И вот когда крылатые скакуны стартовали, меня опять чуть не расплющило, но взывать к благоразумию ничего не понимающего возницы я уже не пыталась. Четверку прошлых гадов, чуть не оставивших меня без зубов, он, как и обещался, поменял, а вот кони своего отношения ко мне – нет. Они неслись как угорелые, мало реагировали на команды и еще меньше на угрозы. И ведь при рыжем Дао-дво и Тагаше Уо они себе такого не позволяли, а вот со мной – пожалуйста. При таком раскладе, голодная и уставшая от скачки, я уже не надеялась на краткосрочную остановку, однако обошлось. Крылатые плавно приземлились в маленьком городке близ большого горного озера, и я осталась жива. Выскользнув из кареты, по дуге обогнула плотоядно скалящихся скакунов и вошла в таверну.

Приземистое строение, сложенное из отполированных деревянных брусьев, грело взгляд приятным желтым цветом. Пол, мощенный почти черным камнем, стулья с полосатыми подушками на сиденьях, массивные столы, покрытые белыми скатертями, создавали уют, прямо говорящий, что в этом царстве отрадного гостеприимства властвуют и мужчина, и женщина. Первое подтверждается добротностью обстановки, второе – текстильным убранством и запахами с кухни.

Возле меня остановился на удивление толстенький и в то же время прыткий мальчишка лет двенадцати. Оборотень-волк, полукровка – догадалась я по отдающим желтизной глазам и полному отсутствию звериных клыков в улыбке. Хоть этих я различала в неисчислимом видовом разнообразии многоликих и двуликих. А в ведической школе я вообще некоторое время тесно общалась с таким же представителем недооборотней. Ровно до тех пор, пока Ошу Шулевичу не приспичило в шутку укусить меня за руку в счет нечаянно отдавленного хвоста. Еще неделю после этого меня преследовало легкое заикание, а его – кошмары о смертьнесущей, что покусилась на шкуру несчастного. Правда, был в этом и плюс – я стала чаще смотреть под ноги, а он – задумываться о своих поступках.

– Чего изволите? – вывел меня из воспоминаний молодой подавальщик.

– Поесть, – улыбнулась я и присела на первый попавшийся стул. – Плотно, сытно и по возможности с десертом в конце.

– Есть тушеная зайчатина и жареный фазан, рыба в винном соусе вот-вот будет готова. Из гарниров могу предложить…

– Тш-ш! – оборвала я поток его слов, ощущая, что мой живот сейчас начнет петь оду хозяйке таверны за одни лишь запахи. – Быстро то, что готово, не требует подогрева или остужения, хоть похлебку или салат и…

– Вина?

– Воды, – попросила я. Заказ прилетел ко мне менее чем через минуту. Сытный, вкусный, горячий и оригинально украшенный. Я с писком приступила к еде. Плевать на скакунов и их норов, у меня праздник!

Еще через несколько минут ко мне подошел возница:

– Простите, госпожа, я знать не знаю, от чего они так взбеленились. Овес, что ли, со спорыньей, или в колодец упала шапочка дурман-травы. Странно это. И, ей-богу, раньше такого…

– Сядьте, Ульс, – попросила я. – Сделайте себе заказ и прекратите звать меня госпожой.

– Но как же…

– Наминой, – отрезала и беззаботно отмахнулась: – И забудьте о крылатых, они не обязаны быть в восторге как от меня, так и от дороги.

Ульс благодарно улыбнулся и последовал моему совету. Плотный, с проседью в каштановых волосах, он чем-то напоминал мне Тагаша. И не сказать, что земляки или братья, но было в них нечто родственное. Наверное, тепло, которое я ощущала как от Ульса, так и от Уо. Все-таки умеют многоликие отбирать служащих – надежных, достойных доверия людей. И то ли нюх у них на это, то ли предвиденье. Вновь вспомнила мумифицирующегося Гарда и его беседу со старшим Тиши, а затем мой выбор оружия и странное молчание грифона, задумалась.

И все-таки чего ради древний меня пригласил? Неужели только чтобы вручить чужое оружие? Глупость! Пользоваться Геровым наследством я не собиралась, голова на моих плечах мне нравится, и терять ее из-за гневной вспышки рыжего не хочется. Так что отдам «подарок» владельцу при первой же возможности, а до того приобрету новый набор в ближайшей кузнице.

Вот только желанию моему не удалось осуществиться. В этом городке проживали в основном оборотни, и оружие ковалось лишь под их руки. Потому даже дамские модели были в два раза тяжелее усложненных человеческих. Обойдя самые большие кузницы и три лавки, я, раздосадованная на неудачу, вышла под сень деревьев и примостилась на скамеечке, в то время как Ульс выбирал подарок для друга. Солнце медленно клонилось к закату – уже не такое красное, как в Приграничье, но еще не такое желтое, как на территории Треда. Оранжевое, оно было все еще родным, но уже не настолько, чтобы чувствовать себя дома. Отвратительное состояние подвешенности при отсутствии какой-либо опоры угнетало. О таких моментах отец всегда говорил, что стержень нужно искать внутри себя, а не снаружи. Дабы никто не мог перевернуть твой мир с ног на голову без твоего на то разрешения.

Я кисло улыбнулась, наблюдая за сгущающимися сумерками, и вздохнула. Стержень есть, но сдвинуться ему позволила, видимо, я сама. Неприятность со списками игроков и затянувшееся ожидание встречи с рыжим Дао-дво лишили меня сна, не помог даже побочный эффект успокоительного. Мне опять до боли в сердце захотелось в надежные объятия отца или хотя бы прижать к груди навеки утерянного Гирби. Но ни первого, ни второго здесь нет, есть только тепло июньского вечера, темный горизонт, скамейка, деревья за спиной, стрекот кузнечиков, я и маленький ухоженный щенок в явно дорогом ошейнике…

– Вот так чудо!

Малыш тряхнул головой, так что ушки хлопнули его по мордашке, а затем переступил крохотными лапками и звонко тявкнул.

– Какой хорошенький! – Я подалась вперед, не зная, убежит он от меня или останется. – Иди ко мне, лапочка, не бойся.

Он и не боялся, и не спешил, выпятил грудку, вздернул мордочку и едва важно шагнул ко мне, как из-под ближайшего куста прямиком к моим ногам выкатился серый мохнатый комок. Котенок, крошечный совсем, худой и облезлый, с закрытыми глазками и звонким голоском, такой маленький, такой несчастненький. Но не успела я протянуть к нему руку, как щенок, начавший пронзительно тявкать на «пришельца», зарычал. Вначале тихо, а затем все громче.

– Фу-у! Плохой!

Я едва успела подобрать малыша, когда это откормленное, эгоистичное и явно уже кому-то принадлежащее животное кинулось к несчастному зверьку.

– А ну кыш! Маленькая злобная пакость. Иди отсюда к хозяину! – Он еще потявкал на котенка, затем фыркнул, презрительно глядя на меня, и удалился с важным видом. Вот это характерец, и кто такого терпит…

– Никогда больше не буду спорить о клинках с оборотнем! – воскликнул возница, который наконец-то выскользнул из лавки и оглянулся, разыскивая меня. – Намина!

– Я здесь.

– Простите. Думал, что уже потерял вас. Простите, бога ради… – произнес он, стремительно подходя, и неожиданно остановился. Остолбенел и, забыв о нашей договоренности, ошеломленно произнес: – Госпо?..

– Ульс, мы же договорились, – напомнила я.

– Да, но… – И он перевел взгляд с котенка на меня и обратно.

– Мя-я-я, – возмутился пушистик и зашипел, распахнув светло-зеленые глазищи.

– Да, простите! – Мой сопровождающий изменился в лице, тряхнул головой и уже непривычно учтивым тоном предложил: – Пойдемте, нам давно пора отправляться.

Мы загрузились в карету, где я со всеми удобствами, а главное, безопасно расположила котенка – на коленях – и шарфом перевязала, чтобы не упал во время бешеной поездки. Но зря… Крылатые больше в галоп не срывались и расплющить меня о стены кареты не пытались. Стартовали мягко и уже через тридцать секунд неслись по небу, плавно лавируя среди таких же карет высокородного многоликого общества.

– А ты везучий, – прошептала я, уложив кроху на сиденье возле себя. Вспомнила, что в сумке есть пара бутербродов, и предложила их малышу странного окраса. В сумерках я цвета его шерстки не рассмотрела, да и сейчас в сиянии магических светильников не могла бы точно сказать, какой он, разве что привереда. От угощения из таверны отказался, а вот от моего общества нет. Лез на руки, как ни пересаживай, а стоило мне перестать его поглаживать, начинал сердито фыркать. Смешной.

* * *

Сны, его сны опять изменились, доводя до отчаяния и иступленной ярости от необратимости событий. Раньше в них приходили красотки, жаждавшие его внимания. Манящие глаза, нежные губы, полная грудь и аппетитная попка, как пикантный штрих к изящным рукам, длинным ногам и способности изгибаться под метаморфом в самых страстных позах. Чего бы он ни добивался в реальности, к чему бы ни стремился, стоило закрыть глаза, и за все его подвиги расплачивалась какая-нибудь малышка. Позже девушки перестали являться только во снах и стали вполне реальными и земными расхитительницами его порывов, внимания и времени. Затем появилась Амидд, коей удалось завладеть им всецело ровно до тех пор, пока не случился перелом. Тот самый день авантюрного самоуправства, вслед за которым в жизнь многоликого вломилась Сумеречная. И надо отдать проклятой должное: у девчонки получилось затмить всех его бывших и, как показывает практика, будущих. Сероглазое веснушчатое безобразие с выразительным взглядом и веселым голосом, вопрошающим: «Ну, как сегодня убивать тебя будем?», – являлось к нему до сих пор. И несмотря на «давность» происшествия, оно затмевало даже последнее обрушение надежд метаморфа под весом фразы: «Хозь-зяин, это – ты».

Казалось бы, что может быть страшнее ада, который разверзся в его душе, едва затихли настороженные слова куки? Видит бог, в те тягучие мгновения ужаса Герберт Дао-дво был готов сбежать за грань и податься в слуги Тарраха. Но вот незадача: едва он об этом подумал, как рогатый Властитель преисподней предстал пред пустым взглядом многоликого и с ехидной ухмылкой заявил: «У меня к тебе претензий нет. Остаешься среди живых». И, проклятье, даже вид бездушного урода, пожиравшего души своих подданных, не был столь страшен, как серый взгляд, с предвкушением взирающий на Гера.

Вот и сейчас, прижимаясь к камням на потолке пещеры и выжидая, когда же уйдет голодный кравг, метаморф всего на мгновенье закрыл глаза и провалился в очередной липкий кошмар с Сумеречной в их последнюю связь через браслет.

– Почему ты на меня орешь?! – возмутилась девчонка, как только он ее «радостно» поприветствовал. И голос такой, словно бы не она подписала их обоих на игры Смерти, а он.

– Была бы рядом – убил бы. Вот почему!

– Прекрати! Да, я сглупила, да, подписалась зря. Но твоего имени там не было. Тебя это никаким боком не касается.

– Никаким…

Какое очаровательное заблуждение, Герберт Дао-дво и сам бы желал притвориться непрошибаемым дураком, к которому вся эта история не имеет отношения. Но… жаль, слюнопускание, подергивание конечностей и безостановочное повторение фразы «я ни при чем!» званию тарга не способствуют.

– Тебя замкнули на мне…

Первую вспышку гнева получилось погасить и почти сразу же получить повод для второй.

– Извини, – отвечает безобразие, – но никто не виноват в том, что с тобой стряслась такая… оказия.

Оказия?! Прекрасное определение.

Он едва удержал оборот, усиленный проклятым иммунитетом к дару смертьнесущей, но внутренне все же вспыхнул, сжал кулаки и зубы. Последние – до скрипа, чем напугал беззаботную теневую, от греха подальше скрывшуюся под лежаком, но даже не насторожил проклятую Сумеречную, что бесстыдно вещала:

– Все вопросы к Тиши.

– Не переживай, с ним я тоже обстоятельно поговорю. – Глубинный рык прорывается сквозь сдавленный шепот, но поганка человеческая строит из себя глухую.

– Гер, я все обдумала и… Ты же не обязан ведь… Да?

– Прекрасная формулировка, – не похвалить невозможно, – имеется ссылка на мыслительный процесс, его результат и неуверенное утверждение, более всего похожее на вопрос. Сумеречная, ты в своем уме?

– Конечно! – радостно ответила она, и это стало последней каплей.

К сожалению, во время разговора метаморф был в лагере и чуть-чуть не в себе. Неосознанный порыв добраться до идиотки и хорошенько ее высечь пониже спины привел к тому, что взбешенный Дао-дво снес свою и все соседние палатки. Будь ночь тиха и спокойна, заметили бы единицы, а так как над поляной шел град с голубиное яйцо…

– Таррах!

– Что случилось? – вопрошает поганка встревоженно, но Гер не собирается отвечать. С трудом убирает огромные крылья, снимает с лица оборот и минуту удаляет последствия своего гнева. Разведчики группы смотрят с интересом, а командир взвода слишком пристально. Не к добру.

Злость стихает, но в каждом слове все еще слышится рык:

– А скажи-ка мне, оказия ты смертельная, кто в случае ранения на играх будет бинтовать тебя? – В ответ раздается удивленное «ой». Чтоб ее! – Я вернусь через три дня. Договорим, – многозначительно пообещал многоликий и ей, и себе.

Отключил браслет и встретил взгляд Могучего, без слов понимая – нет, через три дня его никуда не отпустят. И пока не остынет, Сумеречной ему не видать…

Так и вышло. То ли в назидание за вспышку гнева и неконтролируемый усиленный оборот, то ли в наказание за бабулю, едва не усопшую в чужом гробу, командир взвода отдал приказ отбыть на новое место учений в глубины пещер Тульрейгга. Правильнее сказать – новых мучений, ибо участок располагался под живительными озерами природных слез на территории вечно голодных кравгов. А само задание предписывало Графитовым найти тайное убежище таргов. Можно было бы подумать, что командир взвода Ульям Нагс желает отомстить разведчикам-профессионалам за прошлые учения, но само задание – незаметно обползать смердящие пещеры – явственно намекало на возмездие кадетам.

Что ж, перебрав все подходящие варианты разведки, Графитовые разделились по двое и поползли простукивать каждый камень, сканировать каждую расщелину. И все бы ничего, но чем дальше вглубь, тем больше шестилапой высшей нежити и как следствие – плодов их жизнедеятельности. В пещерах – жарко, зловоние стоит страшное, а хуже всего то, что маскировочный состав в таких условиях теряет свои свойства. Не будь с Дао-дво теневой, он бы так и не заметил, в какой момент стал видим для плотоядных тварей.

– Нонь-няин, снати! – Разобрать голосок сквозь шум в гудящей голове и два слоя ушей, коими тварюшка прикрывала рот и нос, ему не удалось, но интонация была понятной. Многоликий успел влезть в широкую трещину и зависнуть над тропой меж каменных обломков. Замереть, не подавая признаков жизни. Первые минуты пряток дались ему легко и просто, последующие привели к кошмару с Сумеречной в главной роли, а затем и неожиданному острому уколу в области сердца. Дао-дво не вдохнул и не выдохнул, лишь внутренне сжался и почти сразу же сорвался вниз от мощного удара кравга.

Проклятье!

Будь метаморф менее занят видениями и болью, уцепился бы за выступ, увиливая от когтей шестилапого монстра. Но нет! Падая, он схлопотал вначале по спине, затем по ребрам и голове. Благодаря ли увесистой оплеухе или же смраду лужи, в которую упал лицом, многоликий быстро пришел в себя. Вскочил и, проведя серию мощных атак в стиле Могучего, он под вопль куки: «Нонь-няин, спава!» – отсек у твари три левые конечности и попал в сложное кольцо ее хвоста. От осознания неприятности, в которую влип, захотелось выть не меньше, чем монстру от кратковременной боли. Это худший из исходов. Будь Гер хоть наисильнейшим из горцев или же наиумнейшим темным искусником, ему и тогда ни за что не выпутаться из хвоста кравга. Мерзость плотоядная вяжет добросовестно, так, что не продохнуть, не пошевелиться, не перевоплотиться. Обездвиженный и придушенный Гер не надеялся на лопоухую нежить, распластавшуюся под потолком, или же на Тадэуша, что уполз далеко вперед, знал – они не смогут помочь, только зазря погибнут.

Хладнокровно наблюдая за тем, как кравг съел свои обрубки, отрастил новые конечности, попутно убрав вмятины и раны, и потянулся к добыче, многоликий даже не поморщился, хоть и не был готов потерять еще одну жизнь. К такому не подготовишься. Впрочем, как и к тому, что тварь, поведя носом, брезгливо сморщится и чихнет, отшвырнув многоликий провиант на десятки метров. Это был ощутимый удар, как моральный, так и физический. Именно поэтому Гер долгую минуту лежал на камнях, прислушивался к удаляющимся шагам высшей нежити, осоловело взирал на потолок пещеры и не реагировал на сбивчивый лепет теневой, напрочь забывшей про смрад.

– Хоз-зяин, хозь-зяин, ты жив?! Ответь! – Тварька лапами вцепилась в отвороты куртки, потрясла его и отпустила. – С виду цел и невредим, из резерва силы не ть-тянет, значит, не сильно и поранилсь-ся. – Замолчала на мгновение, мордашку свою потерла, лоб нахмурила и как завизжит: – А если головой стукнулсь-ся?! О-о-о-ой, Божечки мои… Неужто его баранье упрь-рямство теперь в дебиловатый кретинизм перейдет с безостановочным слюнопусканием?! Хозь-зя-я-я-яин! – взвизгнула она пронзительно. – Не оставль-ляй мень-ня с овощем! Не оставль-ляй!

– Оставишь такую… – хрипло отозвался Дао-дво, – на том свете найдешь и кормить себя заставишь.

После удара он не успел восстановить птичью аносмию, нюх обострился, а вместе с ним и дурнота от смрада. Сморгнув навернувшиеся слезы, многоликий опять использовал способность частичного оборота и отбил себе обоняние. Как теневая терпит вонь, он не знал.

– Вернулсь-ся! Как й-я рада, как й-я рада! – Нежить кинулась ему на шею. – Божечки мои! Живой, ехидный, не дебил.

– Сам вне себя от счастья, – произнес Дао-дво, не разжимая зубов. – Кравг не съел, скажи кому, не поверят.

– Пусть не верь-рят, – решительно заявила теневая, воинственно расправила уши, вздернула нос и хвост. – Главное, ты уже и сам понь-нял, что кравги – существа чистоплотные, на свое дерь… на свои отходы не покушаютсь-ся.

– Что значит уже и сам? – вопросил многоликий и болезненно скривился, высвобождая одну руку из-под себя, вторую из-под камней.

– То есть сам узнал, опытным путем. Без подсказки со стороны, точь-в-точь как ты любишь, – пространно отозвалась тенюшка.

– Таррах! Нужно срочно парням сказа… – От обжигающей колкой боли в груди Герберта опять повело. Он с трудом удержался от того, чтобы вновь не растянуться на прохладных и грязных камнях.

– Дя знают они! Я еще час назад всех оповестила, и они уже далеко впереди. Все живы, здоровы, но логово таргов не нашли.

– Не понял, – метаморф младшей ветви рода Дао-дво произнес это между приступами боли, поймав нежить в кулак и крепко сжав ее, – а ну повтори.

Осознание только что ляпнутого пришло к теневой не сразу, вначале она решилась относительно дебиловатости уточнить:

– Все-таки крепко головой стукнулсь-ся, дя?

– Дя! – рыкнул он. – Удавлю мерзавку, если не объяснишь все по порядку.

– Какому порь-рядку? – пролепетала тварюшка, делая большие глаза.

– Кука!

– Симпать-тяшка! – обиженно напомнила та полюбившееся прозвище и, безрезультатно дернувшись пару раз, засопела: – И чего ты на мень-ня рычишь? Й-я же все сделала, как ты велел!

– Что именно? – грозно уточнил Гер. Уж с этой мелочи станется заговорить и от темы увести.

– Ни разу не вспомнила о На… твоей подопечной – ни прь-рямо, ни косвенно. И про тетрадь ее навеки забыла, и про записи в ней… – И, передернув ушами, свернула их в трубочки, прежде чем заявить: – А что до парней, они не виноваты в том, что капитан Графитовых упертый как ба…

Исповедь нежити он не дослушал, все-таки растянулся на камнях, чтобы успокоить нарастающий пожар в груди. Давненько такого не испытывал, даже как-то отвык. В области сердца нещадно жгло и кололо, каждую вторую секунду омывая нервные окончания лавовой волной. Самое время пожалеть о том, что не умер. Ведь, судя по ощущениям, Сумеречную сейчас если не убивают, то точно насилуют, причем толпой. Проклятый Эррас Тиши сделал все, чтобы сигнал о покушении на ее честь девичью Гер чувствовал особенно сильно.

Многоликого от боли выгнуло дугой, не на шутку напугав теневую.

– Божечки мои! Хозь-зяин, прости-и-и-и-и! Прости-и-и-и-и! Й-я знать не знала, что ты так близко к сердцу…

– Кука. – Он хотел остановить поток ее излияний, объяснить причину, но не успел, получил очередной привет из преисподней. Задохнулся.