Цитаты из книги «Чудеса и фантазии (сборник)»

Повинуясь порыву, Дамиан спросил, кто из современных художников ей по-настоящему близок. Ответила она быстро, не задумываясь, словно это часть давно продуманного кредо: – Бойс, Йозеф Бойс. Он самый крутой. Он сказал последнее новое слово в искусстве.

Слушая ее рассказ, он в первую очередь думал: хорошо бы напряжение ее оставило и у нее пробудился бы аппетит. Он воображал ее изнутри – изнутри ее тела. Какой у нее крошечный, съежившийся желудок.

Пенни обнаружила, что теперь так и смотрит на мир сквозь черную пелену. Ей постоянно представлялись лица – лица отца и матери, хотя эти образы со всей ясностью в душе не сохранились.

Для каждой из них та, другая женщина была очевидицей, из-за которой усомниться в реальности Твари невозможно, из-за которой невозможно убаюкать себя мыслью, что это, мол, померещилось, это, мол, выдумка. И они все смотрели друг на друга, смотрели с безнадежностью, невидящим взглядом, – смотрели и не показывали виду, что знакомы. Потом подхватили багаж и двинулись вслед за толпой.

Они смотрели друг на друга сквозь черную воображаемую пелену, которой скорбь, боль и отчаяние окутали зримый мир. Видели лица друг друга, а думали про намертво врезавшееся в память, искаженное страданием лицо

С ранних лет она пристрастилась к чтению, но, увидав Тварь, не могла больше безмятежно обитать в милом домашнем мирке книжного вымысла. Она принялась изучать то, что не видно глазу. Ее интересовали мертвые, населяющие реальную историю.

В войну сливок и настоящего варенья днем с огнем было не найти, – заметила Примула, когда они наконец устроились в уголке. И добавила, что из-за военной карточной системы до сих пор трясется над каждым куском. И сухощавая Пении согласилась: вот-вот, топленые сливки до сих пор кажутся сказочным лакомством.

Я помню Иаиль – потому что там был сочный красный, потому что, вталкивая острие карандаша в бумагу, я ощущала уколы восторга, потому что мне на секунду открылось, откуда берется искусство – и цвет.

Я боялась, что в жизни так ничего и не произойдет и меня поглотит кромешная скука.

Потом, повзрослев, мы понимали, что без Шекспира нас уже и представить нельзя. А вот от страниц Священного Писания веяло мертвечиной и пакостью.