Порцию, посыпанную большим количеством горького перца, раза в два больше, чем полагается по стандартам меню, подали Алиасу. Хозяева души в нем не чаяли. Тамара Родионовна каждое утро бродила по рынку в поисках самого острого перца, дабы угодить любимому клиенту. Алиас не оставлял долгов. Разве что за исключением моментов, когда он кого-то угощал, и то долго не задерживал. Отдавал в тот же день, в крайнем случае – на следующий.

Отари Тариелович Булавадзе – личность интересная. Ему удавалось сочетать несочетаемое. Будучи обладателем вражеской национальности и вдобавок еще сотрудником милиции, он пользовался уважением среди населения. Если с первым пунктом все было предельно ясно, так как он прошел войну с первого дня, защищая свою родину, а не схожих по фамилии родичей, то второе трудно поддавалось логике. Он, будучи честным, нравственным, не берущим взяток, принципиальным и привязанным к профессии, арестовал уйму нарушителей, но под призрение уличных парней не попал, хотя для этого многого не надо было. Большинству было достаточно просто устроиться на работу в милицию. Конечно, к нему не бежали с распростертыми объятиями и не рассказывали о происшествиях, это вообще считалось одним из самых страшных грехов, но уж точно отношение к нему было не таким, как к другим носителям эполетов в синей камуфляжной форме.

Малорослый, худощавый капитан прошел быстрыми шагами мимо игроков в карты, обогнул икающего от поедания горького перца Алиаса и приблизился к барной стойке, за которой стоял хозяин Георгий Владимирович. Не оказав и ему никаких приветственных знаков, усатый мужчина со строгими чертами лица налил себе из графина стакан воды. Осушив его до дна большими глотками, привлек к себе внимание:

– Уважаемые!

Игроки, успевшие попрятать по карманам деньги, толпились в помещении. Перешептываясь друг с другом, пытались узнать, увидел ли Отари Тариэлович, что игра шла на интерес. Давать повод для моральных разговоров, которыми славился капитан, не хотелось.

– Сегодня утром поступило заявление, в котором гражданин известил о пропаже кошелька с содержимым в четыреста манатов и водительским удостоверением, – участковый вытащил из кармана улику и, показав ее всем, будто отыгрывая роль детектива на съемках фильма, продолжил. – Я по принципу раскрытых мною дел подобного характера отправился к мусорному баку подле нашего участка и обнаружил эту вещь. Преступник смеется над нами. Он совершает кражу, а вещественные доказательства подбрасывает, не оставляя улик. Это уже восьмое противозаконное действие за последние два месяца.

– А с чего вы взяли, что это – один и тот же человек? – полюбопытствовала протирающая пепельницу Тамара Родионовна.

– А это самое интересное, – Отари Тариелович, поглаживая усы, окинул сверкающим взглядом Алиаса, – все эти деяния объединяет тонкая нить. Грабитель возвращает половину имущества жертве. Этот случай не стал исключением. Когда я нашел кошелек, в нем было 200 манат.

– Прямо Робин Гуд Мухуский, – пошутил Алиас.

– Если не одна важная деталь, – блюститель закона налил себе еще один стакан воды и присел за стол к Алиасу. – Робин Гуд забирал у богатых и отдавал бедным. А тут жертвами являются сами бедняки. И пусть наш добряк не надеется, что когда я его поймаю, срок будет скошен пополам.

***

По извилистому подъему, ведущему к зданию университета, поднимались четверо. Шли тяжело – у горы имелся крутой склон. Один парень явно выделялся на фоне остальных. Одетый не по размеру, он тащился, волоча по земле подвернутые джинсы и вытирая со лба пот свисающей до колен майкой. Могло показаться, что этот худой, но обладающий не вписывающейся в конституцию телосложения большой головой с густой шевелюрой студент есть пример того, как, невзирая на трудности, нужно стремиться учиться. Но взяв нужную высоту, подобравшись к ступенькам храма знаний, он не последовал за тремя идущими впереди, а развернулся на сто восемьдесят градусов.

В припаркованном микроавтобусе РАФ играли в кости несколько человек. Шофер, покуривая сигарету, глядел на двух потенциальных пассажиров, ожидающих маршрутное такси. Для совершения рейса требовалась полная посадка, в идеале еще стоячих взять. Пассажиры, смирившись, ждали перемены, когда окончившие занятия студенты помогли бы заполнить места. Водитель о работе и не подумывал. Выкинув окурок, он определил сумму кона и закрутил зары.

Суть игры проста. Победитель предыдущего раунда делал ставку и совершал бросок. Остальным давался выбор – ставить аналогичную сумму и также кидать кости или пропускать ход. А дальше простая арифметика – у кого больше, тот выиграл. Ничья – в пользу первого броска.

– Пять и пять! Десять очков.

Смельчаков, желающих попробовать перекинуть комбинацию пятерок, не нашлось. Водитель потянулся к деньгам. Остаться при своем, будучи на ставке, – неплохой результат. Не успев коснуться монет, он увидел юношу, ставящего возле его кона равноценную стопку своих монет. Обычно молодых вроде Инала водители в силу возрастной разницы к игре не допускали. Иногда советом, а если надо, криком и подзатыльником гнали подальше. Инал же вел себя непринужденно. Взяв в руки кости, взболтал и швырнул на доску, лежавшую на сиденье. То ли решительность парня, то ли неординарность, в которой перекидывался один из наивысших результатов, способствовали молчаливому сопровождению ситуации.

– Шесть-шесть, – к всеобщему удивлению, воскликнул Инал.

Превзойти этот итог – дело невозможное, поэтому Инал, сложив свои монеты с выигрышными, заявил:

– Играю на все, – и бросил кости. Выпало три очка – единица и двойка.

И вновь никто не погнал парнишку на двадцать лет младше. Надежда поживиться легкими деньгами, а проигравшему водителю отыграться, оказалась слишком сладкой. Зазвенели монеты, и раз за разом цифры на выпавших костях росли.

Водитель перекидывал восемь очков. Соблазненный большим кушем, он завертел в излюбленной манере кубики и обнаружил, как к упавшей шестерке докручивается пятерка. Его довольный смех разлетелся по улице. Доминантным взглядом победителя, осматривающего поверженных соперников, он раззадоривал:

– Есть желающие рискнуть?

Игроки, признавшие поражение, приподняли вверх открытые ладони, а шаг назад от игровой дощечки символизировал капитуляцию.

– Секундочку!

Инал добросил к кучке денег горстку монет, позволяющую совершить еще один бросок.

– Это ты уже чересчур в себя проверил! – донеслось предостережение от одного наблюдателя.

– Шел бы ты, малой, когда повезло, – нарисовался очередной советчик.

А пораженный дерзостью водитель, похлопав глазками, растянул, как в таких ситуациях принято говорить, улыбку до ушей.

Инал долго тряс кулак. Как могло показаться зрителям, тихо читая молитву. В реальности он перебирал детскую считалку:

– Экете бекете чукото ме. Абаль фабаль дурмане. Экс пекс науль фауль пуль.

Кулак раскрылся, зары покатились, и две шестерки предстали к вниманию наблюдателей. Инал засыпал карман монетами. А водитель напоминал рыбака, у которого в последний момент прямо на глазах сорвался в воду добротный лобан. Он взглянул на остановку, на которой уже ожидало шестеро. Рафик не заполнить. Однако, задержавшись, он боялся проиграть отложенные на бензин деньги. Поэтому повелел требовательным голосом соискателям легкой наживы покинуть транспорт, ссылаясь на работу. Вышли все кроме Инала.

– А ты че стоишь? Я же сказал, на выход!

– Я в город. На учебу сегодня лень!

– Шуруй быстро учиться!

Инал вышел. Засвистевший покрышками Рафик забрал пассажиров и помчался по спуску на всех газах. Первокурсник физико-математического факультета, имевший предрасположенность ума к точным наукам, которую он просиживал на лавочках за азартными играми, побрел по оставленным на асфальте следам. Прогуляв в очередной раз лекции, он оправдывал себя тем, что достаточно уметь сосчитать до двенадцати, чтобы зарабатывать больше университетских профессоров.

***

Темнота накрыла улицу. Городские лампы не подавали признаков жизни. Свет из окон квартир едва попадал на дорогу, оставаясь единственной надеждой для прохожих. Еще с десяток лет назад светящийся огнями по ночам Мухус погас. Электричество – изобретение относительно недавнее, но одно из самых революционных, к которому люди привыкли, как к воде, еде и сну. А теперь приходилось привыкать к темным улицам – люди научились ходить по памяти. С какими только катаклизмами человеку не приходилось сталкиваться на протяжении истории, ко всему приспосабливались, а благодаря гибкости натуры одолевали и не такие крутые виражи судьбы.

Алиас остановился напротив входа в подъезд и присел на корточки в ожидании Инала. В руках он держал пакет с тремя банками. В одной в маринаде плавали соленые огурцы, во второй блестела кабачковая икра, а в третьей плескался компот. Парни собирались скоротать вечер дома у друга.

Вдалеке раздались крики пьяных персон, кутивших вместе целый день. Временами Алиас вставал и даже делал шаги навстречу, желая попросить их уединиться со своими проблемами куда подальше. Но, вслушиваясь в ахинею слов, которую они несли, вновь садился в любимую позу на парапете. Пожалуй, он оставил бы без внимания ругающихся, если бы среди пьяных выкриков вдруг не прозвучал один трезвый и до боли знакомый голос, быстро перекричавший всех.

– Вы что себе позволяете? Какая необходимость свои вопросы решать в центре двора? Пить не умеете? Не пейте! Утром друзья и братья, а вечером тот плохой, этот хороший? А потом у вас утром опять все хорошо, а у людей тут дети уснуть не могут! Все! Это пьяный базар! – кричал Инал, держа под мышкой полтора литра домашней чачи.

Невысокий парень с большой головой переключил внимание гуляк на себя. Его пару раз толкнули с претензиями, что лезет не в свое дело. Но когда подошел Алиас, крикуны спокойно выслушали замечания в свой адрес и разошлись.

– Сколько тебя можно ждать? – спросил Алиас.

– А ты не видишь, что происходит? В каждом дворе произвол – что хотят, то и делают. А я тут ходи, порядок наводи. А вообще, куда мы катимся? Стою, значит, на остановке с незнакомой женщиной, одетой во все черное. Вечер, общественного транспорта нет. Ловлю попутку. А все, как назло, мимо пролетают. Ладно я, но горем подкошенного человека, взрослую тетю подвезти сложно было? Потом эти моралисты водители употребят чего покрепче и жизни люд учить будут. Как эти крикуны. Трезвых их вообще не видно, а как выпьют, все – солисты. Кого слушать, не поймешь. Вот из-за трезвых упущений и пьяных переборов я и опоздал. Так что ко мне вопросов быть не должно! Держи ладошку, – Инал приобнял Алиаса.

Друзья вошли в подъезд, в котором жил их близкий друг Эрик. Деревянный пол был накрыт обработанным молью старым ковром. Обои, пострадавшие как от осколков, так и от обычной потери клея своих свойств, свисали с кирпичных стен. Облезлая штукатурка время от времени сыпалась с потолка, как следствие протекающей крыши. Местами вместо стекол в окнах темнели дощечки. Вот, что представляла из себя однокомнатная «хрущевка» с небольшой лоджией.

Во время войны его отец прибыл добровольцем. Ему настолько понравилась земля, которую он защищал, что в письмах домой он излагал желание после победы поселиться на ней. Однако до триумфа он не дожил. Семья отказалась от идеи переезда, за исключением старшего сына. Он оставил незаконченным одиннадцатый класс и возможную карьеру боксера в местной спортшколе, где не за горами ему светило звание мастера, и прибыл в Страну души, исполнив волю отца.

Зайдя в комнату, друзья обнаружили Эрика спящим. Хозяин громко храпел.

– Падающий потолок, – предложил Алиас.

– Огненный велосипед, – парировал Инал. – Выбирай, орел или решка?

– Решка.

Инал подбросил монетку.

– Увы, орел. Я победил.

– Кто бы сомневался, все как всегда, – пожал плечами Алиас.

Оголив ступни парня, они засунули куски бумаги между его пальцами. Приготовившись к зрелищу, проказники подожгли ее. Через несколько секунд спящий Эрик задвигал ногами, подобно велосипедисту, крутящему педали. Не выдержав боли, он проснулся и, скинув остатки пламени, с криком вскочил с кровати.

– Какого черта вы делаете? – Эрик схватил одной рукой Инала и, оторвав его от пола, прижал к стенке, а другой приготовился нанести удар. Высокорослый, широкоплечий, с большими кулаками он мог без проблем нанести серьезные увечья любому. Лишь громкий, надрывистый смех Алиаса, позабавившегося ситуацией, вернул Эрика в реальность, и он проехал кулаком по стенке.

– Дошутиться не боишься, братишка? – Эрик сменил гнев на милость и, похлопав друга по обоим плечам, обнял его.

– Только в те моменты, когда рискую, я чувствую, что живу! – продекламировал Инал.

Комната, оснащенная лишь необходимой мебелью, выглядела нагромождённой и забитой из-за маленькой площади. Единственная старая пружинная кровать заняла один угол, стол с разложенной закуской – другой, в третьем углу прозябал дряхлый шкаф, а четвертый служил дверным проемом. Скудный ассортимент посуды из нескольких тарелок, вилок и стаканов доставили из кухни, приготовив к использованию. Алиас вытащил из-под кровати банку-копилку и внес часть «заработанных» денег. Стеклянный литровый баллон выполнял роль «общака» и предназначался на «черный день». Инал последовал его примеру. А Эрик, вывернув пустые карманы, открыл газовую конфорку, чтобы сварить мамалыгу.

– Алиас, не пойму, хоть убей, на черта ты возвращаешь половину денег тем, у кого крадешь? – наблюдая, как закипает вода, спросил Инал.

– Сложно объяснить. Я же в детстве летчиком стать хотел. Путешествуешь по миру в форме от иголочки, рядом всегда красавицы стюардессы, а тебе за это еще и денег платят. Потом война. С фронта отец со старшим братом прогнали, чтобы кто-то в роду остался. Ни отца, ни брата не стало. Мама заболела. Впервые украл что-то из-за острой необходимости. Сам не понимал, что делаю. Но когда украл, такой адреналин получил, такой внутренний кураж, что второй раз, когда на дело пошел, помимо нужды уже и желание было. Это когда тебе приходится заниматься тем, что нравится. Любимая работа что ли, – засмеялся Алиас, а потом сразу помрачнел. – А вечерами вот так вот с друзьями сидишь, кушаешь, пьешь, денег откладываешь, а что-то екает в груди, а вдруг тот, обокраденный тобой человек, сидит голодный, или, того хуже, ревут его дети.

– Тогда зачем вообще красть? – возмутился Эрик.

– А как мне быть? Как ты, разгружать мешки с мукой в надежде, что заплатят, а не запишут получку на потом? Я не идеален. Кто-то радуется пойманной рыбке, кто-то халявной похлебке, кому-то нужна слава, а я вот такой образ жизни выбрал. И Бог мне судья!

– Мухусский суд тебе судья, – шутливо подчеркнул Инал.

– А вот не надо! Порой, вслушиваясь в речи наших идейных глашатаев и вглядываясь в их хитрые глазки, так и тянет затылок почесать, но есть одна проблема – нимб мешает. Мы вот как живем, – Алиас провел взглядом по комнате, – и то сострадание для малоимущих людей имеем. Всегда помогаем, всегда делимся, хотя сами в нужде. Вот Бог нас и видит, сердца счастьем наполняет. Ходим, несмотря на все ужасы жизни, радоваться умудряемся. А ты на этих посмотри, зажравшихся казнокрадов, руку с кормушки не выдергивающих. Одни, значит, погибли. Другие днями и ночами пашут поля, думают, как из такой сложной ситуации поднять Страну души. А эти из-под носа, ничем не брезгуя, все тащат. Нужды у них нет и азарта тоже, больные люди! Все в жизни у них есть, а несчастны оттого, что все мало. Вот ими пусть суды занимаются. Когда закончат, я сам приду, сдамся, чистосердечно причем.

– А ты чего такой умный с незаурядными математическими способностями и головой на пол тела, все монетки подбрасываешь, да в карты играешь? Шел бы работать, пользу приносить, – Эрик переключился на Инала.

– Да пошел бы, но и у меня одна проблема есть! Депутатом только с двадцати пяти можно, а мне пока восемнадцать. Возрастной ценз, сам понимаешь. А насчет карт ты зря так пессимистично. Вот буквально в старших классах школы учительница наша так в запой про Достоевского рассказывала, что лучше него никого нет. Даже на западе до сих пор читают, наслаждаются. На сто языков мира перевели. Всему классу на ум пришло, какой же Федор Михайлович умный. Вот будем хорошо учиться, может, на один процент такими же умными станем. А мне эта вся литература как ночью очки от солнца. Но как-то решили в джокер покатать. Карты есть, ручка есть, бумаги нет. Как назло, в доме ни тетради, ни пустой пачки сигарет, ни светлой скатерти. Зато книги есть. Подхожу к полке, а там Достоевский. Извинился перед классиком, взял книгу, проверил обратную сторону обложки – белая, чистая. Подходит. Пока шел, дернуло меня книгу открыть. И первые слова, что прочел, – Федор Михайлович в карты проигрался. Думаю, хотя бы до момента дочитать, проигрыш сдал он или нет, чтобы, если что, в классе запрет учительнице на Достоевского поставить. Читаю, а там такое написано. Он сидел в тюрьме, оказывается, и чуть за что-то вообще не убили. Так что, Эрик, ты выводы такие по крадунам и картежникам не делай, мало ли из нас потом Достоевские вырастут. От слов больно отказываться будет.