В эту субботнюю ночь, завершившую первый день войны, синагога "Мория" был полна молящимися евреями. Пение моего отца в этот вечер говорило мне намного больше, чем это было раньше. Это был последний раз, когда синагога была забита народом. На следующий день, в субботу, были четыре сигнала воздушной тревоги, и германские самолеты бомбили разные районы города. Выяснилось, что из-за частых налетов и отдаленности окопов в парке Красинского, мы не сможем успеть добраться туда в час опасности, и следует подготовить убежище поближе. Общими усилиями жильцов нашего дома мы привели в порядок подвал, превратили его в убежище, где и скрывались в ближайшие недели. Убрали с чердака вещи, которые там накопились за многие годы, чтобы уменьшить легко возгораемый материал, опасность пожара, если в дом попадет зажигательная бомба.

В понедельник, 3 сентября, должен был начаться учебный год, но из-за создавшегося положения, это открытие было отложено. Я не был сильно этим огорчен. В этот же день Англия и Франция объявили войну Германии, выполнив свои обещания в отношении Польши, не разочаровав, как они сделали в отношении Чехословакии. Мы очень радовались, услышав это сообщение, но радость наша сильно поубавилась в последующие дни с приходом новостей с фронта.

Сообщения о продвижении германских войск дошли до нас уже в первые дни войны. Польское радио передавало явно туманные и обрывочные сообщения о происходящем на фронте, но люди слушали передачи германских радиостанций, восхвалявших неслыханные победы германской армии, захваты, десятки тысяч пленных, огромные трофеи. Усиление бомбардировок немецкой авиацией Варшавы, множество жертв и разрушений, отсутствие самолетов польской военной авиации в воздухе, усилили отчаяние и чувство беспомощности. Но, несмотря на это, господствовало мнение, что продвижение немцев временно и является результатом внезапности нападения. С завершением всеобщей мобилизации, объявленной в Польше с началом войны, вступлением войск Британии и Франции в войну против Германии ход войны изменится к лучшему. Но этот оптимистический прогноз не оправдался.

С 3 по 7 сентября постепенно стало выясняться, что польская армия терпит поражение по всем фронтам и германские бронетанковые колонны продвигаются со всех сторон. Польская армия не была готова к этой войне. Пехотные дивизии и кавалерийские эскадроны не могли устоять против танков. Польская военная авиация большей частью была уничтожена на земле в первые дни войны, и германский военно-воздушный флот безраздельно господствовал в небе. Кроме численности и выучки германской армии, поражение польской армии нанесла ее оперативная стратегия, базировавшаяся на устаревших принципах Первой мировой войны, в то время, как германская стратегия внезапного нападения – "блицкрига" – была основана бронетанковой мощи и сильном военно-воздушном флоте. Согласно старой стратегии 1914–1918 годов, польская армия не создала линию оборонительных укреплений, а плоские равнины Польши служили идеальным пространством для продвижения танков. Несмотря на мужество и жертвенность, польская армия оказалась легкой добычей для германских танков и самолетов.

В течение считанных дней германские танковые армии сумели вторгнуться в Польшу, взяли в гигантские клещи с севера и юго-запада огромные территории, и приблизились к Варшаве, постепенно осадив ее со всех сторон. 6 сентября нам стала ясной величина поражения. В этот день в панике эвакуировались государственные учреждения, и польское правительство сбежало из столицы под покровом ночи. В прощальном обращении по радио глава польского правительства сказал, что "из-за опасности, грозящей Варшаве, правительство вынуждено оставить столицу, но полно решимости вернуться в нее после окончательной победы в войне". Также и генеральный штаб во главе с начальником генштаба Шмигли-Ридезом сбежали из Варшавы на восток. 7 сентября, вечером, радио Варшавы призвало всех мужчин, способных носить оружие, уйти из города на восток и влиться там, в ряды армии. Мы были потрясены этим сообщением, отчаяние и страх охватили всех.

Множество мужчин, главным образом, евреев, с семьями начали покидать город. Все полагали, что на востоке Польши будет остановлено наступление немцев. У людей не было никакого транспорта, все двигались пешком. По улицам города шагали тысячи людей, в одиночку и группами, с рюкзаками за спинами и портфелями в руках, и все шли на восток. Это бегство длилось днем и ночью, под частый аккомпанемент сирен воздушной тревоги. Я прислушивался к колебаниям родителей, оставлять ли имущество и добираться до Свинцяна, где живут наши родственники. Я, конечно же, хотел, чтобы мы сбежали в этот городок от бомбёжек и всей суматохи, бушующей вокруг нас, в городок, выглядящий в эти дни, по сравнению с Варшавой, спокойным и тихим местом. Моя сестра Рахиль требовала от родителей немедленно уходить. Решение было нелегким. Шанс вырваться из города пешком перед тем, как немцы перекроют все выходы, был весьма слабым, и нелегко оставить дом, который создавался тяжким трудом столько лет. Но пока колебались – оставаться или уходить – немцы закрыли все дороги из Варшавы.

8 сентября Варшава превратилась в осажденный город. Между драматическим призывом радио Варшавы покинуть город и окончательным его окружением прошли сутки. В это столько короткое время десятки тысяч евреев все же успели вырваться из города, но сотни тысяч остались. Среди покинувших были многие из руководителей польского еврейства, главы организаций и еврейской общины, а также многие из членов и инструкторов молодежных сионистских движений. До закрытия города в нем собрались десятки тысяч еврейских беженцев из дальних и ближних городков, окружающих Варшаву, сбежавших от немецких оккупантов и разрухи, нанесенной налетами германской авиации. Я видел этих людей, движущихся по улицам, целые семьи, частью на телегах, загруженных тюками, усталых, напуганных, отчаявшихся. Люди эти искали кров в городе, где господствовал хаос, в городе на грани полной разрухи и гибели.

Варшава в осаде, нет входа и нет выхода. Город превратился в крепость, и в нем – около миллиона граждан и, примерно, сто тысяч солдат, частью в виде боеспособных подразделений, частью разгромленных, понесших большие потери и разрозненной толпой добравшихся до столицы. Командующим войск, защищающих Варшаву, был назначен генерал Валериан Чума, но истинной душой защитников был мэр города Стефан Стажницкий, который возглавил гражданскую оборону после того, как правительство Польши сбежало из города. Жители города были призваны встать на его защиту, рыть окопы на подступах к Варшаве. Были созданы отряды гражданской самообороны, и молодые люди были призваны присоединиться к этим отрядам. Из тысяч добровольцев были отобраны лишь сотни из-за недостатка оружия. Жители должны были перекрывать улицы баррикадами и шлагбаумами, рыть перед ними противотанковые рвы поперек шоссе.

Я присоединился к группе в несколько десятков человек, строивших баррикаду на перекрестке улиц Дзейлена-Заменгоф. Там я встретил некоторых из моих сверстников, тринадцатилетних подростков. Из соседнего двора мы выкатили три телеги, перевернули поперек улицы. Извлекли камни из мостовой в местах, где намеревались рыть окопы, и нагромоздили их на телеги. Жильцы ближайших домов притащили шкафы, кровати, старые вещи, извлеченные из подвалов. Грунт, который извлекли из противотанкового рва, послужил для укрепления баррикады. В разгар нашей работы послышался гул самолетов, и грохот взрывов, раздававшихся где-то рядом, сотряс всю окрестность. В течение считанных секунд улица опустела, и мы тоже нашли укрытие в соседнем доме. На этот раз ответственные за оборону не успели включить сирены. Зенитки, стоящие в парке Красинского открыли огонь. Спустя двадцать минут вернулась тишина, и мы продолжили свою работу.

Через несколько часов баррикада высотой в два с половиной метров была готова. Перед ней – противотанковый ров глубиной в два метра и шириной – в шесть метров. Справа от баррикады мы оставили узкий проход для прохожих. Я взобрался на баррикаду и оглядел улицу. Еще две баррикады были возведены на расстоянии двухсот-трехсот метров от нашей. В городе были построены сотни баррикад. Варшава превратилась в гигантское пространство сплошных противотанковых рвов и препятствий.

Жизнь в осажденном городе с каждым днем становилась все трудней и трудней. Налеты усилились. Самолеты врага бомбили город много раз в течение дня, и тысячи зажигательных и фугасных бомб беспрерывно падали на город. Система воздушной тревоги перестала работать. Мы не знали, когда прятаться в убежища и когда их покидать. Так как бомбежку можно было ожидать в любой миг, мы перешли жить в подвал, вместе с остальными жильцами дома. Скученность в сыром, пропахшем плесенью, подвале была невероятной. В одном из углов мы расстелили одеяла на холодном и влажном каменном полу, и угол этот превратился в место нашего проживания: там мы ели и спали все дни осады.

Молодые мужчины и женщины дежурили поочередно, находясь на поверхности даже во время бомбежек. Главная их цель была – обнаруживать зажигательные бомбы, которые были небольшими, величиной с консервную банку. На месте их падения видны были искры и дым. С обнаружением такой бомбы ее засыпали песком, и, таким образом, избегали пожара. Горы песка были насыпаны во дворе, на лестничных площадках и на чердаке дома. Мы, группа детей, присоединились к взрослым дежурным, и нередко первыми обнаруживали дым, поднимающийся с чердака или угла двора, и гасили бомбу. В дни осады на наш дом упало пятнадцать зажигательных бомб, и все мы обнаружили и погасили. Обнаружение бомб и их гашение превратилось для нас в некий вид спорта, и мы соревновались в том, кто первым обнаружит бомбу. Больше всего мы боялись фугасных бомб, которые приносили большой урон домам, погребали людей под обломками, но против этих бомб мы были беспомощны.

Ночью прекратились налеты и безмолвие смерти, опустилось на город, изредка прерываемое эхом пушечной стрельбы и шумом шагов патрулей по улице. Часы эти давали отдых напряженным до предела нервам, и люди выходили из подвалов, поднимались в свои квартиры, проверяли, что там произошло, и затем немного оставались на улице. Абсолютная тьма господствовала в осажденном городе: электроснабжение города было выведено из строя налетами, и запрещено было зажигать огонь, который можно был засечь снаружи.

Молитва в канун еврейского Нового года – Рош Ашана – в синагоге "Мория" была перенесена на более раннее время, чтобы завершить ее до наступления темноты. Молиться пришли многие из жителей округи. Укутанный в талес, мой отец открыл праздничную молитву. Вид синагоги не походил на прежние годы, когда он был полон молящихся, пылали сотни свечей, царило праздничное настроение. Теперь виднелись разбитые стекла в окнах, осколки стекла на полу, не было никакого освещения, людей было мало, и все они были охвачены страхом. Ощущалось какое-то единение десятков людей, которые использовали перерыв между налетами после полудня, и пришли на праздничную молитву в осажденном городе, в котором пылали пожары. Когда мы дошли до половины молитвы, послышался гул самолетов. Грохот мощных взрывов доносился со всех сторон, главным образом, из северных районов города. Мой отец продолжал молитву, немного колеблясь, но люди в панике стали покидать синагогу. Я молился про себя, чтобы отец прекратил молитву. Я дрожал от страха, что в любой момент дом может обрушиться (Синагога была на втором этаже). Когда мы остались совсем одни, я потянул отца за талес, и дрожащим голосом попросил его прекратить молитву. Сестра Рахиль прибежала из подвала, и ее умоляющий голос повлиял на отца. Мы спустились в убежище.

В тот же день, за два часа до наступления темноты, был один из самых жестоких и продолжительных налетов на город, особенно, на северные его районы, где были сосредоточены наиболее густо заселенные еврейские кварталы. Казалось, что немцы пытались нанести им непоправимый ущерб именно в канун праздника Рош-Ашана. На следующее утро любопытство погнало меня наружу, чтобы увидеть город после налетов. Я сумел выскользнуть из-под надзора родителей, которые запретили мне покидать убежище, взобрался на чердак соседнего дома, который был намного выше нашего. Я видел столбы дыма над многими кварталами. В разных местах виднелись разрушенные дома. Я спустился и пошел в сторону улицы Налевски. На улице было много людей, несущих вещи, охваченных страхом и паникой. Это были те, кто спасся из разрушенных и горящих домов, и теперь искал укрытие для себя и своих детей. Вдалеке виднелись люди, несущие на носилках раненых в места, где собирали всех, получивших ранения. Убитых погребали в парках, превратившихся в кладбища. Несколько десятков людей занимались извлечением раненых и погибших из-под обломков.

Налеты на город усилились и участились, увеличивая разруху и число жертв, доходящих в течение дня до сотен, а то и тысяч. В середине сентября город начала обстреливать германская тяжелая артиллерия, работа разделилась между самолетами и орудиями: днем длились налеты, ночью – артиллерийские обстрелы. Кончился ночной покой, и круглые сутки мы находились под непрекращающимся огнем.

Но и этого было мало. Начался голод. Снабжение хлебом полностью прекратилось. Хозяева продуктовых магазинов не открывали их и прятали то немногое, что у них осталось. Продукты на черном рынке еще были, но цены на них взлетели до небес. Водоснабжение было нарушено бомбежками, и воду несли ведрами издалека. Этим занимались я и моя сестра Рахиль. С невероятным трудом добыла мать немного картофеля и соленой рыбы, и это было главной нашей пищей в дни осады. Жильцы подвала помогали друг другу, трудная жизнь сближала сердца. Воду кипятили сообща, из малого количества пищи давали немного и тем, кто ничего не сумел добыть. В первые дни войны люди еще надеялись, что обстановка изменится к лучшему: польская армия организует свои силы после отступления на восток, и с помощью Англии и Франции отгонит немцев, и даже прорвет осаду Варшавы. Все надеялись, что Германия будет вынуждена быстро вывести войска с польских территорий, чтобы сосредоточить их на западном фронте против наступления английских и французских войск. Но со временем надежды оказались напрасными, и всех охватило отчаяние.17 сентября, к вечеру, распространились слухи, которые подтвердились в реальности спустя несколько часов: Красная армия пересекла восточную границу Польши. Вначале не было ясно, пришла ли Красная армия на помощь полякам, или это был акт раздела Польши между Германией и СССР. Когда выяснилось, что правительство Польши и генеральный штаб сбежали в Румынию, стало понятно, что действие Красной армии направлено против Польши. Мы еще не знали о пакте Молотова-Риббентропа, подписанном в Москве 23 августа 1939, по которому был установлен раздел Польши между Германией и СССР. С 17 по 19 сентября Красная армия овладела, без всякого сопротивления со стороны поляков, территориями Белоруссии и западной Украины, которые находились под властью Польши со времен окончания Первой мировой войны. Суверенная Польша прекратила свое существование. В самой Польше еще осталось несколько очагов сопротивления немцам. До своего бегства в Румынию командующий польскими войсками дал приказ всем польским подразделениям сопротивляться до конца.