Фабр д'Оливе отрекся от родного кальвинизма в пользу мистического пифагорейства и римской теократии. Как и многие философы уже нашего времени, он видел истоки эмпорократии и, следовательно, начала всех европейских бед в возникновении протестантизма и его крайней формы – кальвинизма. Самым ярким выражением реформатской идеологии французский эзотерик считал Голландию и Англию. Он предупреждал о том, какие губительные последствия ожидают эти страны, когда ветшающие строгие кальвинистские или пуританские нормы будут заменены проросшим сквозь них либеральным законодательством. Сегодня мы наблюдаем во что вовлекли эти породившие Америку державы весь мир. Но участь Голландии, как либеральнейшего средоточия Европы, пожалуй, самая печальная.
По Фабру д'Оливе, задачей европейского человечества является построение сначала всеевропейской, а затем и вселенской теократии и возрождение некогда существовавшей вселенской империи. Это целиком созвучно с идеями его современника Жозефа де Местра, о котором Альбер Камю писал: «Жозеф де Местр отвергал якобинство и кальвинизм, в которых, по его мнению, подводился итог «всех злокозненных мыслей за последние три столетия», противопоставляя им христианскую философию истории. Вопреки всем расколам и ересям он стремился воссоздать «хитон без шва», то есть подлинно вселенскую церковь. Целью де Местра, как явствует из его масонских увлечений, было построение всемирного христианского града. Он размышлял об Адаме Протопласте, или Всечеловеке Фабра д'Оливе, в котором видел прообраз обособившихся человеческих душ, а также об Адаме Кадмоне кабаллистов, которого надлежало теперь восстановить в том виде, в каком он пребывал до грехопадения. Когда церковь сможет объять весь мир, считал де Местр, она станет плотью этого первого и последнего Адама. В его «Санкт-Петербургских вечерах» содержится масса высказываний на этот счет, поразительно напоминающих мессианские формулировки Гегеля и Маркса. Де Местр мечтал о новом Иерусалиме, земном и в то же время небесном граде, «чьи жители проникнутые единым духом, будут взаимно одухотворять друг друга и делиться между собой своим счастьем» и где «человек обретет самого себя после того, как его двойственная природа уничтожится, а оба начала этой двойственности сольются воедино» (14).
Нужно сказать, что в реальности чаяния Фабра д'Оливе и Жозефа де Местра оказались утопией. Европа пошла совсем по иному пути, полностью подпав под влияние заокеанской эмпорократии и этим перечеркнув смысл своего существования. Сейчас мы имеем единственную мировую державу, претендующую на роль вселенской империи и повсеместно под видом демократических ценностей навязывающую свою атеократию. Вся суть этой державы с ее атеократией – в потреблении. Что же касается суверенного понтифика или римского первосвященника, то его влияние на современный мир весьма ограничено, а при предыдущем папе Иоанне-Павле II Ватикан воспринимался чуть ли не как филиал американского госдепа. Но при новом понтифике Бенедикте XVI (к сожалению, с 28 февраля 2013 года он на покое) Святой Престол вновь начинает обретать уже утраченный авторитет, в церкви возрождается тридентская месса, ведутся активные переговоры о воссоздании единства Западной и Восточной церквей, расколовшихся в 1054 году. Многие европейцы, отвергая англо-американскую систему ценностей, приходят к выводу: либо духовно-религиозное возрождение – либо конец; третьего не дано.
Отметим здесь следующее знаменательное совпадение: в пророчествах святого Малахии, ирландского монаха XII столетия, нынешний (265-й от апостола Петра и 111-й от Иннокентия II) понтифик Бенедикт XVI назван «Славой Оливы» («Gloria Olivae») или папа Оливетан (Olivetan), что почти точно отражено во второй части фамилии французского эзотерика (Fabre d'Olivet). Именно с понтифика Оливетана должно начаться, пусть и короткое, христианское кафолическое возрождение Европы. После него на Святой Престол взойдет последний папа – Петр II или Petrus Romanus (112-й от Иннокентия II). Впрочем, вот как об этом говорит сам Малахия: «Во дни последних гонений Святой Римской церкви престол займет Петр Римлянин, который будет пасти своих овец посреди многочисленных невзгод. Во время этих бед город на семи холмах будет разрушен и страшный судья станет судить свой народ». Считается, что после Петра Римлянина Ватикан попадет под власть антихриста, который сделается главой новой мировой синкретической религии. Третья тайна явления Пречистой Девы Марии в Фатиме, аутентичная версия которой до сих пор не оглашена Ватиканом, как выясняется, говорит о том же. Сегодня оккультно-синкретическим движением «New Age», все больше перерастающим в религиозное, уже ведется подготовка к этому погибельному для всего мира событию.
Исходя из вышесказанного, возникают вопросы: по какой причине Антуан Фабр д'Оливе в завершении своей «Философической истории Человеческого Рода» отказался публиковать свой план теократического переустройства европейских государств; что же все-таки остановило его предать гласности свой грандиозный проект? Ответ очевиден: за внешней языческой фразеологией, мнимым политеизмом и игрой в совершенство античных форм проступает глубокая христианская вера Фабра д'Оливе, который очень опасался самой вероятности того, чтобы его планом могли воспользоваться создатели культа от мира сего. Для Фабра д'Оливе римский понтифик – это представитель Божественного Провидения и Единого Всевышнего. Но под конец жизни проницательный французский эзотерик все же разглядел в одном из грядущих римских первосвященников черты князя мира сего и главу новой всемирной синкретической антирелигии. Фабр д'Оливе унес с собой в могилу свой план теократического переустройства Европы. Подобно русскому философу Владимиру Соловьеву, он испугался антихриста. Иногда в своих более ранних произведениях Фабр д'Оливе чрезмерно увлекался красотой и изяществом форм в ущерб их внутреннему содержанию, но на сей раз мистическая интуиция его не подвела. Итак, быть может, в тайне последнего антипапы, что станет представляться законным преемником Святого Петра, и заключается разгадка убийства или самоубийства великого французского эзотерика Антуана Фабра д'Оливе.
Veni Creator Spiritus!
(1) Сент-Ив д'Альвейдр. Миссия Евреев. Издательство Кальманн-Леви. Париж, 1884. Далее идет речь о произведении Фабра д'Оливе «Вновь восстановленный гебраический язык» и книгах Сент-Ива д'Альвейдра «Миссия суверенов» и «Подлинная Франция» (прим. пер.).
(2) Schure Edouard. Les Grands Inities. Esquisse de l'histoire secrete des religions. Paris. Perrin et C-ie, 1917; pp. 181–182.
(3) Fabre d’Olivet, La Langue d’Oc retablie dans ses principes constitutifs, ms B.M. Hyeres. (Pret pour l’edition en 1817).
(4) Совершенно не понятно, почему автор статьи относит произведения Антуана Фабра д'Оливе к «мистике иллюминатов». Французский мистик не только не являлся иллюминатом, но, наоборот, был их непримиримым оппонентом. Известна его разоблачительная критика теорий Адама Вейсгаупта, лидера и основоположника иллюминатского ордена.
(5) Евгений Ланн. Литературная мистификация.
Государственное издательство. Москва-Ленинград, 1930.
X, 50.1 из № 36813. Ленинградский Областлит № 54014.
7 1 /4 л. Тираж 3000.
(6) Бердяев Н. Собрание сочинений. Т. 4. Париж: YMCA-Press, 1990, с. 347.
(7) Журнал «Вопросы философии», N 8, 1991, с. 54–74.
(8) Философия истории. Влияние на историю Провидения, Воли и Рока (по Фабру д'Оливе). Издательство «Дамаск», 1999.
(9) Ю. Стефанов. Мистики, оккультисты, эзотерики. Москва: Вече, 2006; с. 173.
(10) цит. по Ю. Стефанов. Мистики, оккультисты, эзотерики. Москва: Вече, 2006; с. 170.
(11) Antoine Fabre d’Olivet. La vraie magonnerie et la celeste culture. Paris, 1952.
(12) Г. Бостунич. Масонство в своей сущности и проявлениях. Части 1,2. Белград, 1928.
(13) Ю. Стефанов. Мистики, оккультисты, эзотерики. Москва: Вече, 2006; с. 178.
(14) Альбер Камю «Бунтующий человек» / Пер. с фр.; Общ. ред., сост. предисл. и примеч. А. Руткевича. Москва: Терра – Книжный клуб; Республика, 1999.
Прим. В тексте перевода многие философско-оккультные понятия, названия религиозных учений вместе с их приверженцами, а также различные этнические наименования даны с заглавной буквы, как во французском оригинале произведения Фабра д'Оливе. Кроме того, во избежание путаницы и разночтения определенные термины, имена и обозначения сопровождаются своим параллельным написанием по-французски.
Публикуемый мной труд по социальному состоянию человека должен был вначале стать частью более значительной работы по истории земли и ее обитателей, о которой я размышлял и для которой собрал огромное количество материалов. Я намеревался рассмотреть под одним углом зрения и по порядку изобразить всеобщую историю земли, на которой мы живем, сопоставляя ее историю естественную и политическую, физическую и метафизическую, гражданскую и религиозную, начав с происхождения вещей и завершая их последним развитием; таким же способом представить без малейших предрассудков космогонические и геологические системы всех народов, их религиозные и политические доктрины, их правительства, нравы, разнообразные отношения, взаимные влияния, которые они оказали на цивилизацию, их передвижение по земле, счастливые и несчастливые события в их судьбе, свидетельствующие о существовании более менее бурном, продолжительном, интересном, дабы извлечь из всего этого наиболее пространный и верный смысл, который до сих пор не был найден в изучении внутренней природы вещей, в особенности же внутренней природы человека, что нам столь необходимо узнать.
Я вынашивал в себе этот замысел, будучи еще юным и полным надежды, которую питает заносчивая юность; я не замечал никакого препятствия, способного меня остановить на большом жизненном поприще, которое я польстился осуществить. Уверенный в своей моральной силе и предназначенный к упорному труду, я думал, что ничего не воспротивится моему дважды упрямому действию вкупе с любовью и истиной. Так я обратился к исследованию с ненасытным жаром, беспрерывно повышая объем своих знаний без всякой заботы о том, как я бы их мог однажды применить. Признаться, из-за своих политических взглядов я был не готов к добровольному затвору, необходимому подобной самоотверженнности. Хотя я ничего не замечал в ходе революции, держась на равной дистации от партий, чуждый любой интриге, любой амбиции, я достаточно изучил вещи и людей, дабы мои мнения и мой характер не пребывали совсем в неведении. Обстоятельства, независимые от моей воли, сделали их известными Бонапарту, еще и преувеличив в его глазах то, что могло быть противно его замыслам. Таким образом, со времени Консулата он возненавидел меня довольно сильно и решил приговорить меня без всяких оснований к ссылке, нарочно включив мое имя в список тех двухсот несчастных, которых отправил погибать на недружелюбный африканский берег. Но по большой милости Провидения, мне удалось избежать высылки, хотя я и должен был действовать во время правления Наполеона с великой осторожностью, чтобы миновать сети, расставленные им для моей поимки.
Мои предчувствие и положение совпали между собой, сумев найти мне спасительное пристанище, и сообща обратили меня к изысканиям.
Меж тем, когда я отдыхал от своих исследовательских трудов, я обращал свой взор к плодам моего исследования и видел, мало удивляясь, что большие трудности не находились там, где я их первоначально представлял и что главным вопросом являлся не сбор материалов для задуманного мной здания, а познание их природы с целью их распределения не только в зависимости от формы, но и по однородности (гомогенности); их форма зависела почти всегда от времени и внешних обстоятельств, а их однородность от самой сущности вещей. Это размышление привело меня к глубокой проверке многих доктрин, которых ученые обычно классифицировали в качестве несоответствующих и противостоящих. Я убедился, что эти несоответствие и противостояние заключены единственно в формах, а основа являлась в сущности той же самой. Я предчувствовал с того времени существование великого Единства, вечного источника, откуда все исходит; и я ясно видел, что люди не так уж далеко от истины, как они думают обычно. Их наиболее великое заблуждение – искать ошибку там, где ее нет, и увлекаться формами, когда их надо избегать, дабы углубиться в сущность. В особенности же констатируем, что формы зачастую суть собственные произведения людей, как это видно из лютературных памятников высокого достоинства и, главным образом, из космогонии Моисея. Я прошу свободу остановить меня на мгновение на этом экстраординарном факте, который прояснит многие являемые вещи, без этого остающиеся непонятными.
Когда хочется написать историю земли, то берется за основу эта космогония с ее грубыми формами, каковые ей передают ошибочные переводы, и получается вдруг, что она находится в шокирующем противоречии с космогониями наиболее знаменитых наций, наиболее древних и наиболее просвещенных в мире. Тогда нужно со всей необходимостью либо ее мгновенно отвергнуть, либо считать священных писателей Китая, Индии, Персии, Халдеи, Египта, Греции, Этрурии, а также кельтов, наших предков, лжецами или безумцами, ибо они все, без исключения, дают возраст земле несравненно более древний, нежели эта космогония. Нужно опрокинуть всякую хронологию наций, обрезать их историю, уменьшить все, что они видели великого, увеличить все, что для них было неощутимо, и отказаться от этой столь хваленой мудрости египтян, от мудрости, которую величайшие люди искали с опасностью для своей жизни и неопровержимые памятники которой нам передали Платон и Пифагор. Но как отречься от данной космогонии? Это невозможно, ибо она, кроме того, лежит в основе трех наиболее могущественных культов нашей земли, среди которых иудаизм, христианство и ислам, в их древности, славе и распространенности. Очевидно, что всякий, кто сможет почувствовать божественные вещи, пройдя сквозь плотный покров, наброшенный переводчиками Моисея на писания этого умелого теократа, откроет в них недвусмысленные черты вдохновения, коим он был охвачен. Однако стоит ли, освящая эту космогонию, каковой она содержится в вульгарных переводах, продолжать изолировать себя от остального мира, рассматривая все несоответствующее ей в качестве нечестивого и ложного, и делать подобно просвещенной и могущественной Европе, кощунственно предающей остальную землю и поступающей в этом отношении как вела себя несколько тысяч лет назад маленькая и невежественная страна, называвшаяся Иудеей? Сие тем не менее возможно.
Но, скажут, зачем беспокоиться о вещи, коей должно мирно пребывать в забвении? Книги природы, в том числе книги Моисея, написаны для темных времен. Лучшее, что представляется сделать в светлые столетия, подобные нашим, так это оставить их народу, который их чтит, не понимая их. Ученые для построения космогонических и геологических систем не нуждаются в изучении того, о чем думал четыре тысячи лет назад законодатель еврейства. Наши энциклопедии в этом плане полны восхитительных вещей. И в самом деле восхитительных, если судить о них по числу, но столь же бесполезных, сколь же и ничтожных. Тогда как книга Моисея живет уже сорок веков и удерживает пристальные взгляды народов. И нескольких дней будет достаточно, чтобы опровергнуть те из них, которые вознамерились ей противостоять, дабы погасить легкомысленные искорки, поднявшиеся против этого величественного метеора.
О проекте
О подписке