На самом деле никакой идиллии не было. Ловя завистливые взгляды соседей или обрывки восторженного шепотка, вот, мол, живут же люди, Вике мучительно хотелось заорать, что все не так. Ей не хватало обычной человеческой жалости, чтобы хоть кто-то понял, как все на самом деле ужасно. Папа, такой представительный, вальяжный и интересный, гулял по-черному, бил маму, иногда доставалось и Вике. Больше всего на свете она хотела выскочить замуж и уехать из этого кошмара. Пугало только одно: ее муж мог оказаться таким же тираном, как отец. Именно поэтому у Вики ни с кем из кавалеров не получалось ничего серьезного. Она подсознательно боялась повторить мамину судьбу. Вот так и металась между желаемым и действительным, не имея возможности с кем-нибудь поделиться болью.

– Может, мне проколоть что-нибудь для пикантности? – оторвала Вику от печальных раздумий Ленка. – А то я какая-то невыразительная.

– Ты невыразительная? – изумилась Виктория, многозначительно оглядев подружкины рельефы.

– Нет, по части мяса-то я очень даже выразительная, я в смысле пикантной детали какой-нибудь. В каждой женщине должна быть изюминка. Так вот тетка говорит, что я обычная.

– А что, идею про изюминку тебе тоже твоя тетка подала? – с сомнением протянула Вика, вспомнив Ленкину родственницу.

Софья Леонидовна была женщиной со странностями. Носила шляпки с вуалью и цветочками, глядела на мир восторженными голубыми глазами, резко контрастировавшими с пожухлой старческой физиономией, и была интеллигенткой на грани вменяемости. Своих детей у Софьи Леонидовны не было, а учитывая ее высокопарный слог и оторванность от современных жизненных реалий, можно было предположить, что и мужчин в жизни старой девы не имелось. После скоропостижной смерти Ленкиной матери тетка взяла на себя заботы о племяннице, пугая классного руководителя частыми визитами в школу и попытками повлиять на процесс становления личностей в подведомственном ему классе. Классный руководитель, Степан Семенович, был в меру пьющим и косноязычным. Он преподавал военное дело, поэтому, продираясь сквозь витиеватые обороты изысканной речи Софьи Леонидовны, он неимоверно страдал и мечтал об одном: чтобы Ковальчук-старшая забыла дорогу в школу. Софья Леонидовна же норовила внедрить в сознание старого военрука мысль о необходимости введения в школьную программу предметов, призванных культивировать в девушках тягу к невинности, а у мальчиков – уважение к женской чести и достоинству. Округляя глаза, она подробнейшим образом живописала о том, как на школьном крыльце юноши распивают неизвестные напитки из жестяных банок, а девушки, о ужас, сквернословят прямо в стенах учебного заведения. И лично ее племянница докатилась до того, что красит в школу губы, ногти и подшивает юбку до непозволительно короткого состояния.

– Вы же педагог, вы должны с этим как-то бороться.

Степан Семенович, способный бороться только с похмельем, да и то безуспешно, потел, страдал и с глубочайшим облегчением выпроваживал выговорившуюся Софью Леонидовну.

Ленкину тетку знала вся школа, поэтому Вика и позволила себе усомниться в том, что Софья Леонидовна могла подать Ленке идею про изюминку.

– Не-а, тетка сказала, что если я сделаю пирсинг или татушку, у нее будет сердечный приступ.

– А зачем она тогда заявила тебе, что ты, как все? Ведь ясно же, что после такого замечания появляется жгучее желание хоть как-то выпендриться.

– Надеялась, что я поверю и перестану подрезать юбки и вытягивать декольте, чтобы показать мужикам то, что якобы и так у всех есть. Есть, да не такое. У меня выдающееся. Но татушка на попе не помешает, мне кажется. И пирсинг тоже. Только я вот никак не могу решить, что проколоть: ухо или пупок?

– Язык проколи, – хихикнула Вика. – А помнишь Светку?

Они дружно расхохотались, поскольку Светку помнили не только они, но и вся округа. Светка была знаменита тем, что проколола нижнюю губу, вдев в нее здоровенный металлический бубенчик, в связи с чем начала уморительно пришепетывать, искренне недоумевая, отчего все так веселятся. Убедить ее вставить украшение поменьше не удалось ни подругам, ни родителям, ни даже ее молодому человеку, которого Светкино нововведение отвлекало от поцелуев. Судя по его рассказам, даже по ночам Светка жалобно позвякивала, как потерявшаяся коза.

– Вот мне бы загореть не помешало, – переключилась на новую тему Ленка. – А то я какая-то совсем белая, неаппетитная. Лето не за горами, а я как невеста Дракулы. Мне бы загар пошел. Жаль, холодно в парке.

– Еще не хватало! – фыркнула Вика. – Если уж загорать, то в солярии.

– А деньги откуда? В смысле, у тебя-то ясно откуда – от папеньки, а мне пока зарплату не нарисовали.

– Лен, а ты не хочешь другую работу подыскать? Нельзя же всю жизнь маникюр-педикюр делать.

– Почему нельзя? – искренне удивилась не страдавшая излишним честолюбием Ковальчук. – Тем более что иногда маникюр на дому делают и мужчины. Есть шанс заинтересовать их своим талантом и прочими выдающимися особенностями.

– Да уж, – вздохнула Вика. – Тогда надо было курсы массажа заканчивать. И была бы ты массажисткой по вызову. Тут уж точно без разночтений: и маникюр делать не пришлось бы, и заработки другие, и вызывать тебя станут исключительно мужики.

– Ты меня оскорбить не пытайся, – нахохлилась Ленка. – Не всем везет на филфак пролезть. Я, может, тоже в университет хотела, только денег на взятку у моей тетки не хватило.

– Не надо меня стыдить. За деньги тоже дорого платить приходится, – туманно намекнула Вика. – Ничего просто так в этой жизни не дается.

– Я в курсе. Поэтому хочу замуж за богатого. И готова положить на голгофу семейной жизни свою молодость и красоту. В обмен на нормальную жизнь. И тогда я тебе стану делать маникюр бесплатно, по праздникам, в виде благотворительности, а не мотаться по всему городу, обслуживая чужих баб. Вообще, в школе как-то все проще было. Переходишь из класса в класс, и все за тебя уже решено. А тут миллион дорог, и какую ни выберешь – непременно ошибешься!

– Чего это тебя на философию потянуло? – удивилась Вика. – Умнеешь?

– Тоскую. А тянет меня не на философию, а в клуб. Мне почему-то кажется, что сегодня особенный день.

– В смысле – судьбу свою найдешь?

– Ну, судьбу не судьбу, а нечто важное случится. Я гороскоп свой по радио слышала, там приятный юноша наобещал мне что-то непонятное, но позитивное. – Ленка тряхнула тяжелой грудью и крутанулась перед зеркалом. – Эх, такое сокровище, а ни одного кладоискателя с лопатой. Не там они счастье свое ищут, не там!

– Найдется и на твою долю мужик с лопатой, и будет он тебя этой лопатой гонять – не обрадуешься.

– Ха, так у нас на его лопату свои вилы найдутся. И неизвестно, кто кого гонять станет. Я готова быть кроткой овечкой лишь при определенных обстоятельствах.

– При каких?

– Если в моем стойле будет стоять баран с золотым руном. – Ленка начала нехотя одеваться, любовно оглядывая выпирающие части тела.

– Я смотрю, школьная программа мимо тебя не прошла. Зацепило тебя знаниями-то, – фыркнула Вика. – Баран, руно. Можешь блеснуть интеллектом в обществе.

– Во-во. Могу. Блесну, как шаровая молния. Только ты меня в это общество отведи. Кстати, об интеллекте и школьной программе. Ты давно с Кочерыжкиной общалась?

– Сто лет назад, – вздохнула Вика. – Я ей позвонила с Новым годом поздравить, но она без энтузиазма разговаривала, все распрощаться норовила. Я ее тогда на вечеринку в «Метро» пригласила, а она что-то такое пробубнила, мол, болеет, даже кашлянула, но явно просто отделаться хотела. Разошлись наши дорожки, похоже. Интересы разные. Взрослая жизнь – это тебе не в школу ходить. Наверное, не получилось у нее ничего дельного, вот она и стесняется неудачницей выглядеть. Может, в педагогический свой не поступила или родила без мужа, или еще что-нибудь. Она же всегда со странностями была.

– А мне кажется, что Анька пьет! – неожиданно выпалила Ленка. – Я ее видела недавно: бомжиха бомжихой, смотреть больно. Одета, как с помойки, рожа опухшая, серая. Может, ей помощь нужна?

– Женский алкоголизм страшнее мужского, – назидательно ткнула пальцем в потолок Вика. – Ты пока ее из трясины вытаскиваешь, сама сопьешься. А вдруг она не алкоголичка, а наркоманка? Тогда и заразишься чем-нибудь.

Ковальчук испуганно ойкнула и притихла, переваривая опасную информацию.

– Нет, я тебя не отговариваю, – по-своему поняла ее молчание Вика. – Если хочешь, сходи к ней, пообщайся, помоги. Глядишь – доброе дело сделаешь. Но я лично с ней так поговорила, что никакого желания встречаться у меня нет. Не нужна Аньке помощь. Ей, по-моему, надо, чтобы никто не лез. Каждому свое. Раз так получилось, значит, судьба у нее такая.

– Жаль. Хорошая девчонка, страшненькая только очень, – сморщилась Ленка. – Ее бы причесать, приодеть – не хуже других была бы.

– Ага, а теперь еще и с иглы снять, – подсказала Вика.

– Цаплина, что ты утрируешь! – вспыхнула Ленка. – Может, я вообще ошиблась! Я, знаешь, когда простужусь, тоже с опухшей рожей хожу. А еще нечесаная и башку платком повязываю, она так меньше болит. Давай позвоним ей, а?

– Давай. Только не сегодня. И поиграем в «Пигмалиона». Оденем ее, накрасим, мужика найдем и будем жить дальше с чувством, что мы две добрые феи. Запросто! А сегодня я хочу в клуб. Не тянет меня на добрые дела. Вон мода в этом сезоне поменялась, непонятно как одеваться. То ли волосы перекрашивать, то ли теперь делать вид, будто я за модой не гонюсь. С собой бы разобраться, а тебя на благотворительность потянуло.

– Давай с тобой разберемся, – согласилась Ленка. – Предлагаю взять у папы денег на визажиста. А заодно на клуб.

– Ладно. Но когда я просить стану, ты задом не тряси рядом, в комнате посиди.

– Хорошо, – покорно закивала Ковальчук. – А то у тебя папаня тот еще шалун. В прошлый раз так меня ущипнул, до сих пор синяк на заднице.

– Не надо было подставлять! – бросила Вика. Обсуждать поведение отца, далекое от идеального, ей было неприятно.

Удивительное дело – гороскоп в кои-то веки не обманул. Хотя Вика считала это элементарным совпадением.

Обычно в клуб подруги ходили поразвлечься, не рассчитывая на знакомство с продолжением. Да и как можно надеяться встретить свою судьбу среди толпы подвыпивших парней, заглянувших в клуб с иной целью. Если любая женщина, на которую обратили внимание, сразу начинает строить далеко идущие планы, за мгновение успевая даже прикинуть, в каких тонах будет оформлена детская комната, и выбрать фасон венчального наряда, то мужчина, принявший на грудь под адский грохот дискотеки, смотрит на даму с одной мыслью: удастся ли развлечься ночью так, чтобы утром расстаться друзьями без слез и упреков. Странно, что при столь разных подходах мужчины и женщины иногда умудряются создавать семьи.

Как это обычно бывало, знакомство состоялось благодаря Ленке. Поскольку на массу ей нужно алкоголя раза в четыре больше, чем Вике, Ковальчук в очередной раз не рассчитала и перебрала. Перебравшая Ленка, как правило, впадала в веселое буйство и вела себя как слон, нанюхавшийся валерьянки. Под действием алкоголя Ковальчук вспоминала свои исконно русские корни и начинала исполнять матерные частушки, перекрывая рев динамиков и сопровождая выступление русскими народными танцами с элементами стриптиза. Последняя деталь привлекала кавалеров, как сахарница муравьев. Они стекались к месту выступления и иногда даже устраивали баталии за право продолжения банкета на их территории. Вика в такие моменты люто ненавидела подругу, поскольку кавалеры буквально понимали поговорку «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты». Но и бросить развеселившуюся Ленку она не могла.

На сей раз все повторилось с той лишь разницей, что вместо частушек Ковальчук отправилась петь караоке. Песню про Вологду и резной палисад она исполняла с таким выражением лица, словно была пионером-героем, которого пытали немцы. Вместо любовных переживаний получилось нечто запредельно-патриотическое, Ленка сорвала бурные аплодисменты, после чего Вика попыталась отцепить подругу от микрофона. Ковальчук упиралась с остервенением пиявки, которую отрывали от насиженного места. В этой неравной борьбе и состоялось то судьбоносное знакомство.

– У вас разные весовые категории, – весело сообщил пыхтевшей Вике симпатичный белозубый парень и тоже уцепился за Ленку, стараясь разжать ее пальцы, намертво обхватившие микрофон. – Кстати, меня зовут Дмитрий.

– Мне надо увести отсюда ее, – жалобно произнесла Вика.

Ей было стыдно, она взмокла и хотела только одного: сдать ненормальную подружку с рук на руки Софье Леонидовне. Поэтому добровольного помощника Виктория восприняла не как интересного мужчину, а носильщика, грузчика и просто спасителя и даже стала прикидывать, какую купюру оставить ему в благодарность за труды. Но их совместных усилий, конечно же, не хватило бы на то, чтобы прервать гастроли разошедшейся Ленки. Тем более что какой-то вредитель поставил в караоке диск с застольными песнями, вполне соответствовавшими Ленкиному настроению.

– А чем она интересуется, кроме песен? – решил выработать стратегию новый знакомый и подбадривающе улыбнулся Вике.

Улыбался Дмитрий потрясающе. Настолько потрясающе, что Вика вдруг захотела бросить непутевую подружку и уйти с мужчиной, который умеет так улыбаться. Но теперь это выглядело бы неблагородно. Ленку хотелось пнуть, но в эйфории от исполнения «Ой цветет калина…» она не обратила бы внимания не то что на пинок, но и на удар тяжелым предметом по затылку.

– Выгодным замужеством она интересуется, – простонала Вика.

Мужская логика в очередной раз одержала верх над женской. Роль жениха с радостью согласился исполнить Димин приятель, который и увез Ковальчук в неизвестном направлении, пообещав не обижать. То ли он был очень хорошим актером, то ли Ленка действительно произвела на него сногсшибательное впечатление, но все получилось очень даже натурально.

– А кто вы по гороскопу? – сурово поинтересовалась заталкиваемая в джип «жениха» Ленка. – Мне ни в коем случае не подходит Овен! Вы не Овен?

– Я Вадим. Дима, чего она хочет? – растерялся «жених».

– Спрашивает, не баран ли ты, – хмыкнул Дмитрий.

– Точно не Овен? – строго переспросила Ленка, протяжно икнув.

– Точно, – убежденно кивнул Вадим и попытался утрамбовать добычу дверцей. – Падай.

– Падаю, – кокетливо хихикнула Ковальчук и опрокинулась в темноту салона.

– Он точно ничего такого… – на всякий случай уточнила Вика.

– Я за него ручаюсь! – стукнул себя в грудь Дима.

Конечно, с ним можно было бы поспорить на предмет ручательства, так как за самого Диму поручиться было некому. Разве что Викиной интуиции. Но спорить не хотелось. Хотелось целоваться и не думать о безбашенной Ленке, которую увез неизвестно кто и неизвестно куда.

Дмитрий оказался джентльменом и ничего лишнего себе не позволил. Вике показалось, что он и целоваться бы не осмелился, если бы она сама первая не начала. Но расстаться по-пионерски с таким мужчиной, от одного взгляда на которого сердце пропускало удары, а в голове мутилось, было бы глупо. Глупой Вика не была, поэтому позволила Дмитрию ровно столько, сколько посчитала нужным. Девушкой она была приличной, следовательно, позволила поцелуи и телефонный номер, криво написанный на его ладони.

– Смотри, руки не мой, – шепнула она при прощании, погордившись собственным остроумием. Но через минуту пожалела, что сказала именно эти слова.

– Я дура, – сокрушенно констатировала Вика и рухнула спать, понимая, что в ближайшие дни станет дежурить у телефона. И как жить дальше, если Дима не позвонит, она не представляла.

Первый звонок прозвучал около восьми часов утра. Простонав, Вика нахлобучила на голову подушку и попыталась ногой сбросить телефон с тумбочки в надежде, что он разобьется.

– Какой гад звонит среди ночи? – прохрипела она в пространство и обреченно открыла глаза.

Телефон бился в конвульсиях, сотрясая все, что имелось в наличии на поверхности тумбы.

– В чем дело? – рявкнула, наконец, Вика, прижав трубку к уху.

– Викочка, мне крайне неловко, – заблеяла Софья Леонидовна. – Я вас разбудила?

Викторию бросило в холодный пот. Она сразу вспомнила про Диму, балду-Ленку и про ее нового кавалера. Судя по тому, что интеллигентнейшая Софья Леонидовна звонила ни свет ни заря, Ленка до дома не доехала. В принципе ничего удивительного в этом не было. Ковальчук иногда позволяла себе ночевки на чужой территории. Но в данном случае Вика чувствовала и свою вину, поскольку сама сбагрила подругу неизвестно кому и даже помахала ей ручкой. Только сейчас она поняла, что и про своего знакомого решительно ничего внятного сказать не может. Кроме того, что зовут его Дмитрий. А может, и не Дмитрий вовсе. В паспорт она не заглядывала.

– Ой, как я рада, что вы позвонили, – пискнула Вика. – Случилось что-нибудь?

– Викочка, Лена не у тебя, случайно?

– Случайно нет. Да вы не волнуйтесь, придет ваша Лена, никуда не денется. – Вика нервно вышагивала по комнате, старательно конденсируя в дрожащем голосе уверенность. – Взрослая девица, двадцать один год!

– Но тебе вот тоже двадцать один год, а ты дома ночуешь, – резонно возразила Софья Леонидовна и вдруг заголосила: – Я чувствую, случилось что-то!

Вика от неожиданности чуть не выронила трубу и тоже что-то такое почувствовала. Она даже представила, как неодобрительно на нее посмотрят в милиции и с каким осуждением будет моргать заплаканная Ленкина тетка.

– Софья Леонидовна, я попробую выяснить, где она. Вы не волнуйтесь!

– Ты что-то знаешь? – прицепилась старуха и тоненько завыла.

– Да не плачьте вы! Что она, в первый раз ночевать не пришла? Отоспится и к обеду явится.

– Откуда?

– Откуда-нибудь! – процедила Вика.

Она уже устала чувствовать себя виноватой и очень хотела освободить телефон. Теперь Диминого звонка Вика ждала без нежности и трепета, а с раздражением и страхом. Черт бы их всех побрал! И женихов, и безбашенных невест! С трудом отвязавшись от Софьи Леонидовны, Вика наспех умылась, влила в себя чашку кофе и стала ждать.

К обеду ее замутило от волнения и тягостных предчувствий. Ни Ленка, ни Дима не звонили.

– Что, залетела? – хищно поинтересовался папа, пристально вглядевшись в перевернутую физиономию любимого чада.