Читать книгу «Песок и золото. Повесть, рассказы» онлайн полностью📖 — Антона Секисова — MyBook.
***

Поезд медленно волочился и время от времени замирал. За окном серела дорога. Среди сухих голых сучьев бродило солнце вдали, как будто боясь поезда.

В этом пейзаже воображение Гортова писало русские бытовые драмы: вот азиат-дворник догнал в прозрачных кустах пенсионерку Лидию Аркадьевну, – задрал юбки и теперь грубо насилует; розовый чепчик лежит в стороне. Вот мать кладет новорожденного на рельсы и уходит, не оборачиваясь. Вот отчим бежит с ножом за приемным сыном – сын спотыкается, падает. Отчим бьет его в шею. Причина: пасынок слишком громко разучивал дома поэму «Бородино».

Поезд уже вроде бы подобрался к Москве, но теперь почему-то стоял, и стоял очень долго. Гортов был рад и не рад ощущению близкой Москвы. Клубок туго переплетенных между собой страшных и радостных воспоминаний давил горло. Тревожное, сердце прыгало тяжело, как слонопотам в цирке. А еще в мозг напихали ваты и в уши налили воды. Не шевельнуться.

Зашел контролер и спросил билет. А пошевелиться нельзя, нельзя. Билет, билет. Ваш билет. Но в поездах дальнего следования нет контролеров. А, может быть, есть? Еще вдруг пронзила мысль, что в валдайском доме осталось что-то предельно важное – паспорт? Мобильный? Тюбик зубной пасты? Как же теперь без пасты в Москве?

Гортов выплыл из обморока. Контролеров и близко не было. Приближался вокзал.

***

Гортову нужна была Каменная слобода. Он вышел на свет, и вот уже потянулся забор, трехметровый и серый, в пачкающей известке. Над забором были видны слободские внутренности – лиловый край префектуры, желтые купола. Заметней других казался большой военный ангар со стеклянным хребтом посередине крыши. На ангаре было написано коричневой вязью: «„Колокол“. Ремонт церковной утвари».

Вдоль забора уже торопился, махал рукой Шеремет. Весь в модном английском плаще, копна тронутых сединой волос на молодой голове, лицо – бледное, тонкое и мальчишеское.

Шеремет был наглядно рад. Сжимая ладонь, даже пискнул от удовольствия, и улыбался на разрыв рта, и глядел лучистыми глазами, словно нацеженными из неба.

– Ах, сто лет не видались. А, может, и двести. Ну что ж, пойдем, – проговорил Шеремет на одном дыхании, и, не теряя хода и не выпуская его руки, потянул Гортова за собой ко входу.

***

Они были знакомы давно – Гортов был студентом у Шеремета. Шеремет тогда был заметный всезнающий аспирант, устремленный в политику. Он днями топтался у Совфеда и Думы, выясняя что-то и пытаясь пролезть и, в конце концов, таки нашел лазейку, укрепился и быстро оброс связями, и уже через месяц стал шагать из одной в другую структуру, взяв с собой адъютантом юного Гортова. Ничего толком не понимая, Гортов ходил за ним.

Сначала была Партия Демократов России. Бледные ветхие люди с иронической пылью на старых глазах – линия рта трагически переломлена, – руководили партией. Шампанская – фейерверки в глазах – молодежь, в желтых и красных штанах, исполняла их указания. Всё вроде бы было отлажено, но внезапно и очень быстро кончились деньги. Шеремет повел его за собой в КПСС. В КПСС были все одинаковы, молодые и старые. Все в пузах, и лысинах, и пиджаках. В каждом движении – разлив неторопливой волны, покой, доброта, зевота. Гортов заскучал, устал, убежал.

Партии поменьше масштабом все время рождались и гибли, как насекомые. Работа была нестабильной – потрудился два месяца, или три, и всё: опять сидишь дома, цветешь вольно и хорошо в грязи, как сорняк. А потом возникало новое. Шеремет его не забывал.

***

У входа стояли двое солдат, и третий сидел в будке. При приближении Шеремета с Гортовым те двое неталантливо напустили на лица суровость, а третий, думая, что его не видят, не поменял скучавшего дряблого выражения. На стене рядом с ним висел портрет неизвестного генерала, а поверх – пыльный пятнистый Калашников.

Состоялись обыск и пропуск. Рука одного из солдат игриво скользнула в промежность к Гортову. Гортов подумал о том, что в такие моменты важно не встретиться взглядами.

***

В Слободу не допускались машины, но ездили брички. На бричке домчались до набережной. Там сели в «Казачьем курене».

Внутри было сыро и мрачно, хотя и горел свет, и топился камин – из темноты на них вдруг кинулся всклокоченный желтобородый старик и как закричал Гортову в ухо: «Сударь! Сударь!», – так весело, что Гортов едва удержался, чтобы не сбежать от него на улицу.

– Чего изволите, сударь!? – старик сиял всеми излучинами лица.

«Морсу!», – хрипло откликнулся Гортов и больше ничего не смог заказать, хотя не ел сутки. За Шереметом радостный дед записал страницу.

Они помолчали, побросав друг в друга внимательных взглядов. Шеремет всегда был очень худой, весь какой-то непрочно сложенный, но глаза – будто привинченные на стальных шурупах.

– Хорошо выглядишь. Что значит на свежем воздухе, – добродушно сказал Шеремет, откидываясь на стуле и стуча по айфону пальцами.

Гортов отвернулся в окно. Колыхались березки, тоненькие, больные, очевидно, хирургически пересаженные сюда из леса. За оградой виднелся причал. В черной Москве-реке удил старый и крепкий, как камень, рыбак. Он сидел, подложив грязный плед, на мраморе. В ногах у него было пиво, а губы от пива были оранжевые. Гортов машинально отер свои.

Принесли морс, а Шеремету – виски.

– Вот почему все хотят жить в Слободе, – подумав, сказал Шеремет. – В Слободе – воздух. Спокойная жизнь. Чисто и малолюдно. Церкви – куда ни плюнь. Красота! Всё очень душеспасительно!

При этом Шеремет грубо потер переносицу, и очки два раза подпрыгнули на лукавых глазах.

– Вот в Сити – живого места нет, – еще помолчав, сказал Шеремет, – Только везде этот бетон и едкий лимоновый свет, выжигающий всякий разум, – Шеремет даже поморщился и тряхнул головой, словно пытаясь сбросить с нее седину, как перхоть. – А здесь – гляди-ка! – фонтаны, пруды. Всякая живность бегает. Кур здесь встретить – обычное дело. Представь себе, залетают и соколы. А люди какие… доброжелательные. Хотя самый центр Москвы! Вот с бабами – да, проблема – их мало и страшные. Одеваются как монахини. Вообще, молодежи мало. Но это – дела решаемые.

В процессе речи Шеремет весь изулыбался и исподмигивался то ли Гортову, то ли своим, параллельным словам и мыслям. Айфон его многократно вспыхивал и постепенно гас. Его стальные зрачки то и дело скатывались.

Старик подошел с подносом. «Наверное, пьет не просыхая», – зачем-то подумал Гортов про старика.

Шеремет тем временем отложил айфон и решительно перешел к делу:

«Партия „Державная Русь“ набирает силу. Перспективы – самые радужные. Наверху всё обговорено. Со следующего созыва – в Думе, третье место на выборах, с небольшим отставанием (2—4 процента, – показав что-то неопределенное, вращательное рукой, уточнил Шеремет) от КПСС. Вокруг „Руси“ активно создается инфраструктура – в том числе и своя пресса – газеты, интернет-сайты, радио. В обозримом будущем – и телеканал. Разыскиваются толковые люди. Патриотически настроенная молодежь. Работа… Ну что там, речи писать, редактировать, сам знаешь, по мелочи. На самом деле, не бей лежачего. Главное – найти к этим людям подход. Патриоты – они как дети, – Шеремет неожиданно замолчал и, склонившись, в упор поглядел на Гортова: „Принимать благословение знаешь, как?“».

Он покачал головой.

– Странно, а я думал ты… Ладно, справишься. Жить будешь здесь же, я договорился, нормально устроят в келье.

– А что зарплата, и трудовая, и договор? – стал уточнять Гортов.

– За это не переживай. Всё – по совести.

Послышался запах гари, и начались чад и крик, и шипение, и отрывистый мат, и какие-то хрипы. Из кухни выбежал закопченный, вздувшийся человек и бросился к умывальнику.

– Прошу извинить, господа, у нас на кухне чистый содом, – появился старик с подносом.

– Содом, говорите?.. – сладострастно шепнул Шеремет и подмигнул Гортову. – Ну что, брат, как жизнь-то?

***

От голода у Гортова заболела голова, и он не стал изучать окрестности, а сразу поехал к новому дому.

Сначала показались редкие низкие домики за метровыми, на вершок приподнявшимися над грязью заборчиками – домики были непривычных сиреневых, сизых и бурых расцветок. Пустые участки были разнесены для продажи. Многие только обустраивались, осторожно трогали землю черенками лопаты, а кто-то уже, было видно, намертво впился в землю.

Встретилась ржавая «Волга», утопшая и завалившаяся набок в грязи, без колес. А дальше – напротив, передвижное средство, состоявшее из одних только колес, грузовых и высоких, слепленных между собой ржавыми трубами с досками.

Гортов увидел, как на пустыре рабочие ломали брюхо какому-то стеклянному молодому зданию. Кое-где валялись бетонные плиты в траве. За пригорком начались жилые бараки.

***

В келье было, конечно же, тесновато. Мебели мало – кушетка на коротких и хлипких ногах, стол, шкаф, тумба. В верхнем левом углу – икона со Спасом. Рыжеватый хитон, глаза, дрожащие в мягком свете.

Будто отдельная от него, рука Гортова сотворила крестное знамение. Он бросил сумку с вещами под стол – было лень распаковывать. Под столом внезапно мигнул роутер – пыльный и многоглазый, похожий на грустное ночное животное. Интересно, работает ли?

Окно было в виде узкого и вертикального волнующего отверстия. Черный и мокрый лес проступал из него, а еще – незнакомая серая башенка. В шкафу стола лежали какие-то документы. Гортов достал верхний лист и прочел.

«Купель для крещения младенцев из белой жести; весом 20 фунтов.

Кандия для освящения воды медная, побелена, весом 12 фунтов.

Сосуд для освещения хлебов медный, чеканной работы, с тремя литыми подсвечниками, побелен, весом 3 фунта.

Укропник медный.

Чайник для теплоты красной меди внутри луженый, весит 1 фунт.

Церковная печать медная с деревянной ручкой…»

Какая-то опись.

Кушетка была совсем низкая, у самого пола. От свежих на вид простыней пахло холодной почвой. «Разберемся, ничего», – подумал Гортов, ложась.

Гортов так ничего и не съел за день, и за окном было еще светло, но он закрыл глаза и мгновенно уснул. Ему приснилась его голова, пылающая от боли.

***

Гортова разбудил кошмарный, хлынувший отовсюду стук, как будто ломали небо и землю. Стучали в дверь, дверь шла ходуном, и следом за ней шла ходуном вся келья.

– Кто это? – крикнул Гортов, выпростав из одеяла рот.

– Софья, ваша соседка, – сказал девичий, чем-то обиженный и басовитый голос, и снова послышался стук в дверь.

Последний стук был непреднамеренным, и девичий голос сказал: «Простите».

Гортов представил себе огромную злую женщину и боялся вставать.

– Покушайте! – с угрозой сказал голос.

Гортов упрямо лежал.

Тогда ручка двери сама повернулась, и дверь открылась.

Хозяйка баса вошла: крепкие щеки, большие стройные ноги в старушечьих толстых чулках, туго завинченные в бараний рог сероватые волосы. «Как много груди и бедер», – с тоской подумал Гортов, вставая навстречу гостье.

– У нас тут с завтрака много осталось. Я подумала…

– А я Андрей… – сказал невпопад сонный Гортов.

Она принесла чай с лимоном, тосты и кашу. Софья все больше смущалась и наливалась, пыхтя, молча.

«Вы кушайте», – снова сказала Софья.

Гортов стеснялся тоже – только теперь он заметил, что стоит в майке и старых обвисших трусах с очень мелкой, но оттого особенно мерзкой дырочкой. Он надел штаны, со штанами вернулась уверенность.

– А что же вы Софья… Может быть, будем на ты? – как всякий застенчивый человек, Гортов задал этот вопрос небывало развязным тоном.

Софья кивнула без тени романтики – по-пролетарски, «будем».

– Ты… вы все же кушайте, – стояла на своем Софья. – А я потом поднос заберу.

– Хорошо, хорошо, – вслед за штанами Гортов надел и свитер. – А я здесь, так сказать, первый день. Вот хочу разузнать… что тут вообще… в Слободе. Мне расхваливали прекрасный воздух…

– А что воздух, – почесала бедро Софья. – Воздух везде один. Я раньше в Бибиреве у мамы жила. В Бибиреве, оно, конечно, удобнее было – раз! – и в метро, и через 20 минут у центра. Хотя и здесь получается 20 минут, если на бричке. Так что то на то и выходит.

Софья крепко задумалась, на минуту даже забыв про питание.

– А что здесь насчет культурных мероприятий? – спросил Гортов.

– По субботам служит в монастыре отец Иларион. Но очереди к нему серьезные. Сложно внутрь попасть.

– Ну а развлечения? Рестораны? Бассейн? Спорт? Хочется поддержать спортивную форму, – сказал Гортов, который вживую не видел штанги.

– Этого я не знаю. Некогда, работаю и учусь. С утра до ночи. Вы кушайте, все же остынет.

– А вы здесь чем занимаетесь? – спросил Гортов, примериваясь к хлебу.

– Да всем понемногу. За бабушкой вот хожу, живет у вас за стенкой. Хорошая женщина, по-своему добрая. Играла раньше на пианине. У ней же живу в комнатке.

– Интернет хорошо работает?

– Работает, это конечно, работает, но в день часа полтора, если честно. И очень уж медленный. Только страница откроется, и всё. Глухо. Вам лучше флэшку купить.

За стеной прозвучал противный, пронзительный колокольчик: «дзянь-дзянь» от которого жидкие глазки Софьи заледенели.

– Мне пора. Совсем все остыло. Кушайте.

– Я покушаю, – заверил Гортов.

***

Санузел оказался в конце коридора. С ревом и стоном рвалась из трубы рыжая густая вода. Гортов принял рыжую ванну.

Обсохнув, он вышел во двор. Был серый день. Колокола звонили. Мальчик с большой, скачущей на пружинке башкой бежал за котом, чтобы умучить. Кот был проворный, вцепился в дерево и полез к кроне. «Какой уродливый мальчик, даже удивительно», – подумал Гортов, проходя мимо танцующего вокруг ствола ребенка.

В клетке из деревянных прутиков квохтала курица, швыряясь перьями. Злобно кричали неизвестные птицы в саду.

«Мальчик, а где магазин?» – спросил Гортов у мальчика, но тот посмотрел на него как-то дико и вслед за котом стал карабкаться к кроне.

Гортов спустился вниз по тропе, в сторону храма. Над куполами роились чайки. К воротам шла экскурсионная группа. Немолодая красивая женщина несколько раз повторила особенно, видимо, нравившийся ей оборот: «…раскинулась среди амфитеатра золотых куполов». Раскинулась… Каменная Слобода. Гортов шумно вдохнул воздух. И правда, свежо. Хорошо. И так мало людей вокруг. И много статуй – всюду среди кустов пустые гипсовые глаза. Гортов узнал славянофила Хомякова. Подошел к самой ближней статуе с неизвестным попом – это был Илиодор. А вот и Столыпин, присевший на стульчике.

...
8