ее волосы.

– Около четверти часа, наверное. Хорошо было бы закрутить пряди.

– Нет не надо, это долго будет. Ты что-нибудь простое сделай, Дуняша, чтобы быстрее.

– Хорошо, Надежда Дмитриевна, тогда просто вверх соберу и цветок из прядей закручу лепестками, у вас густые волосы хорошо будет.

– Спасибо, – кивнула девушка и вновь вспомнила про Злоказову, она была первым человеком за сутки, который не понравился Наде своим неуживчивым характером и злобным взглядом. – И как вы терпите эту Марью Степановну? Такая она все же неприятная мадам.

– Согласна с вами, барышня. А после смерти Лидии Ивановны вовсе несносная стала. Только и шпыняет всех, пытается выслужиться перед Сергеем Михайловичем. Думает, любовь его заслужит.

– Ее можно понять, – пожала плечами Надя. – Она главная над слугами, ей за это платят, ведь так?

– Главная-то главная. Но все знают, что она давно и неистово влюблена в Сергея Михайловича. Слуги говорят, что еще до его женитьбы она за ним хвостом ходила и по каждому вопросу все бегала к нему и спрашивала. А когда он женился, дулась на барина почти несколько месяцев и на всех свою злобу срывала, потом вроде угомонилась. А после смерти барыни снова начала вокруг него мухой назойливой виться. И теперь прямо смешно на нее смотреть, как она из кожи вон лезет, а Сергей Михайлович уже избегает ее. А она все не поймет, что барину не по сердцу.

– Она что, замуж за него хочет?

– Еще бы! Как безумная жаждет замуж за него, душу бы дьяволу отдала за это. Все про то знают. Она же графам дальняя родственница, седьмая вода на киселе. Только Сергей Михайлович в ее сторону и не смотрит. Он жену сильно любил, а по сравнению с ней Марья Степановна – мышь серая. Но она-то не хочет этого понимать. Он хвалит ее, а ей кажется, что он влюблен. Вся дворня над ней смеется.

– И что же, он нисколько не влюблен в нее?

– Нет, конечно. Он из жалости выслушивает ее доклады и просто очень вежлив по натуре. А она-то жаждет прибрать его к рукам. Мнит себя графиней Чернышевой, думает, что если дворянкой родилась, хоть и нищей, то ей и за барина годно идти, – уже с возмущением сказала Дуня.

– Пусть хоть помечтает, – улыбнулась Надя, отмечая, как Дуняша собрала ее волосы в хвост на затылке и теперь сооружает что-то невозможно красивое на ее голове.

– Я же не мечтаю о барине, хотя тоже вольная, знаю свое место.

– Я рада, что ты не крепостная, Дуняша.

– Да, наш барин, он такой добрый. Каждый год отпускает на волю по десятку дворовых. И мне вольную дал. Благодарствую ему за это. Так исправник каждый год требует от него объяснительной, отчего и зачем он это сделал. Словно жалко ему.

– Дуня, а отчего ты все равно осталась служить в доме? Ты же вольная, можешь куда хочешь идти.

– И зачем мне? – удивилась девушка. – Мне и тута вольготно живется. Работа непыльная, да и графы добрые, таких господ еще поискать надобно. Нравится мне здесь, за свою службу хорошее жалование в месяц получаю. Я и читать, и писать умею. Вот накоплю денег и хочу в медицинские сестры выучиться, в госпитале работать. Это сейчас очень модно среди бедных дворянок. А там, глядишь, и в люди выбьюсь.

– Ты такая молодец, Дуняша, все верно делаешь.