Изнурительный зной лета сменился оживляющей прохладой; обильный дождь оросил иссохшую почву римских деревень и заставил расти везде по полям очаровательную пышную зелень: наступила вторая весна и обвила своими венками корзины, наполненные осенними плодами.
После торжества в праздник Медитриналий (11 октября), на котором впервые пробовали новое вино, и, два дня спустя, в праздник фонтанов, в день которого источники и колодцы украшались цветами, радостные возгласы поселян проводили римлян с их вилл.
Перебрался также в свой дворец и префект города Арадий Руфин со своей супругой Сафронией и дочерью Валерией; дворец этот находился на вершине Colimontium недалеко от Литерана. Эта часть города служила в то время местопребыванием знатнейшей аристократии, и дворцы Мария Максима, Валерия Арадия, Симаха и других превосходили один другого величиной и великолепием.
Арадий Руфин вступил на военное поприще при Максимилиане и Констанции Хлоре; Константин и Максенций были в юношестве его соратниками. Позже он попал в Никомедию ко двору Диоклетиана, где и женился на дочери одного короля вассалов, Торорта из Босфора, – Сафронии. Так как Торорт и семья его были христиане, то жених должен был обещать будущей супруге своей полную свободу исповедания, и Руфин честно сдержал свое обещание. Сам он, во всяком случае, как старый патриций, оставался верен служению богам, возвеличившим Рим, хотя воспитанный в Ново-Платоновской школе смотрел на многобожие как на символ различных качеств и деяний единого высшего существа.
Его брак был освящен рождением трех сыновей и одной дочери; мать воспитала их всех в христианском учении. Для супруга это не оставалось тайной, однако он надеялся, что школа и жизнь просветят, по крайней мере, его сыновей; он доверил их Лактанцию Фирмиану, которого Диоклетиан призвал в 301 году из Африки как учителя красноречия. Руфин не подозревал, конечно, что Лактанций вскоре после принятия этой должности сделался христианином. Позже сыновья его вступили на военное поприще, и теперь двое из них служили в войсках короля Лициния на отдаленной восточной границе империи, третий же умер славной смертью на поле сражения.
В кровавом преследовании Диоклетиана были пощажены Сафрония и дети ее благодаря заступничеству ее мужа-язычника. Когда весной 305 года Диоклетиан сложил корону, Руфин возвратился из Никомедии в Рим, где его честолюбию представлялись блестящие надежды. Действительно, Максенций, который в 306 году сделался монархом Италии, передал своему прежнему соратнику, по порядку, многие влиятельные должности, а в начале 312 года назначил его даже префектом города и тем вручил ему высшее управление делами города. Если честолюбие Руфина нашло удовлетворение в этом назначении, то супруге его оно причинило боязливые заботы и глубокую печаль. Она боялась не только внезапного низвержения с такой высоты под владычеством тирана, но и видела в этом исполнение своего страстнейшего желания – склонить когда-нибудь мужа к христианству.
В начале своего правления Максенций положил конец преследованию христиан и старался различными способами заслужить благорасположение римского народа. К сожалению, это хорошее начало продолжалось только до тех пор, пока после преступного восстания против своего собственного отца его владычеству грозила опасность извне. Когда же завоевание Египта полководцем Руфом и раздор между другими императорами, а особенно смерть императора Галерия в мае 311 года освободили его от боязни за надежность присвоенного престола, он сбросил маску, и Рим с содроганием и ужасом видел теперь ежедневно увеличивающиеся примеры жестокости, жадности и постыднейшего сластолюбия, с которыми тиран преследовал язычников и христиан. Во время обнаруживающегося в 311 году голода он кричал своим солдатам: «Смелей! Вперед! Расхищайте все!» Так как народ роптал вследствие этого, и крича о хлебе, собирался вокруг дворца, Максенций приказал своим солдатам рубить толпу и таким образом навсегда утолить их голод. Чрезмерно увеличенные и с неумолимой строгостью собираемые подати шли частью на содержание войска, частью же на очень дорогие роскошные постройки; еще не был окончен новый цирк на Аппиевой улице, как император начал уже на главной площади постройку храма в честь своего умершего сына Ромула. Притесняя с такой жестокостью римский народ, Максенций старался в то же время держать в руках знать посредством конфискации имущества и боязни попасть в тюрьму. Особенно христиане должны были узнать ненависть императора. Уже в 310 году умер мученической смертью папа Марцелий; его преемник Евсевий был в следующем году сослан в Сицилию, где вскоре после того и умер. Только политический расчет по отношению к Константину останавливал тирана от возобновления прежнего кровавого эдикта Диоклетиана против христиан.
В первые дни своего возвращения в город Руфин должен был привести в порядок множество запущенных дел, требовавших его присутствия в префектуре с утра до вечера. Он отдыхал только вечером, разговаривая со своею женою и дочерью. Шестнадцатилетняя Валерия, младшая из его детей, была чрезвычайно прелестное и грациозное создание; черные волосы обильными локонами окружали ее овальное, с нежными чертами лицо, и в глубоких глазах ее светилась чистая, полная детской непорочности, душа. Она обладала пылким умом и необыкновенной силой воли, почему и была радостью и гордостью своего отца, нежно любившего единственно еще оставшееся ему дитя.
Однажды вечером Руфин застал свою жену крайне серьезно настроенной. Напрасно спрашивал он о причине, напрасно старался развеселить Сафронию, которая чувствовала себя удрученной необъяснимым беспокойством. Когда после ужина раб поставил на стол корзиночку превосходного красного винограда и Валерия, подняв одну из кистей, с детской радостью любовалась ее величине и красоте, серьезно настроенная Сафрония начала в необыкновенно торжественных словах говорить по этому поводу:
– Узнай в этом плоде, – говорила она своей дочери, – образ страданий и испытаний души. Весенний луч должен найти виноградный куст выросшим на каменистой почве, привязанным к дереву и мокрым от слез под ножом виноградаря, чтобы сжалиться над ним и вырастить из обнаженной лозы благороднейший плод!
Валерия невольно опустила виноград обратно в корзину, мать же сорвала задумчиво одну красную ягоду, раздавила ее между пальцами и сказала:
– Кожа красна, внутренность же чиста и прозрачна, и между твердыми косточками винограда находится сладкий сок – так и со страданием.
На глазах Сафронии искрились слезы, молча и с огорченными сердцами сидели напротив нее муж и дочь.
Если бы особенно важное совещание не требовало, именно сегодня его личного присутствия в префектуре, на другой день Руфин охотно остался бы дома ради своей супруги, тяжелое предчувствие которой еще увеличилось, все-таки он обещал через час вернуться. После его ухода Сафрония поднялась на открытую, убранную цветами башенку их дома и следила глазами за мужем, идущим по дороге мимо Колизея к площади, где за храмом Мира находилось здание префектуры. Перед ее глазами возвышался там с очаровательной прелестью Фламиниев амфитеатр, или Колизей, превышаемый двойным храмом Венеры и Рома, вблизи его находилась триумфальная арка Тита и по левую сторону Палатинский холм с гордым великолепием царских дворцов; одно строение величественнее другого. Блеском утреннего солнца освещались храмы Юпитера Статора, Септима Севера и дворцы Августа, Тиберия и Калигулы с лесом колонн и статуй, ослепляя глаза богатым убранством золота, красок и редкого мрамора. Позади всего возвышался Капитолий с укрепленным замком и крытым золотом храмом Юпитера. Однако глаза патрицианки не видели всего этого великолепия, душа ее носилась далеко, вместе с ее сыновьями, и невыразимое желание их видеть вкралось в ее сердце. Она думала о своем муже и, вздыхая, подымала омраченный слезами взор к небу с вопросом: «Когда, о Боже, когда же уступит тьма язычества в его душе место познанию Твоей истины?
Опечаленная такими мыслями, она не обратила внимания на страшные фигуры, приближавшиеся к их дворцу, не видела, как рабы в императорских ливреях внесли на передний двор их дома закрытые носилки, тогда как на ближайшей улице, как в засаде, строились вооруженные солдаты.
Сафрония была выведена из мрачной задумчивости докладом, что царедворец желает с ней говорить, и только что о нем доложили, как он появился сам.
При виде этого человека, отталкивающие черты которого еще больше обезображивались наглой усмешкой, благородная женщина вздрогнула, вольноотпущенный же поклонился низко госпоже и сообщил ей, без обиняков, что божественный Максенций, очарованный ее красотой и грацией, избрал ее себе в супруги; что он, слуга монарха, получил приказание сейчас же привести ее к властелину и что носильщики стоят уже готовыми к услугам на переднем дворе.
Мертвенная бледность покрыла лицо Сафронии, несколько минут стояла она, окаменев от ужаса, подобно лани, увидевшей шакала, от которого она уже не может убежать и когти которого растерзают ее в следующее мгновение. Взгляд к небу привел ее в себя, и она ответила послу с твердой решимостью:
– Передай императору следующие слова его подчиненной: «Я христианка и священным союзом неразрывно связана со своим мужем; я не смею и никогда не исполню воли императора.
– Ну, – ответил царедворец с легкомысленной насмешкой, – от этих священных уз, которые привязывают тебя, высокая госпожа, к мужу, легко освободиться. Все смертны, гласит пословица. Итак, ничто не мешает тебе исполнить приказание императора».
Сафрония содрогнулась.
– Нет! – воскликнула она гневно, – никогда, никогда!
– Так знай, – сказал вольноотпущенный холодно и сухо, – что я имею строгое приказание немедленно, хотя бы и силой, привести тебя к императору. Чтобы избежать шума, я велел занять все входы, мои люди стоят в передней.
Угнетенная ломала безмолвно руки. Неужели нет никакого спасения? Из глубины своего душевного страдания устремила Сафрония к небу взгляд, полный пламеннейшей мольбы, как бы вдохновение свыше вложило ей в уста слова просьбы, с которой она, по-видимому, соглашаясь с приказанием, обратилась к царедворцу:
– Предоставь мне четверть часа времени, чтобы одеть праздничное платье, – сказала она.
Тот охотно согласился и, когда Сафрония ушла, сказал, язвительно смеясь:
– Похожа на всех!.. Женская добродетель? Ха-ха-ха!
Прошло четверть часа, Сафрония не являлась.
После продолжительного ожидания царедворец вышел из терпения, особенно когда вспомнил об ожидающем императоре, и смело пошел через соседние комнаты к покоям Сафронии. Он постучал, – ответа не последовало. Он позвал, – все было тихо.
Неужели, несмотря на все принятые им меры, нашла эта женщина выход, может быть тайный выход, чтобы убежать?
Быстро решившись, отворил вольноотпущенный двери; в ту же минуту Сафрония со словами: «Господи, тебе вручаю свою душу!» – вонзила себе в сердце кинжал. Она упала, не испустив ни звука.
С проклятием на губах убрался царедворец оттуда.
Евсений, писатель истории церкви, рассказывает нам это событие в своей книге «Жизнь Константина», причем он добавляет: «Эта женщина доказала своим поступком всему человечеству в настоящем и в будущем, что целомудрие только у христиан непобедимо, что оно сильнее смерти».
Немедленно извещенная рабыней о прибытии сыщика, Валерия, которая обыкновенно проводила утренние часы в занятиях наукой, поспешила в комнату матери; императорская стража ее оттолкнула. Намек одного из них дал ей понять, что что-то ужасное угрожает ее матери, и невыразимый страх охватил ее. Так прошло почти полчаса: наконец пришел вольноотпущенный, кивнул своим людям, и они поспешили уйти с ним.
Валерия вздохнула свободнее: ее матери, вероятно, удалось оттолкнуть от себя чудовище.
Она летела через комнаты, которые вели к покою ее матери, и громко звала ее. Однако ответа не было и… о милосердный Боже! Вот она лежит мертвая в своей крови.
С громким криком упала девушка на пол.
Руфин ускорил, по возможности, свои дела и поспешил домой, потому что и им овладел необъяснимый страх. Уже на переднем дворе встретили его, рыдая и жалуясь, привратники и рабыни.
С боязливой поспешностью ворвался он в комнату Сафронии: как громовой удар подействовал на него вид окровавленного тела.
Охваченный необъяснимым страданием, бросился он на пол возле покойной, положил ее голову себе на руки и восклицал, рыдая:
– Сафрония, милая жена! Нет, не может быть! Ты не умерла! О, скажи еще хоть одно слово! Открой хоть еще один раз глаза!
Однако супруга была мертва; когда же он осведомился о своей дочери, то узнал, что она в обмороке, и направился, шатаясь, от ложа покойницы к постели своей дочери.
Бледная как мрамор, с закрытыми глазами, без дыхания, лежала там Валерия. Руфин схватил судорожно ее руку, как бы желая удержать душу в слабом теле. Ах, если это не только обморок! Если в одно время похищены у него жена и дочь! Верная кормилица, которая ухаживала за больной, успокоила отца, говоря, что пульс ее еще бьется и что Валерия скоро очнется.
– Но тогда нужна величайшая осторожность, – прибавила она и попросила отца подождать в соседней комнате ее пробуждения.
Руфин вышел.
О проекте
О подписке