Отзывы на книги автора «Антония Сьюзен Байетт»

"Какой Шекспир, из погребка
Домой вернувшись на рассвете,
В бреду спадая с тюфяка
В таком спасается сюжете?"
Александр Кушнер.

Об этом романе, которым "Азбука Аттикус" порадовала русскоязычного читателя в конце апреля, литературные обозрения говорили как об одной из самых ожидаемых новинок книжной весны. Главным аргументом в пользу чтения было: это первая часть "Квартета Фредерики", не растолковывая, кто такая эта Фредерика с ее квартетом, чем бы он ни был.

Тетралогия, которую считают magnum opus Антонии Байетт, охватывает четвертьвековой промежуток и писалась на протяжении двадцати четырех лет: первые два романа до мировой известности писательницы, пришедшей к ней с букеровским "Обладать", завершающие после. На русском пока лишь первая книга, которая увидела свет в семьдесят восьмом, а описанные события относятся вовсе к пятьдесят третьему году. Героине, давшей имя четырехкнижию, семнадцать, как в тот год Байетт, что позволяет предположить в ней некоторые автобиографические черты.

Что касается "Девы в саду", с равным основанием роман можно было бы назвать "книгой Стефани, Маркуса, Дэниэла, Александра". Безусловно яркая Фредерика, которая окажется в центре внимания в следующих романах, здесь еще не на основной позиции, хотя в главной роли. В том смысле, что ей, школьнице, буквально достается роль молодой Елизаветы I в пьесе, где королева-девственница центральный персонаж. Теперь о книге.

В фокусе внимания семья Поттеров (ни к Гарри, ни к Беатрикс отношения не имеющая). Отец, яростный Билл, преподает в частной школе для мальчиков, там все на нем держится, и с полным основанием мог бы сказать: "Школа - это я". Редкое сочетание педагогического и организаторского талантов делает его незаменимым на работе, дома однако Билл в ипостаси "тиран и сумасброд" (ну. когда дает себе труд выступить в какой бы то ни было роли). Большей частью его вклад в семейную жизнь ограничивается безразличием.

Самоотверженная Уинифред, жена и мать троих его детей, в свою очередь та, на ком держится дом. Такое себе вполне патриархальное разделение обязанностей: работают одинаково, но слава и почет достается супругу, в то время, как жена вынужденно довольствуется ролью мышки серой белой несмелой и воспитательницы Стефани, Фредерики и Маркуса.

Спокойная доброжелательная красавица Стефани ("все хотят на мне жениться") такая английская роза, окончив колледж преподает теперь в той школе для девочек, где сама училась. Претендентов на ее руку было немало, но сама девушка не рвалась в болото семейной жизни, пока не встретила Дэниэла Ортона, приходского курата, огромного неловкого и неуклюжего толстяка, чьим девизом могло бы стать деятельное добро. Они и притянулись друг к другу в соответствии с боэцианским "подобие стремится к подобию" (ну, это кроме сексуального притяжения).

Младшая Фредерика, совершенная противоположность сестры, рыжая бестия, буря и натиск, "я что угодно могу, что угодно могу лучше всех прочих". На самом деле, лучше всего у нее получается читать книги и интерпретировать прочитанное. Она нехороша собой и почти лишена той грации, какая может служить страшненькой девочке некоторой заменой красоты. Но у Фредерики есть несокрушимое убеждение в своем превосходстве, которое вернее других аргументов убеждает окружающих, что носитель достоин лучшего, и вся она пылающий яростный пламень.

Младший в семье Маркус ("да, я знаю, так сходят с ума") красивый хрупкий мальчик одинокий астматик, чрезвычайно одаренный музыкально и математически, и с явными чертами аутичного спектра. Есть тонкокожие люди, которых острые углы этого мира ранят больнее прочих, он из таких. И он слышит музыку сфер, то умение находить решения сложных математических задач и делать мгновенные вычисления, оно и давало ощущение немыслимой гармонии, пока Билл не привел какого-то профессора чья попытка препарировать дар закончилась тем, что он покинул мальчика.

Ввергнув в состояние неизбывной муки, которое прекратилось, когда Маркус обрел друга в лице преподавателя биологии Лукаса Симмонса, одержимого эзотерическими идеями в этаком нью-эйджистском изводе: неоязычество, гипнопедия, осознанные сновидения, ритуалы расширения сознания и прочая психоделика. В Маркусе Лукас видит не то медиума, не то вовсе мессию и все их совместные эксперименты явно отдают безумием. Но попробуйте сказать одинокому подростку, у которого наконец появился друг, что это не вполне, по вашему мнению. подходящая для него компания. То-то же.

И вот это все очень конспективно об одной семье в фокусе внимания книги. Ничего еще не сказав о сюжете, в центре которого преподаватель той же школы для мальчиков Александр Уэддербери, написавший пьесу о Елизавете I, окончание работы над которой счастливо совпало с восшествием на престол ее царственной тезки, по сей день правящей Англией. Мало того, пьесой, действительно прекрасной, заинтересовался меценат Кроу, готовый способствовать реализации проекта немалой энергией, деньгами и связями - классическое "оказаться в нужное время в нужном месте".

Впрочем, последнее с равным основанием можно отнести к Фредерике, в чьем сочетании ярости с грацией коряги купно с поразительным портретным сходством, большой человек разглядит королеву-девственницу и отдаст ей главную роль в постановке. А меж тем, перипетии этого действа и сопутствующих ему влюбленностей, разочарований, интриг, расставаний - составят основу сюжета. И это я еще ничего не сказала о невероятной аллюзивности романа, в котором едва не каждый диалог апеллирует к литературе, от Шекспира до Т.С. Элиота и Эзры Паунда, хотя удельный вес отсылок к Эйвонскому Лебедю на порядок больше остальных.

Признаюсь, начинала читать, вернее слушать в оригинале, изрядно намаявшись, текст представлялся перегруженным языковыми красивостями, чрезмерно и неправомерно изузоренным. На слух сюжетная канва бралась без проблем, но языковая избыточность, богатейшая референтность романа ускользала. Это сейчас к тому, что русский вариант, над которым трудился коллектив переводчиков: Исаева, Ланчиков, Псурцев - превосходен, такая балетная взлетность, за которой не ощущается колоссального труда. И редакторская работа того человека в Азбуке, который свел три голоса воедино, выше всяких похвал. Книга великолепна, по-настоящему Большой роман.

Я всхожу на башню и вниз гляжу со стены
У.Б. Йейтс

Об Антонии Сьюзен Байетт трудно писать, любой текст о ее книгах, рядом с этими книгами бесконечно мал. В них наслаждение, какое только способна дать умная изысканно непростая проза. Но это не искусство ради искусства, мастер интриги, Байетт, с размеренностью метронома вбрасывает шокирующие подробности, вытаскивает из семейных шкафов скелеты, неимоверно усложняя ткань романа, выплетая неожиданные, прекрасные, гротескные узоры. Иногда читать физически больно, порой таешь, плавишься от умиления или внутренне застываешь, съеживаешься от догадки об истинной природе тех или иных отношений.

"Вавилонская башня" третий роман «Квартета Фредерики» - тетралогии, которая считается magnum opus Антонии Байетт и охватывает четвертьвековой промежуток. Цикл писался на протяжении двадцати четырех лет: первые две книги до мировой известности писательницы, пришедшей с "Обладать", за которого получила Букера, завершающие - после. Здесь с нами уже не семнадцатилетняя бунтарка, яркая и яростная Фредерика Поттер "Девы в саду", не популярная кембриджская студентка "Живой вещи". Но молодая женщина, жена и мать, по мнению многих - сделавшая ослепительную партию. Марьяжный успех Фредерики вроде брака Лиз Беннет, только вот Найджел совсем не Дарси.

Катастрофа нелепой смерти Стефани, которой завершился второй роман, разметала ураганом судьбы всех ее близких, младшая сестра не исключение. Сильный, уверенный в себе красавец лорд Ривер, который оказался рядом, когда она больше всего нуждалась в утешении, казался надежной защитой, гаванью в житейских штормах, и - чего уж там, головокружительный взлет на социальном лифте представлялся очень приятным бонусом. Однако получив то. другое и третье, сделавшись хозяйкой поместья и мамой Лео - сына, о каком только мечтать, Фредерика не обрела счастья. В полном соответствии с максимой: "что такое счастье - каждый понимает по-своему", в ее случае все не исчерпывается социальным престижем и богатством. То и другое могли бы стать приятным дополнением, но суть для нее в интенсивной интеллектуальной жизни, в возможности общаться с подобными себе, обмениваться мыслями, идеями, в творчестве.

Фредерика не хранительница очага по своей сути, она такой Прометей, в клетке чахнет и неминуемо должна попытаться вырваться. Катализатором стала случайная встреча с кембриджским приятелем, после которой в поместье полетели письма от всех друзей студенческой поры, которые теперь в гуще интеллектуальной жизни. Не сегодняшний офисный менеджмент, на дворе свингующие 60-е, зарождается телевидение, в культуре постмодернизм наступает на пятки модернизму, и место Фредерики во всем этом. Что совершенно не соответствует понятиям супруга о достойном поведении. При том, что "бьет - значит любит" и заражение принесенным из борделя ЗППП таким понятиям не противоречит. Героиня сбегает от своего прекрасного принца и начинает строить жизнь по собственным лекалам.

Бракоразводный процесс и битва за право опеки над сыном, покажут ей, насколько у одинокой работающей женщины меньше возможностей, чем у богатых и знатных, и все же Фредерика воительница. Параллельно в романе разворачивается история "Балабонской башни" - романа в романе, написанного одним из героев. История беглецов от кошмара Французской революции, намеренных создать дивный новый мир всеобщего счастья в одном отдельно взятом замке. Жуткая утопия, которая совмещает идеи французских просветителей с книгами маркиза де Сада, и задолго до финала оборачивается своей противоположностью. Болезненно притягательная книга - смесь ужаса, омерзения и возбуждения - становится скандальной и удостаивается суда по обвинению в порнографии.

Оба судебных процесса: бракоразводный Фредерики и над романом Джуда происходят практически одновременно, являя собой отражение эволюции общественной морали в отношении женщины и культуры, которые вольно или невольно уравниваются. Частный случай борьбы против домашнего насилия и за право решать свою судьбу становится отражением мощной тенденции к явлению женщин, готовых принять деятельное участие в интеллектуальной и культурной жизни общества, на равных войти во все социальные сферы. От первого поражения к малым победам, которые повлекут за собой большие. "Вавилонская башня" в определенном смысле манифест феминизма, что закономерно, Байетт одна из икон фем-движения.

Есть нюанс: всем подряд я бы не советовала роман требует определенного бэкграунда. Отдельно от предыдущих книг "Квартета" его вполне можно читать, хотя знание предыстории приветствуется. Смешная, трагичная, трогательная, умная, глубокая, пугающая, обнадеживающая - упоительно непростая книга

"Дева в саду" - первый роман цикла "Квартет Фредерики". С первых же станиц авторский слог очаровал меня своей метафоричностью и тягучестью, к тому же  чувствуется влияние русской классики, в особенности прозы Л. Н. Толстого с его потоком сознания и философскими размышлениями. Как и в остальных произведениях Байетт, в романе нас ждут как отсылки  к английской классике ( например, к поэмам Шекспира), так и исследования в области литературы, умело вписанные в основную сюжетную линию.  Произведения этой талантливой английской писательницы поражают многообразием философских вопросов, умело вплетенных в ткань повествования, однако глубина мыслей не мешает им звучать так жизненно в устах главных героев.  Отдельно стоит отметить, с какой точностью изображены характеры персонажей: образы такие яркие и живые, что мы чётко видим мотивацию поступков героев, и  словно рука об руку идём рядом с ними на протяжении всего повествования, пробираясь сквозь тернии к поиску себя как личности и своего места в мире.
Этот роман  хочется читать медленно, вдумчиво, погружаясь в атмосферу английского городка XX века, плавно растягивая удовольствие от чтения.
В романе "Дева в саду" мы видим влияние  английской мифологии на одних персонажей  и античных текстов, которые обсуждают другие герои книги при постановке театральных сцен (особенно это касается  пьесы Александра о восхождении на трон английской королевы Елизаветы I), и всё это вписано в жизнь маленького английского городка. Действие романа пронизано духом английской аристократии  XX века и происходит в период коронации Елизавета II.
Рекомендую всем, кто любит утончённую, можно даже сказать, интеллектуальную литературу о самой литературе, кто готов копаться в отсылках к классическим произведениям. А также любителям  романов  с неспешным повествованием, где сюжет разворачивается постепенно, тягуче, но в этом чувствуется определенный шарм.

На дворе стояла середина 50-х — тихое, мирное (ныне подзабытое) время: люди только-только перестали жить в стеснении; до Суэцкого кризиса и Венгерского восстания ещё год. Большинство британцев скромно и спокойно ждали, что жизнь будет делаться всё лучше и лучше.

Нежность и спокойствие. То, что я  почувствовала, открыв сейчас книгу, чтобы писать о ней.  Это Азбучное издание так устроено, что блёрбы (цитаты из отзывов критиков), которых обычно бывает одна-две, и помещают их на заднюю сторону обложки, здесь занимают несколько страниц в начале томика. Множество людей, чье мнение определяет место произведения в ряду культурных артефактов, сказали о "Живой вещи" много прекрасных слов.

  Все хвалят и все говорят о разном: глубина и широта, оригинальность и "в лучших традициях", богатство до избыточности и точность хирургического ланцета. Мир идей и мир страстей, эпическое полотно и  проникновение в потаенные душевные глубины. Все об одной, не самой знаменитой у автора, книге. Даже не об автономном романе, а части тетралогии. Почему? Потому что она того стоит.

  Эта книга из числа редких вещей, умеющих развеять душевную смуту и вернуть тебе тебя. Такой, какой хотела бы видеть. Я читала ее, чтобы написать короткий отзыв для литературного портала, дней десять назад. И открыв сейчас, поняла. как много скверного довелось перечувствовать за эту десятидневку: тревога, непонимание, неверие, обида, испанский стыд, горечь, беспокойство, страх, унижение, приступ ужаса, безнадежность, крушение системы ценностей - тот фон, в котором мы находимся против воли.

Так вот, с этим романом, просто открыв его, я вернулась к себе до всего этого. Почувствовала нежность и спокойствие. Такое у великой литературы свойство, нивелировать мерзости жизни, помещать их в рамки, дарить понимание - они не все, что у тебя есть. Знаю. подходит не всем, но если вы книжный человек, вам сюда. Вторая часть "Квартета Фредерики" охватывающего временной промежуток в двадцать пять лет и столько же времени взяла работа над ним у писательницы.

Эту тетралогию считают magnum opus Антонии Байетт, хотя престижные литературные премии принесли ей другие работы. Возможно дело в специфике, писалось четырехкнижие действительно, очень долго, в общей сложности четверть века с длительными перерывами. Но что-то же заставляло писательницу раз за разом возвращаться к истории и героям, что-то сподвигло Азбуку Аттикус на перевод, спустя двадцать лет после опубликования последней книги. И, положа руку на сердце - это лучшая новость весны.

То есть, прежде. чем читать "Живую вещь", необходимо прочесть "Деву в саду", так? Вовсе нет,  "Квартет Фредерики" - тот случай, когда за следующую по порядку книгу можно браться, не прочтя предыдущих, достаточно знать краткую предысторию, расстановку сил, отношения персонажей. Разумеется, если прочтешь первый роман,  удовольствие  от второго возрастет по экспоненте.

Семья Поттеров: неистовый Билл, редкое сочетание педагогического и организаторского талантов на работе и домашний тиран в семье; его самоотверженная супруга Уиннифред, старшая дочь ангелоподобная Стефани, младшая яростная Фредерика, и сын Маркус, отчасти аутист - все они  переживают время перемен. Гнездо с замужеством Стефани опустело, Маркус оправляется от последствий нервного срыва и временно живет в доме сестры,  Фредерика готовится к Кембриджу и "присутствуя отсутствует". Уиннифред переживает синдром опустевшего гнезда, а Биллу не над кем яриться.

Стефани готовится стать матерью, примеряя жертвенную роль, какая неизбежно достается женщине, приносящей мечты и амбиции на алтарь супружества и материнства. В то время как Фредерика, вся буря и натиск, желает брать от жизни все: узнать, испытать, пережить, добиться и достичь как можно больше всего, найдя применение всем своим талантам.  Маркус, в общем, кажется потихоньку выходит из своего кокона.

Они получают новый опыт, проживают и рефлексируют множество ситуаций, они пытаются переиграть вечную пьесу, в которой поколение родителей бездарно растратило свою жизнь. Они верят, что сумеютвсе и все у них получится. Ну, потому что время сейчас другое, более доброе к людям, чем то, какое доставалось в удел предыдущим поколениям. И потому что сами они умнее (кто бы сомневался). Они не повторят ошибок, а впереди счастье в дивном новом мире.

Оригинальное название книги "Still Life", напрямую соотносится с натюрмортом, с исследованием природы цвета и света. Как полноправными героями «Девы в саду» были Шекспир и драматургия, так здесь ими стали ван Гог и живопись. Байетт каким-то немыслимым образом удается говорить о вещах из культурной и интеллектуальной сферы, наполняя их биением живой крови. Когда об этом рассказывает она, ты входишь в это и это входит в тебя.

Вы будете умиляться и возмущаться с этой книгой, не раз посмеетесь (не могу гарантировать, что смех этот будет добрым) и один раз заплачете (там нельзя будет не заплакать). Не могу не сказать о  переводе Дмитрия Псурцева и Дарьи Устиновой, он великолепен, а роскошная избыточность и упоительная непростота этой прозы напомнят одновременно о Диккенсе, Гоголе и Набокове.

Смешная, трагичная, трогательная, умная, глубокая и удивительно живая вещь.

Я о-очень долго ждала, когда у меня соберутся все тома, но все же желание читать пересилило. Я с трудом удерживалась, чтобы не броситься в чтение сразу, как только книги выходили, но узнав, что А. Байетт больше нет, и новых книг больше никогда не будет, я в каком-то смысле восприняла эту ее тетралогию как «лебединую песнь», и возлагала на нее большие надежды, хотя внутренне была готова и к разочарованию: мне так нравится шедевральная «Обладать», что по сравнению с ней другие книги меркнут, по крайней мере, так было до сих пор. К чтению приступала с осторожностью, почти как к эзотерической литературе, зная при этом, что даже если ожидания не оправдаются, буду мемориально дочитывать каждый том, – такой вот своеобразный аванс я давала этим книгам. И…

… облегченно выдохнула на первой же странице «Девы…», потому что все было прекрасно, и во мне сразу же воскресла атмосфера чтения «Обладать», поскольку стилистика мелких деталей и подробностей сделала чтение интерактивным: я не просто погрузилась в то время - я совершила прыжок во времени, поселилась и стала жить на этих сугубо английских страницах, настолько все было «овеществлённо».

Это не было легким чтением ни в каком смысле слова. Книга очень внутренняя. Сюжет, внешнее действие до конца не отражают полное индивидуальных контекстов происходящее, поэтому от читателя ожидается работа понимания, вчувствования, интерпретации. Свое погружение в нее я бы сравнила с чем-то вроде подготовки к научному семинару, когда ты пристрастно читаешь первоисточник и не хочешь оставлять никаких пустых лакун в понимании текста, а потому заполняешь их до зримого образа с помощью Интернета (в поисках фотографий и картин) и исторических, медицинских или «шекспировских» книг (принести стремянку, залезть на самый верх, смахнуть пыль вокруг, с трудом вытащить толстый давно не читанный том, сдуть пыль с корешка, разлепить слегка слежавшиеся и похрустывающие страницы, найти цитату, комментарий, иллюстрацию) - во всем этом находится своеобразное сопроводительное удовольствие, в котором ты не можешь себе отказать. Со всем этим текст становился со-участным – живым, плотным и особенно отчетливым, выпуклым. С одной стороны, мне было жаль, что с каждой минутой чтения страницы убывают, с другой - я радовалась, что в запасе еще много сотен таких страниц, к счастью напечатанных мелким шрифтом. Чтение А.Байетт – это не развлечение, не зрелище, не перфоманс, это - работа.

При всей своей детализированной овеществлённости «Дева…» - не из тех текстов, что легко прогнутся под кинематограф. Я даже думаю, что они и вовсе не подлежат экранизации в силу абсолютной полноты и самодостаточности - и не столько заданных извне, сколько приходящих изнутри читательской культурной памяти. В них есть то идеальное равновесие, которое делает каждое мгновение происходящего на их страницах «остановившимся прекрасным». Полнокровные герои, семантически точные диалоги, пейзажность контекста, ветвящийся сюжет, острота переживаний, легчайший, почти неуловимый, юмор – все это подкупило меня в очередной раз. Ну, и конечно – сам предмет чтения: людские отношения - такие тонкие, такие острые, что о них можно пораниться, но одновременно такие потаенно глубокие, что понимаешь трудности самоузнавания, попыток понять друг друга, сблизиться, приоткрыть свой внутренний мир, достичь взаимности и желаемого слияния.

А еще мне нравилась «многозадачность» сюжета и возможность выбрать для себя разные его параллели и меридианы: вращая сюжет, можно было держать в фокусе линию Стефани-Дэниэла или Маркуса-Лукаса, можно было следить только за Фредерикой, можно было сделать своим фаворитом Александра или просто следить за постановкой его пьесы – в любом выборе была чудесная беллетристическая полнота, делающая все линии одновременно самостоятельными, и контекстуально обогащающими друг друга. Читалось превосходно, хотя, как всегда, в чтении А.Байетт мне не хватало литературоведческой и мифологической эрудиции. Эту недостачу пришлось компенсировать архетипической интуицией, смиряясь, что я не профессор английской литературы, а потому многие смысловые тонкости для меня все равно остаются за кадром. И все равно мне жаль всех тех, кто никогда этого не прочтет.

Двадцать лет мы проживаем вместе с персонажами «Детской книги», которая оказалась не такой уж детской, а если совсем точно - то вообще не детской. Двадцать долгих невероятных, странных, иногда весёлых, но больше каких-то горьких лет.
Признаюсь, эта более восьмисот страничная эпичность меня измотала изрядно. Ведь начиналось всё как история нескольких семей, а закончилось историей Европы и Великобритании, причём во второй половине очень подробно, оттеснив всех персонажей на второй план.
Но, конечно же, книга достойна внимания.

История семейств Уэллвудов, Кейнов и Фладдов на фоне событий века. Литературных героев очень много, и поначалу путаешься кто есть кто, и кому кем приходится. Но постепенно в сюжет вникаешь, и возникает новая проблема. Роман буквально пропитан мыслями о сексе. Здесь постоянно кто-то с кем-то спит, или просто помогает сам себе, кто-то о ком-то мечтает, грезит. Нравы, мягко говоря, странные.

Многодетный отец семейства спит с сестрой жены, кто-то же должен с ней спать, не умрёт же она девственницей, раз решила жить с ними и воспитывать их детей. Мало того, она тоже рожает детей от него, правда последним незачем об этом знать. Всё ведь в семью.
Надо сказать, эта семья меня потрясла больше всего. Вроде бы продвинутые люди, любители искусства, а столько пошлости в отношениях, нездоровые сексуальные влечения, почти безразличное отношение к детям.
Впрочем, здесь все такие.
Бездетный автор книг переспал с молодой сиротой и сделал ей ребёнка. Это никого не удивляет, никто не осуждает её, а тем более его. Жена, наоборот, помогает устроить дальнейшую судьбу будущей матери.
Ещё в одном почтенном семействе супруги нарожали кучу детей, но о том, как их воспитывать и чем кормить они заботятся мало. Дети как-то сами ведут хозяйство. Муж занимается любимым хобби, которым можно хорошо заработать, но это его мало беспокоит. Красавица мать занимается любованием собой, её не беспокоит ведение дома.

Таким было общество перед первой мировой войной. Неудивительно, что многие, даже дети буржуа, ступали на революционный путь, возникали движения суфражисток, феминисток, в воздухе витали странные политические и социальные идеи.

Но, конечно же, автор не зациклилась только на сексе и революции. Много внимания уделила литературе, музыке, искусству.
Здесь пишут и рассказывают сказки, делают постановочные спектакли и костюмированные праздники.
Одна семья - кукольники, другая занимается гончарным делом, третья музейным. Об этом рассказано много и подробно.
Особо внимание уделено всемирной выставке в Париже. Экспонаты, посетители, знаменитые и не очень, выставочные залы, мероприятия - об этом очень подробно, но очень интересно.

А потом началась война. И многое, очень многое стало неважно.

Масштабный труд. Такие авторы заслуживают уважения и высокой оценки, даже если что-то и слегка раздражало.

____И правда – что? Этот вопрос занимал умы всех героев сей книги, и у каждого была на то своя причина, и у каждого была своя борьба. Казалось бы, война закончилась, над страной взошёл лик молодой королевы, можно наконец начать жить, но Англия, натянуто улыбаясь, сотрясалась от боли, ибо никто не знал что им делать дальше, и они все молчали, молчали и страдали. А время-то шло, мир менялся. Проходить через это с персонажами под мягкие звуки – именно звуки, это важно – живописи было чрезвычайно занимательно. Если в первом томе главенствующим мотивом выступала драматургия с её шекспировскими – и не только – страстями, то во втором томе её место заняли вангоговские картины и письма, мазки и строки которых так поэтично вписывались в канву романа: «Далёкий незаменимый брат Тео шлёт Винсенту свою любовь – и тюбики краски». Прогулки по знаковым для художника местам, любование теми самыми лодками, всплески (сапфиры, лазуриты, опалы) того самого моря, извечный вопрос – видел ли всё это кто-нибудь таким до Ван Гога, и пред глазами – его взгляд, волчий и отстранённый, от которого становится так зябко.

____То, как Александр, отошедший от возлюбленной Астреи и нашедший страсть в творчестве и жизни голландского художника, пытался уловить связь меж цветом и словом, заворожило и очаровало, как и описание постановки его пьесы (света, больше света!). Подсолнухи с солнечными лучиками, маки с лепестками алого шёлка, заключённое в раму сияющее море, – это всё лишь слова, но, читая их, видишь яркий подсолнух, нежный мак, танцующее море. Но не всё так просто, ибо «Нет двух людей, которые видели бы ирис одинаково», однако есть в этом и своя прелесть, то, что отличает нас всех друг от друга, и касается это не только тех же картин, но и книг, фильмов и всего прочего. В книге вообще было много размышлений о метафорах и сравнениях, о том, какую роль они играют в жизни и искусстве, как делают нас нами. «Я как дерево без сока, оставьте уж меня в покое», – подумала обессиленная и разъярённая женщина, и сразу понимаешь, что она имеет в виду. Её сын тем временем любовался живым деревом с его изумрудной кроной, подсвеченной солнечными бликами, он восхищался строгой геометрией всего живого – и его тоже понимаешь. Это, наверное, никогда не перестанет меня волновать: то, какой силой обладает слово.

____«Моя любовь любила птиц, зверей, / Цветы любила, звёзды, облака». О слове бесконечно долго размышляли и сёстры Поттер, такие разные и отчаянные, каждая – по-своему. Они смогли сбежать из родительского дома, в котором чувствовали себя несчастными из-за отцовской ярости и материнского молчания, но обрели ли они если не счастье, то хотя бы покой? Дерзкая Фредерика, попав в кембриджское общество, в котором были практически одни мужчины, решительно строила своё будущее, совершая однако одну ошибку за другой, ибо она, воспитанная на пронизанных романтизмом книгах, видела жизнь совсем не в том свете, в каком стоило бы. Самое страшное – её мысли о том, что она, такая независимая и многого уже добившаяся благодаря своему острому уму, так или иначе должна найти мужа, дабы доказать свою состоятельность; просто вдуматься в эти слова, сколько в них трагедии. Тем временем мягкая Стефани справилась с последним пунктом, у неё и муж, и двое детей, и кошка, и садик, но то, какой несчастной была эта душа, мечтающая о книгах и учёбе, вызывало невыносимую печаль, и каждый раз, когда она цитировала своего излюбленного Уильяма Вордсворта, ясно понимаешь, как же это неправильно – жертвовать собой и своими интересами. «Забывшись, думал я во сне, / Что у бегущих лет / Над той, кто всех дороже мне, / Отныне власти нет». Золотые волосы, обожжённая рука, соскочившая туфля... Вот она, мечтательница – узри.

____«И всё-таки мы смертны. Да свершится! / Но не обижен, кто хоть малый срок / Своим трудом служить потомству мог, / Кто и тогда, когда близка гробница, / Любовь, Надежду, Веру – всё сберёг. / Не выше ль он, чем смертным это мнится!». И было горе, невыносимое и непроходимое. Всю ту неделю, что я читала этот роман, проходило прощание с Елизаветой Второй, и, наблюдая за искренне скорбящими людьми, которые оплакивали то ли королеву, то ли страну, то ли самих себя (а может, всё вместе), строки о горе и потере воспринимались особенно остро: англичане наконец перестали молчать. Эта история медленная и спокойная, но под конец она смогла, как выразился бы один художник с волчьим взглядом, взбудоражить мои чувства. Что такое любовь к своей родине? Антония Байетт не раз задавалась этим вопросом, и, поднимая непростые темы и показывая самые неприглядные черты своей нации, она на самом деле излучала лишь одно – искреннюю и страстную любовь к своей стране, в которой было лишь принятие и не было ни грамма притворства. Как ни закрывай глаза, игнорируя происходящее, истина кроется в следующем: наш мир ужасен... Но в то же время он прекрасен.

Ничего не могу с собой поделать, нравится мне такая проза, - и всё! В этой книге я нашла для себя такие массивы материалов для размышлений, такие самобытно стоящие смысловые блоки, из которых хотелось строить и строить, что невозможно было перестать читать, и это при том, что развлекательным такое чтение не назовешь. «Живая вещь» мне понравилась даже больше «Девы в саду» и порадовала своей отдельностью от нее. Отчасти это, наверное, связано с тем, что в первой книге мы только знакомимся с героями, постигаем их натуру, а здесь мы уже сравниваем сложившиеся у нас образы, модели поведения героев, к которым мы, вроде, уже привыкли, с тем, что предлагает в качестве линий развития А. Байетт – здесь больше динамики и, как ни странно, свободы. Также это может объясняться тем, что она слегка смещает акценты повествования с одних героев и процессов на другие, меняя нам точку зрения на них, хотя при этом сюжет перестает быть цельным. Начиная читать, я побаивалась, что все будет цепко связано единой проблематикой и для завершения гештальта мне не хватит еще не вышедшего четвертого тома, но нет – второй том был вполне самостоятельным и связан с первым лишь общими героями. Они, эти герои, показались мне намного более зрелыми и интересными, даже Фредерика, которая успела не полюбиться с первого тома.

Вторая книга мне показалась более неоднородной, чем первая, как если бы была сложена из самостоятельных замыслов, которые где-то в перспективе сойдутся, но пока непонятно, как. Если в первом томе все цементировала литература, был переполненный аллюзивностью и поэзией театр (во всех смыслах слова), то здесь где-то царствовали живопись, свет, цвет, Ван Гог (линия Александра, показавшаяся самой «вставной», местами даже неорганичной), где-то - трудно одевающиеся в слова эмоции (Дэниел, Маркус, Билл), где-то - взросление и обретение себя (Фредерика с ее мужчинами, Стефани с ее материнством). Больше других мне хотелось отслеживать линию Дэниела-Стефани (и самой А. Байет, похоже, тоже), и последние главы (со с. 580 до конца) мне показались самым сильным местом книги – в каком-то смысле даже тем, ради чего все затеяно (хотя Дэниелу я внутренне желала и «предсказывала» иную судьбу). Она вызвала во мне самый мощный эмоциональный и смысловой резонанс. Но не обошлось и без культурных штампов (Гидеон, Руфь, Найджел) – что поделать, литература есть литература.

Это была из тех книг, про которые думаешь, что они должны быть бесконечными, чтобы ты мог читать их как естественное сопровождение жизни. Но с сожалением принимаясь за третий том, я надеюсь, что пока чтение длится, появится еще много поводов задуматься, вспомнить, сравнить, всплакнуть, рассердиться, поспорить, придумать свою версию… или что там еще бывает, когда мы читаем действительно хорошую литературу.

Девочка знала где-то на глубине – хоть и не смогла бы это высказать – что взрослые живут в страхе неотвратимой беды. Весь привычный им мир стоял на краю гибели.

"Рагнарёк" -  история крушения мира, увиденная глазами  маленькой девочки, которая отправляется с мамой в эвакуацию, пока отец воюет. Малышка рано научилась читать и любимым ее чтением становятся подаренные мамой "Асгард и боги". Книга написана немцем Вильгельмом Вегнером и тут кроется загадка: значит есть еще другие немцы, кроме тех, которые сбрасывают на них по ночам бомбы?  Хорошие, умные немцы?

  Скандинавская мифология не самый благодарный материал для творческого переосмысления, сильно проигрывает греческой в драматизме, ясности, эмоциональности. Может потому попытки работы с этим материалом чаще являют плачевный результат. Сделать на его основе  по-настоящему интересную историю не удалось ни Нилу Гейману со "Скандинавскими богами", ни Джоанн Харрис с "Евангелием от Локи". Жьеневьева Горничек с "Сердцем ведьмы" продвинулась дальше, не в последнюю очередь за счет активного подключения фем-повестки.

Кавалерственная дама Антония Байетт не исключение. То есть, если сравнивать пересказ скандинавских мифов в ее исполнении с "Детской книгой", "Обладать" или  двумя томами  "Квартета Фредерики", что я успела прочитать.  Но скандинавское миропонимание, с его мировым древом Иггдрасиль в основе всего, в отличие, скажем, от библейского "в начале было Слово" или греческого с изначальным хаосом - наложило отпечаток на ее творчество. Стройность, всеохватность и связанность всех элементов у Байетт оттуда.

"Рагнарек", при достаточно небольшом объеме, охватывает всю историю мира: от момента создания до окончательного разрушения. Историю, переосмысление которой маленькой девочкой, откорректировано опытом и мастерством зрелого прозаика. Память писательницы восстанавливает, одну за другой,  подробности мифов и то, как они воспринимались тогда, во время войны, когда казалось, что мир вот-вот рухнет, а отец уже никогда не вернется.

Когда все закончилось наилучшим из возможных образом и жизнь вернулась в мирное русло, оказалось, что мир уже не будет прежним. Но это другая история. Главное - то, что воспринимается как конец света,  чаще всего оказывается концом какой-то из его частей. Стоит напоминать себе об этом.

«Дрозд поёт», – песня эта незамысловатая, но отчего-то вызывающая... не тоску, но что-то очень к ней близкое. Залитый светом лес, изумрудная переливающаяся листва, мягкий теневой сумрак. Нарядный дрозд сидит на наковаленке, всматривается, распевается, под ним – груды ракушек, в росписи каждой – своя история, как и у камня, ведь что это на нём выбито, знаки ли это, руны, клинопись? Всё – история в истории, как, собственно, и байеттовская тетралогия. Первый том был наполнен шекспировским сказом и театральным духом, второй – вангоговским письмом и его же мягкими мазками, третий же можно охарактеризовать одним словом: наслоения. Это изучение языка, это обучение детей, это, разумеется, книги, причём книги в книге: здесь был и отдельный роман, и рецензии, и исследования, здесь читали книги и говорили о них, писали письма, рассказывали сказки... великая сила слова, незыблемая, нерушимая. «И ещё одна трель. И ещё». Страну тем временем сотрясало перерождение. Всё, что на протяжении долгих лет казалось основой, превращалось в пыль, люди хотели обрести свободу, смысл, себя; то был хаос, в котором, однако, зарождалось нечто новое, пусть и были те, кто отчаянно этому противился. Тем временем на поле лежит молодая женщина, на ней – залитая кровью ночная рубашка: в неё только что с диким хохотом кинул топор её муж. «Он её убил», – думает дева, думает будто не о себе, потому что она же Фредерика Поттер, дерзкая, умная и независимая, такая как она просто не может лежать на траве под звёздным небом и истекать кровью! Или может?.. Любительница слова, она росла на книгах, которые пели об одном и том же: «Только соединить». Вот она и соединила. Один год, второй, третий. Запертая в башне, она пыталась стать другой, но то, что внутри, ничем не перебьёшь. Даже топором. «Она идёт, мучаясь от боли, а воображение рисует ей другую Фредерику, юную, – как она летит словно на крыльях навстречу радостной свободе», – и пусть теперь у неё не было крыльев, она, хромая и истерзанная, всё равно упорно шла по тому же маршруту, как шли и другие, все те, кто желал перемен: идти, идти вперёд, несмотря на боль, бороться за себя, отстаивать свою свободу. Было страшно. Очень. Но иначе – никак. «Почему эта трель нам так по душе?».

«Фредерика чувствует себя как зверь за решёткой, как зверь, попавший в охотничью сеть». Хруст шейных позвонков, всё тело в синяках, на бедре – шрам. И всё равно она считала виноватой себя. Не смогла исполнить своё “женское предназначение”, не стала “хорошей” женой и “идеальной” матерью, а значит и вина её и только её. Суд тоже так решил. Муж избивал? Сама виновата, она, как отметил его адвокат, “довела” его своим несносным нравом. И вообще, нечего было читать эти свои книги, в них, оказывается, вся беда, ибо, как отметил судья, «женское высшее образование принесло немало бед обоим полам», ещё бы, ведь женщины – подумать только! – вдруг решили, что они хотят жить, а не влачить. Нет, она сама виновата во всех своих бедах, однозначно. Деву выставили в таком свете, что она, слушая показания, потеряла дар речи, это она, несносная язвительница с таким богатым словарным запасом! «Фредерика думает: я слишком лёгкая, слишком тонкая, я для них не имею веса. Я слишком легка. Мне не хватает веса. Меня нет». Она просит только об одном: дайте мне читать, писать, говорить. Удар, ещё один удар, ещё. Ей объясняют: ты должна была знать, на что идёшь. На что она идёт?.. На заточение в башне, на безмолвие, на бездействие? На удар топором? Ему никто подобного не предъявлял, хотя он тоже должен был знать на что идёт, беря в жёны такую независимую и умную женщину. Но нет, ему ничего не говорят. Зато он – говорит. Интересно, что можно ожидать от того, кто открыто заявляет, что проститутка – “не настоящий человек”? Связь с такой, видите ли, не измена. Что такой вот человек может сделать с таким вот “не человеком”? Истязать, избить, изничтожить? Убить?.. И за это ему ничего не будет, да? В суде это даже обсуждать не стали. Древний аристократический род, образования нет, книг не читает и языков не знает, но зато мужчина – и богатый, а значит суд на его стороне. Вот только дети не такие глупые, какими их пытаются выставить. Сын всё видел – кровь, синяки, страх, сын всё слышал – крики, шепотки, угрозы, и пусть он и любил обоих родителей, он выбрал свою мать, которую его оголтелые тётушки пытались уничтожить. Потому что он знал. Он знал. «Фредерика слышит собственный голос и не узнаёт его. Сейчас в нём звучат все голоса, все жалобы таких же женщин, как она».

«Будто шелест перьев. Листьев. Пепла». Пока один суд решал, имеет ли женщина право читать книги (до чего это абсурдно, седьмое пекло...), другой суд разбирался, стоит ли сжечь одну “непристойную” книгу или нет (опять же...). «Балабонская башня», повествующая о людях, решивших создать своё маленькое свободное государство, вряд ли могла чем-то удивить, но в данном случае дело вообще не в ней, а в том, как её пытались запретить. Её автор был диким человеком, которого уничтожили ещё в детстве, отчего он и бежал теперь от настоящего, устремляясь к воображаемому, и то, как в суде его пытались унизить и очернить, очень перекликалось с тем, через что прошла Фредерика, потому что их истории может и разные, но суть... «Один как перст, по воле волн влеком, / Насквозь прохвачен каждым сквозняком», – насквозь, насквозь, насквозь, как раз за разом повторяла дева. Сравнение действа с судебным процессом над «Любовником леди Чаттерлей» было проведено не просто так. Почему детище Лоуренса с таким остервенением пытались запретить? Там, видите ли, “разврат”, который может... может что? Это сейчас та самая цитата, мол, вы только подумайте, господа, что эту “ужасную” книгу прочитают ваши жёны, дочери и слуги (именно в таком порядке, да), звучит как анекдот, а тогда это действительно беспокоило мужчин, ведь о таком говорить нельзя, как в случае с представленной в этой истории книгой нельзя говорить и о тех ужасах, которые один человек может сотворить с другим человеком. И это после последних войн, да. Смешно. «Им недостаточно просто жить». О, любители замалчивания, они всегда были, есть и будут. О сексе говорить стыдно, и это при том, что все им занимаются (ну, это вам не бордели, это вам не “не человеки”; и вновь перекликается). Об убийствах говорить тоже нельзя, вдруг это раззадорит склонных к насилию (а в эпоху молчания убийств меньше было?.. ну так нет). Это всё существует, мы им живём, оно вокруг, рядом с нами, и вот эти жалкие попытки спрятать это “непотребство” хотя бы в книгах просто нелепы, потому что об этом нужно говорить, от запрета понятий и их подмены никогда ничего хорошего не жди. Впрочем, пусть этот суд и был проигран, следующий всё же признал свою ошибку. Ибо времена изменились. Они наконец обрели голос. «Им нужно говорить».

«Пляши, пока с неба не ссыплются звёзды». Великолепный роман, чем-то – может, своей ажурностью – напоминающий другую книгу писательницы; есть у них нечто общее, то, что сложно облечь в слова... Первый том квартета был словно песня, помнится, пока я его читала, я жила в шекспировском мире, вспоминая вшитые в память стихотворения, второй том благодаря кисти великого был живописным и в то же время мягким – как Стефани, этот же том был резким и острым – как Фредерика. О, эта дева. Сложная, эмоциональная, остроумная, она не идеальная героиня, но и я, чёрт побери, не идеальная – никто не идеален, и именно поэтому к ней испытываешь симпатию огромной силы, настолько она... живая. Как и её история. О насилии над ней было тяжело читать, это было слишком реалистично описано, а суд, а её наблюдения, а её размышления? Этому веришь. Потому было так отрадно видеть, как она пришла к пониманию, что «невозможно соединить», это не так работает, человек должен оставаться собой, нельзя отказываться от своих взглядов и вкусов, и то, что происходило с близнецами, пусть и было несколько другим по своему содержанию, но зато являло собой пример того, что произойдёт, если ты полностью растворишься в другом человеке, потеряв при этом самого себя. Это как думы о ребёнке: «Чем она будет для Лео, если перестанет быть Фредерикой?». И правда, разве пойдёт ему на пользу то, что мать перестала быть собой, став какой-то бездушной куклой без работы, увлечений и мыслей? То-то и оно. Видеть, как, вырвавшись из заточения, эта женщина вновь начала радоваться свободе и делу, было здорово, потому это – жизнь, настоящая, полная жизнь, и когда кто-то пытается ограничить тебя, забрав в процессе самое дорогое, стоит задуматься: а какого, собственно говоря, чёрта? Невозможно читать такое и не испытывать чистую ярость, невозможно. Вообще, книга вызвала много самых разных эмоций, и то, что практически вся она была посвящена Фредерике, сыграло свою роль, о других было мало что сказано, так, вкрапление тут, вкрапление там... Но слово. Богатое, звучное слово, способное как убить, так и спасти. Нет, всё-таки это было прекрасно, несмотря на все поднятые темы. Это было прекрасно. «Слова, слова, слова...».