Читать книгу «Приближается Христос. Рождественские письма» онлайн полностью📖 — архимандрит Савва (Мажуко) — MyBook.

Похороны Евангелия

Спросили одного ученого:

– Какие духовные упражнения вы предпочитаете?

– Я подчеркиваю в книгах! – ответил профессор и тут же вызвал у меня симпатию и понимание. Потому что из всех духовных упражнений подчеркивать в книгах – мое любимое. Конечно, у меня множество блокнотов, тетрадок, карточек, но читать книгу без карандаша я уже просто не в состоянии. Подчеркнуть, выделить, сделать пометки на полях – это здорово помогает вниманию, это работа мысли, оставляющая физически различимый след, по которому можно пройтись снова и снова, как по руслу, пробитому потоком любопытства и восхищения, словом, когда рассудок с эмоциями заодно, дело непременно заканчивается «наскальными надписями».

Хороший навык, согласитесь. Однако эта привычка, как ни странно, мешала мне читать Евангелие. Церковь воспитывает особое благоговение к этой книге. В храме вы не увидите просто Евангелие, нет, это будет непременно книга в тяжелом окладе, часто с застежками и расшитой закладкой, которая всегда лежит на престоле – самом святом месте православного храма. Когда наступает момент чтения, книгу нельзя просто снять с престола, нет, – дьякон или священник дважды крестятся, целуют престол, крестятся в третий раз и только потом берут Евангелие. Когда с ним выходят на амвон, впереди всегда несут свечу.

После чтения воскресного зачала на всенощной в субботу дьякон несет Евангелие к царским вратам и высоко держит его, пока мы поем «Воскресение Христово видевше», и лишь потом кладет на аналой в центре храма, чтобы можно было всем к нему приложиться, – в этот момент сама Книга символизирует Христа, а потому вызывает такое исключительное и очень понятное почтение.

Но порой возникает вопрос: Евангелие в церкви – для чтения или почитания? Потому что, мне кажется, мы временами увлекаемся, и религиозная форма незаметно отчуждается от духовного содержания.

Евангелие мы видим на исповеди, слушаем на крещении и венчании, монашеском постриге и отпевании, даже на освящении квартиры, однако для этих особых случаев и Евангелие используется особое. Я не говорю про текст, я говорю про книгу, которая из источника воды живой превращается в орнамент.

Ирина Одоевцева вспоминает, что среди почитателей поэзии Гумилева была его кухарка Паша, которая незаметно подкрадывалась послушать его чтение. Это удивляло Гумилева, который не мог поверить, что она там что-нибудь понимает, и он однажды спросил:

«– Нравится вам, Паша?

Она застыдилась, опустила голову и прикрыла рот рукой:

– До чего уж нравится! Непонятно и чувствительно. Совсем как раньше в церкви бывало»[1].

Почему-то раз церковь, значит – непонятно и чувствительно. Да и как понять простому человеку евангельские славянизмы: «не сердце ли наю горя бе в наю» и «она же беста дряхла о словеси сем».

Дело в том, что Библия пришла к нашему народу несколько позже, чем Православие. Впервые полный текст Писания на славянском языке был издан в 1751 году – так называемая Елизаветинская Библия. Однако уже в год издания она стала библиографической редкостью. А появление Библии на русском языке приходится на конец XIX века – 1876 год. Конечно, можно спорить о доступности текста, о более ранних переводах, но все эти разговоры упираются в один еще более жуткий факт: согласно переписи Российской империи за 1897 год, почти восемьдесят процентов населения не умели читать и писать. И можно было издавать еще больше Библий и богословских трактатов, но темному люду от этого не становилось светлее.

Мать Мария (Скобцова) вспоминала, как однажды на одной из знаменитых сред в башне Вячеслава Иванова ее буквально пронзила мысль: мы здесь сидим всю ночь, читая в подлиннике Еврипида и разбирая тонкости поэзии французских символистов, а в это время большая часть русского народа не умеет даже читать!

Однако именно эти безграмотные люди формировали церковное благочестие, расставляли акценты и определяли православный стиль жизни. В Белоруссии на молебнах, когда читают Евангелие, люди стараются подставить голову под Книгу, ведь не важно, что читают, о чем говорит этот текст, важно, что это – божественная книга, и если ее положить на голову больному ребенку, он перестанет плакать.

– Кланяйся, цалуй и спасесся! – так учила меня одна старушка.

Так Евангелие стало магическим орнаментом, и я пишу это, делая оговорку, потому что у меня вызывают глубокое уважение и сочувствие эти жесты народного благочестия, безошибочно опознающие подлинность и религиозную глубину. Но ведь религии и благоговения недостаточно. Евангелие на голове хорошо, когда есть Евангелие в голове. Священное Писание – не просто некий сакральный предмет, это книга, которую надо изучать и прорабатывать.

У нас ведь давно уже тотальная грамотность, что же мы продолжаем смотреть на Евангелие в церкви как на священную реликвию, даже не как на икону, а как на мощи давно умершего, но очень уважаемого и сильного подвижника?

Когда мне показывают подарочные Евангелия в дорогих переплетах и роскошных коробках, душа моя горит негодованием, ведь это издание не для чтения, а для интерьера, вы не будете с этой книгой работать, в лучшем случае вы поставите ее к иконам, как рекомендовал святитель Игнатий (Брянчанинов), и уж совершенно точно вы не станете в ней подчеркивать.

Когда умирает священник или епископ, покойного облачают во все богослужебные одежды, закрывают лицо особым покрывалом, а в руки кладут крест и Евангелие. И слушайте дальше: Евангелие хоронят вместе со священником! Какое кощунство! Но в нем есть свой горький символизм.

Сегодня даже налажено производство особых церемониальных Евангелий. Например, когда рукополагают в епископы, ставленник должен купить особое издание Четвероевангелия, которое будет возложено ему на голову в момент хиротонии. В этом издании оставляются чистые страницы, где архиереи, участвующие в рукоположении, оставляют свои подписи. Это памятное Евангелие. Оно для памяти и лирических воспоминаний, не для чтения!

В древнем «Уставе святого Кортага», написанном в VII веке ирландскими подвижниками, есть такие пронзительные слова:

«Ничего не разумеющий в Слове Божием не сын, но пасынок Церкви.

Знай, что всякий не просвещенный Евангелием человек, не читающий Писание мирянин или клирик, – не истинный ученик и слуга Господа»[2].

Перечитайте этот отрывок еще и еще раз. Ведь это страшно: человек, который не знает Писания, не может считать себя христианином! Не просто знать Писание – читать Писание, разуметь, то есть понимать, – вот что вводит религиозного человека в разряд сыновей и истинных учеников. Сколько же православных могут считать себя христианами в таком случае? И сколько их было за столетья всеобщей безграмотности? Позвольте мне не отвечать на эти грустные вопросы. Они задавались не для ответов, а для размышления.

Поэтому я зову читать и изучать Писание, даже ломая привычные формы благочестия, позволяя себе читать эту святую и божественную книгу с карандашом в руках.

Давайте подчеркивать в Евангелии! Давайте делать выписки, сравнивать переводы, осваивать древние языки, учить текст наизусть! Нам можно! Потому что мы не пасынки и квартиранты, а дети Божии и ученики Христа!

Праздник Введения: эхо грядущего Рождества

Праздник Введения считается двунадесятым, что, к сожалению, не делает его одним из почитаемых. Например, Покров Богородицы люди отмечают с большим рвением. Но поводов для ревности о чести праздника не должно быть, потому что оба торжества – в честь Богоматери, а Царицу Небесную у нас чтят достойно.

В своем пионерском детстве я неоднократно сталкивался с выражением «знающие люди», которое надо услышать по-белорусски, чтобы понять, о ком идет речь: «знаюшчыя людзи». Так называли у нас товарищей, понимающих в религии, и это не обязательно все те, кто ходят в церковь. Богомольцев много, «знаюшчых» – единицы. Именно на Введение я без труда могу отличить «знаюшчых» от простых прихожан, потому что обычный человек не знает одного большого и красивого секрета, который роднит праздник Введения с Рождеством Христовым.

Между Введением и Рождеством расстояние больше месяца. Однако именно на богослужении праздника Введения звучит первая весточка о грядущем ликовании Рождества Христова. Праздник еще впереди, а эхо его мы можем услышать уже сейчас, если, конечно, выберемся на введенскую службу.

И вот я видел, как древние старушки с двумя палочками, ветхие старички и инвалиды напрягали последние силы, чтобы услышать это чудное, невероятно утешающее эхо Рождества.

Современная всенощная состоит из вечерни и утрени, которая начинается шестопсалмием и продолжается торжественным полиелеем с величанием, чтением Евангелия и елеопомазанием. Обычно, когда начинается помазание, народ в храме расслабляется, а многие даже уходят домой. Многие. Но не «знаюшчыя людзи». Эти мудрые и опытные прихожане ждут чтение праздничного канона, который звучит как раз во время помазания. И вы бы видели лица этих людей, это предвкушение счастья, когда наступает момент пения катавасии.

«Катавасия» – слово неудобное и смешное, но довольно безобидное. Оно означает не более чем способ пения: так устав обозначает песнопение, которое поют оба хора, сходящиеся вместе. Катавасии поются после каждой песни канона, и таких песен – девять. На праздник Введения впервые в году звучат ирмосы канона Рождества Христова, и мои «знаюшчыя» старички и старушки слишком понимают, что не все из них доживут до января, а потому с радостью на помолодевших лицах подпевают хору. И как же мне жалко, что большинство богомольцев ничего не знают об этом красивом секрете двух праздников и не могут разделить церковную радость.

Четверть века назад я пел службу Введения в одном из хоров Троице-Сергиевой лавры. Никогда не забуду, как в трапезном храме легендарный регент отец Матфей (Мормыль) вдруг задал тон и начал дирижировать сразу двумя хорами, и мы запели те самые рождественские ирмосы:

 
Христос раждается, славите!
Христос с небес, срящите!
Христос на земли, возноситеся!
Пойте Господеви, вся земля!
И веселием воспойте, людие,
Яко прославися!
 

У меня до сих пор перед глазами лицо отца Матфея в лучах неудержимого ликования, какого-то детского озорства и твердой веры, что все будет хорошо!

Вот какие это ирмосы! Вот какой общий секрет у таких разных праздников!

Однако я сделаю оговорку, чтобы подчеркнуть, что знание «знаюшчых людзей» не ограничивалось осведомленностью о неких богослужебных нюансах. Ирмосы канона Рождества, как и все вообще ирмосы канонов утрени, есть парафраз библейских песен, без знания которых не совсем понятен смысл этих прекрасных текстов. А ценность их в том, что они являются плодом и памятником богомыслия – созерцания Христа, то есть того самого духовного упражнения, которое и составляет самую суть Рождественского поста.

Девять песен канона – это поэтические отрывки из Библии, которые исполнялись за богослужением самостоятельно, но в какое-то время начали сопровождаться стихами поэтов-боголюбцев, например, таких, как Иоанн Дамаскин или Андрей Критский. Эти святые люди делились мыслями, которые рождались у них при чтении Писания, поэтому богослужебные песнопения не просто украшение, но образец работы ума и сердца человека, опытно пережившего Присутствие Христа. Вот почему эти произведения глупо воспринимать лишь как праздничную декорацию и образец византийского витийства. В них надо вчитаться и, если хотите, впеться, и большое счастье, если верующие не проходят мимо такого богослужебного события, а поют ирмосы Рождества всем храмом.

Славянский текст прекрасен, и чаще всего он исполняется на распев архимандрита Феофана. Но посмотрите на русский перевод. Мне он кажется более утешительным и бодрящим, особенно призыв воспрянуть:

 
Христос рождается – славьте!
Христос с небес – встречайте!
Христос на земле – воспряньте!
Пойте Господу, вся земля!
И с веселием воспойте, люди,
так как Он прославился!
 

Следующие песни не менее интересны, тем более что они написаны как осмысление ветхозаветных пророчеств о приходе на землю Мессии.

Вторая песнь традиционно пропускается.

Третья написана на основе молитвы Анны, матери пророка Самуила.

Четвертая – пророчество Аввакума и загадочное видение Исаии о корне Иессея.

Пятая – еще одно предсказание Исаии о Младенце, Который родится для нас.

Шестая написана в подражание благодарению пророка Ионы, избавленного от морского зверя, и начинается неожиданной аллюзией: «Из утробы Иону, как младенца, изверг морской зверь».

Седьмая и восьмая песни – благодарение отроков, избавленных от огненной пещи.