2. Под властью германии: октябрь – декабрь 1939

В первые же дни оккупации мы почувствовали то, что ожидает евреев под властью нацистов. В целях пропаганды германская армия раздавала продукты голодному населению. Грузовики и полевые кухни стояли в центральных местах города, и с них давали хлеб и суп. К ним выстроились длинные очереди. Но когда приближались к раздаче евреи, простаивающие долгие часы в очереди, германские солдаты их изгоняли. В местах раздачи, рядом с германскими солдатами стояли поляки и указывали на евреев. Я был этому свидетелем, ибо сам стоял в очереди за хлебом на улице Лешни. К счастью, ни немцы, ни поляки, помогавшие им, не признали во мне еврея, и я вернулся домой с буханкой хлеба.

Германские солдаты и офицеры нашли оригинальный способ издевательства над евреями, особенно обладателями бороды и пейс, и одетых в "капоты", на которых немцы впервые наткнулись в Польше. Вооруженные ножницами, они разъезжали по улицам, задерживали евреев с бородами, и срезали их наполовину, а также одну из пейс, часть волос с головы – в любой форме, на которую способно было их дикое воображение. Иногда они выдергивали и выщипывали бороды. Эти "процедуры" срезания и выдергивания обычно сопровождались избиением. Евреи с бородами и пейсами старались не выходить на улицу. Были евреи, которые, во избежание этих издевательств, сами срезали у себя бороды и пейсы и надевали обычные одежды. В один из октябрьских дней я видел шесть старых евреев, тащивших из последних сил телегу, в которой сидели два германских солдата и подгоняли стариков, требуя от них двигаться быстрей.

Германские солдаты ворвались однажды утром в синагогу "Мория", выгнали молящихся в талесах и филактериях, и приказали им плясать посреди улицы. Из окна я смотрел на пляшущих евреев. Не было предела издевательствам немцев над евреями. В те дни это казалось нам пределом зла. Мы и представить себе не могли, что это лишь начало.

Имущество и сбережения евреев были брошены на разграбление. Вначале отдельные солдаты хватали евреев на улицах, или входили в их дома и забирали деньги и драгоценности. Изо дня в день грабеж расширялся. Немцы приезжали на грузовиках к еврейским магазинам и мастерским и забирали все товары. Так они очистили мастерские по шерстяным и кожаным изделиям на улицах Генше, Налевки, Францисканской. Целые улицы внезапно перекрывались, немецкие солдаты шли из дома в дом, из магазина в магазин, забирали деньги, золото, драгоценности, меха. Евреи не знали, берут ли немцы все это себе, или конфискуют от имени властей. В середине октября был опубликован приказ, разрешающий евреям держать лишь две тысячи злотых, а все остальные деньги внести в банки. В то же время все счета евреев были заморожены. Они имели право снимать со счета не более 250 злотых в неделю. Все эти запреты потрясли евреев, большинство из которых и так осталось без работы и заработков.

Немцы стали хватать евреев на улицах и заставлять их разбирать развалины, убирать улицы, дома, уборные и мусорные свалки. Большинство этих работ они делали без всякого рабочего инструмента, да еще подвергались избиениям и издевательствам. Выходить мужчинам на улицы было по-настоящему опасно. Однажды мой отец вышел утром рано и вернулся поздно вечером, усталым и подавленным. Весь этот день мы испытывали страх за его судьбу. Отец рассказал, что недалеко от дома его схватили немецкие солдаты и послали вместе с двумя десятками евреев убирать развалины. С тех пор отец не выходил на улицу, и я, которого не хватали из-за моего малого возраста, ходил по разным делам, приносил из дальних мест воду. В начале октября немцы назначили "юденрат" – еврейское самоуправление, как официальное представительство евреев Варшавы, включающее 24 члена. "Юденрат" попросил власть воздержаться от захвата евреев на улицах. "Юденрат" возглавил Адам Черняков, который во время осады исполнял должность председателя еврейской общины города после того, как прежний глава общины покинул Варшаву. Черняков предложил властям посылать каждый день на работу 500 евреев, но не хватать их на улицах. Немцы согласились. "Юденрат" создал "рабочий батальон", который выполнял все требования немцев. Добровольцы получали от "юденрата" мизерную оплату. Но, вопреки всему этому, на улицах продолжали хватать евреев. Один отдел городской власти обещал не хватать на улицах, другой продолжал это делать. Это было результатом размножения различных отделов германского городского управления: армии, эс-эс, уполномоченных оккупационных областей по экономическому использованию Польши.

26 октября опубликовано было сообщение о завершении военного режима по всей оккупированной территории Польши, и замены его гражданской властью. Районы центральной Польши, включая большие города – Варшаву, Люблин и Краков – были определены как единое государственное объединение – генерал-губернаторство. Ветеран нацистской партии Ганс Франк был назначен верховным наместником с правительственной резиденцией в Кракове, а не в Варшаве, столице Польши. Западные области Польши, включающие польскую Поможу, Силезию и район Лодзи, были аннексированы Германией и стали частью "рейха".

Спустя несколько дней, после создания генерал-губернаторства, "юденрату" было приказано произвести перепись еврейского населения Варшавы, что и было сделано в последние дни октября: в городе проживало 360 тысяч евреев. Перепись вызвала большую тревогу и страх среди евреев, ибо цель это акции была неизвестна.

Из аннексированных Германией областей началось изгнание и насильственное переселение евреев в район генерал-губернаторства. В Варшаву прибыли десятки тысяч еврейских беженцев с небольшим скарбом, ибо главное их имущество было оставлено на прежнем месте. Положение их – без жилья и средств на жизнь – было очень тяжелым. Кое-какую помощь давал им "юденрат". Лишенные всего, смотрели беженцы с завистью на евреев Варшавы, все еще поживающих в своих домах.

Гестаповец, штандартенфюрер Эс-Эс доктор Рудольф Бац, сообщил Чернякову 4 декабря, что все евреи Варшавы будут сосредоточены в одном районе, где будет создано гетто. Это сообщение мгновенно разнеслось по всей еврейской общине Варшавы, и люди начали покидать свои дома со всем своим имуществом и переходить в тот район, который, по слухам, и должен был быть превращен в гетто. И в наш дом, который соседствовал с предполагаемым районом гетто, начали приходить знакомые из других районов с просьбами гарантировать им жилье у нас. Паника, связанная с гетто, длилась несколько дней, пока "юденрат" не объявил, что создание гетто откладывается на неограниченный срок.

Декрет о гетто был отменен после встречи Чернякова и нескольких членов "юденрата" с военным комендантом Варшавы генералом Нойманом-Нойруде. Черняков опротестовал приказ штандартенфюрера Баца о создании гетто, указав на трудности, которые это принесет населению Варшавы. Нойман-Нойруде отменил этот приказ, и евреи Варшавы получили отсрочку на целый год, пока не были переведены в гетто в ноябре 1940 года.

В начале ноября я праздновал свое совершеннолетие – бар-мицва. Готовиться к чтению "гафтары" – заключительной молитвы недельного чтения Торы, и толкования я начал еще до начала войны. Спустя несколько дней после прихода немцев в город, в разгар издевательств над евреями на улицах, отец объявил мне, что я должен возобновить подготовку к церемонии. Я предложил мое "восхождение к Торе" сделать без чтения комментария, но отец твердо стоял на том, что в любых условиях мы будем придерживаться традиций Израиля и проведем церемонию совершеннолетия. В одну из суббот начала ноября я "взошел к Торе". В синагоге собралось немного евреев, моя мать сидела в женской половине. Во время чтения "гафтары" мы услышали шум мотора автомашины, остановившейся недалеко от синагоги и голоса немцев. Я прекратил чтение, и безмолвие воцарилось в синагоге. Мы боялись, что сейчас ворвутся сюда германские солдаты и начнут издеваться над нами, как это часто случалось в последнее время. Через несколько минут снова послышалось урчание мотора, и машина начала удаляться. Мы вздохнули с облегчением и продолжили чтение. Церемония закончилась благополучно.

В один из дней конца ноября всех нас потряс трагический случай, происшедший недалеко от нашего дома. Еврей, человек "преступного мира", убил польского полицейского на улице Налевки, 9. Это было уголовное дело. Немцы разрешили польской полиции функционировать, получившей прозвище – "голубая полиция", и она служила немцам верой и правдой. После убийства поляка-полицейского, было арестовано 53 еврея, проживавших в этом доме, и от "юденрата" потребовали внести в течение двух дней штраф – 300 тысяч злотых в качестве условия освобождения арестованных. В случае неуплаты штрафа арестованные будут расстреляны. Сумма была нешуточной, "юденрат" объявил сбор денег среди евреев Варшавы. Штраф был оплачен. И, несмотря на это, все евреи, находившиеся под арестом, были расстреляны. Это был первый большой расстрел евреев. Он вызвал невероятное потрясение в еврейской среде.

1 декабря вышел приказ: все евреи, от 12 лет и старше, должны носить на правой руке белую повязку с изображением синего щита Давида – "магендавида" – на белом фоне. Этот знак должен бы облегчить немцам – отличать евреев среди толпы на улицах, унижать их и издеваться над ними. Мама приготовила белые повязки для всех членов семьи, и я нарисовал на них знак "магендавида", как было постановлено немцами: каждая сторона шестиконечной звезды – не менее 3 сантиметров длиной и одного сантиметра шириной.

Идя по улице с этой повязкой на руке, я испытывал одновременно гордость и унижение. Я гордился синим "магендавидом", символом, с которым солидаризировался. Я ведь получил сионистское воспитание, учился в ивритских школах – "Явне", "Тарбут", "Тахахмони", и за несколько месяцев перед войной вступил в "сионистское движение". Шагая по улицам Варшавы первого декабря, я убеждал себя, что мне следует носить этот знак на руке с гордостью. Но тот факт, что эту повязку я был вынужден надеть по приказу нацистских оккупантов, унижал меня. Я был уверен, что все, надевшие впервые эту повязку, чувствовали то же самое, что и я. На одной из улиц я наткнулся на ватагу молодых поляков, которые высмеивали евреев с повязками и кричали "Жиды, отправляйтесь в Палестину!" Дружба и сплоченность между евреями и поляками в период осады исчезли в первые месяцы германской оккупации. Вспышки антисемитизма среди поляков, избиение евреев, грабеж их имущества, доносы на евреев, стали каждодневной реальностью. И все же следует сказать, что было немало поляков, которые выражали поддержку евреям и реально им помогали. Но большинство польского населения оставалось равнодушным или враждебным к евреям. Издевательства, унижения, грабеж имущества, захват на улицах, избиение и убийства евреев, стали неотъемлемой частью каждодневной реальности евреев под германской оккупацией.

В первые же недели оккупации евреи начали покидать Варшаву и другие области, и двигаться в сторону восточных земель, аннексированных СССР. Граница между районами под властью Советского Союза и районами, оккупированными нацистами, не была закрыта герметически. Также происходил обмен территориями между сторонами. В первый период переход не был относительно трудным. Десятки тысяч евреев, главным образом, молодых, значительной частью выходцев из восточных польских земель, имеющих там родных, использовали возможность, и перешли в эти земли. Число евреев, пересекших границу законно и незаконно, насчитывало 300 тысяч человек. И все же многие не использовали эту возможность из-за трудностей дороги и опасностей, поджидавших евреев, и, главным образом, из-за крепких семейных связей, столь характерных для еврейства Польши. Не меньшую роль играла привязанность к месту проживания, необходимость оставить все имущество, финансовые трудности на советской территории, и требования властей, вынуждающих беженцев оставлять пограничные территории, и передвигаться в глубину СССР. Евреи, оставшиеся под властью нацистов, еще не знали, что им готовит грядущий день, и даже представить себе не могли в самом страшном сне, что их ждет массовое уничтожение, которое началось спустя два года. В тот первоначальный период германской оккупации обладатели виз в нейтральные страны получали разрешение на выезд. Из Варшавы небольшое число семей евреев, обладателей сертификатов, выехал в страну Израиля.

Мои родители решили, что моя шестнадцатилетняя сестра Рахиль уедет в город Свинцян, находящийся в зоне советской власти, и она покинула Варшаву в конце октября. Мы не знали, как она проехала и прибыла ли благополучно на место. Мы очень беспокоились, несмотря на то, что границу свободно пересекали: много опасностей поджидало в пути, особенно молодую девушку. Спустя месяц она вернулась. Рахиль рассказывала о спокойной жизни в Свинцяне, о хорошем отношении советских властей к евреям, о том, что многие из жителей города получили высокие должности в местном городском управлении, должности, доступ к которым евреям при польской власти был заказан. Она привезла приветы от всех родственников, которые просили нас вернуться в Свинцян.

В это время прибыла в Варшаву советская делегация, занимающаяся возвращением белорусов и украинцев в Советский Союз. Согласно пакту дружбы и пограничному разделу, заключенному между СССР и Германией 28 сентября 1939, могли люди немецкой национальности в СССР перейти в Германию, а белорусы и украинцы, находящиеся в зоне германской оккупации, перейти в СССР. Евреи, чье место рождения было в зоне, занятой советской властью, полагали, что они тоже включены в соглашение об обмене населением. Переходящие в зону советской власти с помощью делегации, имели право брать с собой все свое имущество, и условия перехода были более легкими. Мой отец полагал, что мы, уроженцы города Свинцян, который был присоединен к западной Белоруссии, сможем туда вернуться в рамках этого соглашения об обмене населением.

Шли недели, но так и не было ясно, включены ли евреи в соглашение. В начале декабря граница между советскими и германскими территориями Польши была закрыта. В советскую зону можно было попасть лишь незаконным путем: тайно пересечь границу. Польские контрабандисты и еврейские посредники занимались этим делом за немалые деньги. Отец решил, что я и моя сестра пересечем границу и доберемся до Свинцяна, а он с матерью будут ждать, пока прояснится ситуация с обменом населения. По наводке еврея отец связался с двумя проводниками, которые обязались за 250 злотых провести нас обоих до первой железнодорожной станции в советской зоне.

Расставание с родителями было тяжким. Мама с трудом сдерживала слезы. Я тоже старался не плакать. Отец успокаивал нас, что очень скоро мы все увидимся в Свинцяне. Поцелуи, последние жесты прощания, машем друг другу руками, и расстаемся. Утро 24 декабря 1939.

В канун Рождества я последний раз в жизни видел родителей.

Польский проводник довел нас до железнодорожной станции вместе с еще одной парой евреев и их пятнадцатилетним сыном. По плану мы должны были доехать на поезде близко к границе, и пересечь ее на санях. Перед вокзалом в Варшаве мы сняли повязки. Евреям, пойманным без повязки, полагалось серьезное наказание, но поездка в поезде с повязкой тоже была опасной. На станции германские патрули время от времени проверяли пассажиров. Поездка до станции Шидлец, расположенной вблизи границы, заняла несколько часов. Прибыли мы туда до полудня. На станции нас ожидал крестьянин, один из проводников, на санях. Мы продолжили путь боковыми проселочными дорогами до села на самой границе. Дорога была заснежена, стоял мороз. Время от времени мы соскакивали с саней и бежали рядом, чтобы согреться. Мы наткнулись на германский конный патруль, которые остановили нас и стали расспрашивать, куда мы едем. Мы объяснили по-польски, что мы из городка под Варшавой, дом наш разрушен в дни войны, и мы едем к родственникам в смежное с дорогой село. Нам разрешили продолжать путь. К вечеру мы добрались до маленького села, в четырех километрах от границы по реке Буг. Нам приказали оставить чемоданы и рюкзаки на сеновале, и мы зашли в дом проводника – согреться.