– Да уж, Мухус – город без фраеров. И угораздило меня сюда переехать, – резюмировал Эрик, вызвав у всех смех. – Эх, жалко, Союз развалили, война. А то не до глупостей было бы. Вот раньше секции спорта были. Вот это азарт, понимаю. Соревнования сначала районные, потом областные, страна и, если Аллах даст, олимпиада. И этой вашей чачи, сигарет, – ничего не было бы. Тренировка, отдых – не жизнь, а кайф! А награда, представляете, – стоишь на пьедестале, гимн играет, флаг Союза поднимают вверх, а на плечах у вас Абхазский флаг! И весь мир видит. Все вами гордятся.

– О, я сейчас слезу пущу, – сыронизировал Инал. – Жрать неси, спортсмен. Мамалыга готова уже, будем пить. Чача семидесяти градусов, мой дядя сам делал. Три рюмки, и нокаут! И ни от кого по морде получать не надо.

– Согласен, если бежать, то только от милиции, – пошутил Алиас.

Первый тост в духе традиций своего народа, искренне поблагодарив за те малые блага и еду, которыми они довольствовались в тот день, выпили за Всевышнего.

– Инал, а откуда у тебя такая удача? Камни бросаешь – шестерки, карты раздадут – тузы. Даже жаль, что не по назначению ее используешь, – спросил Эрик.

– По наследству от отца досталась. Он же у меня с первого дня на передовой был, три дня до победы не дожил. Освобождая Мухус, погиб! До заветной победы, представляешь, три дня не дотянул. Вот вся его удача, которой он не воспользовался, ко мне перешла.

– Инал, по такой логике дети, чьи родители Москву от нацистов отбили, а потом гнали их до Берлина и погибли, штурмуя Рейхстаг, что говорить должны? Сидят, значит такие в казино, днями и ночами деньги лопатами гребут и причитают: “Спасибо деду за победу”? – пошутил Алиас.

– Мы в апацхе семьей кукурузные зерна от початка отделяли. В углу радиоприемник национальные песни пел. Потом малой брат крутить частоту начал, современные песни искал, а нашел объявление о начале войны. Диктор отчетливо сказал, что власти госсовета с танками и вертолетами вторглись в Страну души. Никогда не забуду тот момент, да и как забыть, я ведь папу тогда в последний раз и видел. Мы все выпучили глаза и на отца уставились. Страшно было, война, абхазы, братья. Думали, может, разъяснит нам что. А он даже не шелохнулся, не обмолвился словом. Как чистил, так и продолжил чистить кукурузу. А на рассвете, никому ничего не сказав, ни с кем не попрощавшись, уехал. Помню, какая истерика в семье была, когда узнали. Сколько раз собирались всем аулом, составляли планы, как его вернуть. Детские слезы в письмах отправляли. А он только и отвечал: «Какая прекрасная Страна души! Рай, нуждающийся сегодня в защите», – сказал Эрик.

– Я вот слушаю вас и думаю, любой прослезится от ваших историй. А я вам еще и позавидовать умудряюсь. Ваши отцы погибли за вашу свободу. У вас есть возможность прийти, зажечь свечку, положить цветы, сесть на лавочку, поговорить, рассказать, что да как. А мой папа пропал без вести. Форсировали реку и все. Кто говорил, видел живым, кто – в плен забрали, кто – река унесла. А сердце, оно надеждой живет. Верит в чудо. А разум доводы приводит очень обоснованные. Но у разума фактов то нет, оттого и не смиришься, мучаешься, думаешь. Да и пока храбреца тело земле не предашь, как обычаи того гласят, разве успокоится душа сына, – Алиас поднял рюмку. – За ушедших, друзья мои! В лице наших старших за всех героев! Вечная память, пусть земля им будет пухом.

– Как за живых! Не чокаясь. В твоем случае, Алиас, это даже пригодиться может, – пошутил Инал, разбавив комедийностью трагические разговоры. Алиас не обиделся, все засмеялись.

– А знаете, прав был папа! Страна души восхитительна! – закусив соленьями, сказал Эрик. – Ничуть не жалею, что услышал настояния отца и приехал сюда жить.

– Ах! Если бы не эта чертова подпись Сталина тридцать первого года, которая аукнулась нам шестьдесят лет спустя. Тиран! – вмешался Инал.

– Да откуда он тогда знал! Не вижу его вины. Он же думал, Союз будет вечен, никогда не развалится. Лидер! – парировал Эрик.

– Друзья! Не спорьте. Товарищ Сталин – не чача, его одним словом не опишешь! – резюмировал Алиас, после чего поднял за Родину и пожелал мирного неба в первую очередь.

Учитывая поздний час и крепость чачи, невзирая на тесную однокомнатную квартиру с единственной кроватью, друзья остались у Эрика. Алиас с Иналом легли валетом, а хозяина примостился на полу.

***

Торговля на Мухусском центральном рынке начиналась с первыми лучами солнца. Крестьяне привозили выращенный собственными руками урожай и продавали его по оптовым ценам. Перекупщики работали на бетонных прилавках с отбитым кафелем. Женщины в черных, траурных платках раскладывали товар на одеялах. Работа кормила и отвлекала от пережитого горя. Худые и сутулые, находящиеся в тяжелой жизненной ситуации мужи титаническими усилиями двигали тачки с продукцией, криком разгоняя зевак с дороги. За ними по расчищенному пути шли цыгане. Они предлагали вещи по низким ценам, но после каждого отказа от покупателя, уступали еще больше.

Покупатели же, подолгу рассматривая товар, мяли его, а услышав цену, аккуратно клали на место и перемещались к соседнему прилавку. Люди толпились у сырных рядов, там давали продукт на пробу. Шумные мясники нахваливали мясо, рассказывая истории, как еще вчера крепкий бычок прыгал по зеленым полям.

Каждое утро Алиас приходил на рынок и пил кофе. Все городские слухи слетались к кофейне, как в единый информационный реестр. Темы оперативных задержаний, конфликтов на улице, распоряжений криминальных авторитетов, карточных долгов, новости о том, кто умер и кто женился, передавались с прикрасами из уст в уста.

За соседним столом отдыхали уборщицы, подметающие рынок и его окрестности. Краем уха из одного разговора Алиас узнал, что у одной из них сегодня день рождения. С искренней улыбкой угостил бабушек бутылкой домашнего коньяка, лимонадом и коробкой конфет, веля сварить каждой еще по чашечке кофе за его счет. От такого внимания зарумянились щеки именинницы. Алиас разлил в рюмки красноватого напитку и стал говорить тост, в котором пожелал всем здоровья, счастья и мирного неба. Но вдруг улыбающиеся лица окаменели, глаза слушательниц округлились, челюсть отпала, открыв в удивлении рот. Алиас понимал, что его добрые слова не могут вызвать такой реакции, и обернулся.

На Мухусском рынке средь обычных будней и розничной торговли появилась черная изысканность. Плавно передвигаясь в платье по самой современной моде, волоча низкий подол и таща им камешки вперемешку с мусором, шла девушка лет восемнадцати.

Пожелавшая персиков особа, лишь приблизительно осведомленная о расположении фруктовых прилавков, восхищала нарядом молодых продавщиц. Старшее поколение гадало, чья она дочь, вглядываясь в черты лица. А мужчины и гадали, и восхищались. Равнодушных зрителей не было.

Лишь Алиас во всей этой, как гром среди белого неба, ситуации, увидел только красный кошелек в ее руках. Встав на старт, как бык на корриде напротив тряпки ненавистного цвета, он делал вычисления. Выбрав самое удобное для атаки место возле сырного ряда, сфокусировавшись на желаемой добыче, он зашагал без оглядки, забыв, что действия происходят на глазах обитателей Мухусского рынка.

Когда девушка пробиралась между прижавшимися покупателями, Алиас выхватил заветную вещицу. Далее последовал вдох. Вдох аромата доселе ему неизвестного. Аромата ее парфюма. Рука дрогнула, и со звоном покатившиеся по земле монеты заставили обоих обернуться.

Булавадзе наблюдал за происходящим со второго этажа пристройки. Сначала его заинтриговала особа в шикарном наряде на базаре, а после раскрепощенные действия Алиаса. Украсть у человека, к которому приковано столько глаз, – безумие! В какой-то момент он хотел крикнуть: «Стой, мерзавец!», чтобы предотвратить преступление, но поимка желаемого карманника настолько тешила душу, что Отари Тариэлович позволил эпизоду случиться.

– Вы арестованы!

Блюститель закона, обернув платком, поднял кошелек и положил его в прозрачный пакет, который сжал подмышкой одной руки. Другую руку он повязал наручниками с запястьем преступника, продемонстрировав оперативную работу своей структуры.

Смущение и стыдливость охватили юную девушку. К горлу подкатили слезы, чтобы с ревом вырваться наружу. Дрожь металась по всему телу. Оглядываясь вокруг, она понимала нелепость своей одежды в данный момент в данном месте, но не понимала, почему ее едва ли не обворовали. В городе, из которого она приехала, иди она голой, столько внимания не получить.

Общество Мухусского рынка жило как единый организм, где один продавец зависит от другого продавца, где по отдельности не разложить товар и не разгрузить ящиков, к тому же невозможно весь рабочий день не отходить от прилавка хотя бы по нужде, ведь кто-то должен присмотреть за продуктами в этот момент. Денег за помощь не заплатишь, их катастрофически не хватает. Люди привыкают к общению друг с другом. Оно для них такое же вынужденное, как прием воды и пищи. Поэтому все внимательны. Если идет бабушка с сумкой, то надо ей помочь, если молодой крепкий юноша, то можно обратиться за помощью к нему. В самодостаточных городах, где человек ни от кого не зависит, он без проблем может не знать людей вокруг себя. Открыл свой магазин, на двери которого висит десять замков, и работай себе на здоровье. Решил отойти – закрыл. Нужно разгрузить – нанял рабочих. Оттого и дел до других людей меньше. Но только не здесь. Среди мухусчан новому лицу скрыться практически невозможно.

Девушка посмотрела на грабителя. Ее поразило, что он, облаченный в кандалы в руках милиционера, не дрожал от страха, а сгорал от стыда. Он сам не понимал, как такое могло случиться. Как он, прежде такой аккуратный и предусмотрительный, продолжил сей спектакль, начатый столь загадочной особой.

– Извини, – сказал Алиас и резким движением отвернулся.

Он готов был пойти куда угодно – в тюрьму, в карцер, на эшафот. Лишь бы только уйти из центра общего внимания. Публика любила Алиаса, он это знал, оттого стыдился еще больше. Они, бедные люди, готовые уже завтра отправлять ему еду и сигареты в изолятор содержания, сочувственно наблюдали. Булавадзе не понимал, как в такой момент люди не аплодируют ему, а сожалеют преступнику. Он дернул руку и развернул Алиаса, посчитав, что ему решать в какую сторону идти. Алиас не сопротивлялся. Он, несмотря на все провалившиеся и одну удачную попытку его задержать, уважал Отари Тариэловича. Уходя, он еще раз извинился, но на этот раз с теплой улыбкой.

И эта улыбка, как в самых фантастических романах, обдала героиню с головы до ног, отыскав каждую бегающую по организму дрожь и успокоив ее. Слезы, грозившие вырваться, растворились. Все страхи и смущения исчезли, как они исчезают у актеров при выходе на сцену. Теперь она была уверена, что именно она и именно в этом месте должна была быть в этом платье. Она сочла, что обязана спасти молодого парня, пытавшегося ее ограбить.

– Прошу прощения! Этот парень, любитель глупых шуточек, – мой друг.

– Никакой он вам не друг. Такие, как он, не друзья, таким, как вы!

– Вы не имеете права арестовывать Эраста!

– Эраста? Вышла ошибочка. Его зовут Алиас, а не Эраст, – усмехнулся капитан.

– Вы будете решать, как мне называть моих любовников?

Такого поворота событий никто не ожидал. Алиас окаменел статуей, он уже согласен был провалиться сквозь землю. Отари Тариэлович пристально взглянул на красивую, ухоженную и однозначно дороговато одетую девушку, потом на симпатичного, ухоженного, но при этом бедного Алиаса и затряс головой.

– Этот человек – грабитель! И я лично видел, как он пытался украсть. А вы приберегите сказки для других, у меня работы полно.

– Мой отец – юрист. И я кое-что понимаю в этих делах. Без заявления вы ничего не сделаете. Верните кошелек и отпустите друга. Не тратьте зря время. Вы сами сказали, что у вас полно работы.

– Чтобы вы знали, это – вещественное доказательство, – возвращая кошелек, бормотал недовольный капитан.

Следом он расстегнул наручники и освободил Алиаса.

– Сегодня тебе повезло, но поверь, в первый и последний раз.

Первым рынок покинул Булавадзе, следом за ним исчез Алиас. Девушка, так и не купив фрукты, пошла домой. А люди на рынке вернулись к своим делам, еще долго обсуждая происшествие.

***

Проспект Мира в Мухусе соответствовал названию. На центральной улице автомобильный гул сменил когда-то перебивший его танковый рев. Люди из окопов возвращались к труду в кабинетах. Развивался малый бизнес. Появились очереди за горячим хлебом. «Очереди за хлебом» – в то время эта фраза звучала в позитивном ключе.

На фоне уничтоженной экономики, развала Союза и контрольного выстрела враждебного агрессора сократились рабочие места, зато участилась привычка коротать время. Кабаки, коими когда-то славился Мухус, сменили ларьки. Будки в четыре квадрата, помимо основной функции в виде торговли, частенько собирали любителей отдохнуть за выпивкой. Смена утренних гуляк, изрядно захмелевших к обеду, уступала дневной группе. Та, дотянув до вечера, передавала эстафету ночной компании. Надо отдать должное продавщицам, днями напролет слушать поддатых мужиков – занятие не из легких.

Ценилась каждая мелочь. Батончик «Сникерс», как роскошь, попадая на всеобщее обозрение детей, неминуемо взывал к возгласам: «Дай укусить». И делились ведь! Скупость, расчетливость, алчность председательствовали в списке главных пороков. Их избегали, как могли. Щедрость, доброта, добродушие, как норма поведения, не приводили к восторженным удивлениям. Это – либо благодарность Всевышнему за пережитые годы войны, либо единственно возможный путь для общества, чтобы выжить.

Инал сидел на лестнице перед дверью ломбарда, провожая взглядом отечественные автомобили и внимательно наблюдая за редкими иномарками. Башенные часы над зданием администрации города показывали три часа. Из рядом стоящей будки доносились шутки, споры и тосты. Инала неоднократно звали выпить. Но он под предлогом важных дел отказывался. В итоге человек, накрывший поляну и истративший на это всю выручку, позаимствовал на потом одну шоколадку, которой угостил Инала, и полностью отдался кутежу.

Мимо Инала прошли два министра. Он сразу представил себя в их должности, как подписывает документы, дает распоряжения, зачитывает новые указы. Он верил, что и он когда-нибудь внесет свою лепту в развитие страны. А вот бывать в шкуре рабочих, через дорогу мешавших бетон, он не желал. По его мнению, труд был ему противопоказан. Всегда рассказывал случай, как в деревне решил дрова поколоть. Первый же удар пришелся мимо полена, топор воткнулся в галошу. Благо, дедовские галоши были ему на пару размеров больше ступни, все обошлось.

Замечтавшегося Инала окликнул знакомый голос.

– Не дали денег.

– Баран! Да где тебя черти носили? Я столько ждал, чтобы услышать этот никчемный ответ?

Круглолицый, невысокого роста парень виновато склонил голову. Под свежим загаром прятались покрасневшие щеки. Надутый и поникший от стыда и страха парень в сжатых ладонях держал семейную реликвию, цепочку из червонного золота, принадлежащую в прошлом его прабабушке.

Несколько дней назад Бута проиграл деньги Иналу. Они вместе учились с первого класса, однако до приятельских их отношениям было далеко. Инал, как только увидел его, сразу возненавидел. Разговаривал с ним исключительно в циничном тоне, оскорблял при всяком случае, выписывал прилюдно подзатыльники, а то и по пятой точке с ноги не ленился заехать. Но ни разу Бута не дал сдачи, даже не огрызнулся, хотя габаритами и силой в разы превосходил. Если акрофобия – это боязнь высоты, никтофобия – боязнь темноты, а коулрофобы трепетали перед клоунами, то у Буты была самая настоящая «иналофобия». Мало кто улавливал данный феномен. Да и разбираться в чужих отношениях никто не спешил.

По негласной классификации уличных ребят Инал занимал место в иерархии выше. Он слыл в группе «порядочных пацанов», что значило – его знали «старшие», и к нему прислушивались «младшие». А Бута был из сорта «около порядочных пацанов». Если не учитывать фактор его отношений с Иналом, то и без того отыскивались довольно ощутимые оплошности. Разок бежал, когда дрались двор на двор. У него дома обнаружили пропавшие очки друга. Дядька застукал баловавшегося с сигаретой за гаражами, так он без необходимости свалил вину на товарищей, якобы научивших его дурной привычке. Спасало одно – он был с Алиасом из одной деревни. Неоднократно по просьбе Алиаса и ради Алиаса Буте прощались поступки, за которые, если бы не более уважаемый товарищ, его наказали бы. Только Инал, лучший друг Алиаса, ничего не хотел слышать. Вернее он слышал, куда бы он делся, но как выше уже описано, при встрече ничего не мог с собой поделать и, забывая наставления, издевался, как хотел.

– Дай сюда! Идиот! Теперь я – твой ломбард! Дашь деньги, получишь обратно! И ни слова Алиасу.

Выхватив из рук драгоценность, Инал побрел по Проспекту Мира, а Бута неуклюже поплелся за ним.

***

Часовая стрелка неумолимо двигалась к десяти. Обрыв на высоковольтной линии обесточил Мухус. Солнечный город, сдержавший многодневный натиск жары, готовился к ливню. Чрезмерная духота, как первый всадник, рисовала капельки пота на лбах прохожих. Мрачные облака преградили световое общение между Луной и Землей. Небо из последних сил собирало влагу, чтобы воздать ее в стократном размере. Легкий ветерок играючи превращался в сильный порыв, а в следующую секунду предавался забвению, сраженный все той же духотой, не желающей уступать владычество.