По завершении выступления Музыканта мне захотелось с ним познакомиться поближе. Сперва он не был расположен к светской беседе, но со временем мы разговорились. Я поделился знаниями о математической основе музыки, а юноша рассказал о том, как самостоятельно научился играть на лютне и как порой тексты новых песен сами собой рождаются у него в голове. К несчастью, записать пришедшие на ум слова он не мог по двум весьма прискорбным причинам: во-первых, пергамент и чернила стоили немалых денег, неподъемных для молодого человека, перебивающегося случайными и слишком уж низкими заработками, а во-вторых, грамотой он не владел в принципе. Мне пришлось, потратив часть личных сбережений, нанять ему репетитора. Спрашивается, зачем? Ну, с тех пор между мной и Музыкантом завязалась крепкая дружба, а помогать друзьям – дело святое. Кроме того, я жаждал поддержать наделенного недюжинным талантом парня, ведь в противном случае его дар расковал пропасть зря. А мне подобное жутко не по нутру. Искренне считаю наихудшей участью для любого человека фактическую невозможность реализовать заложенный в нем природой потенциал. В нашем обществе чаще всего препятствиями становятся происхождение и финансы. У Музыканта дела неважно обстояли и с тем и с другим. Да, родившись в Городе, он считался вольным человеком. Впрочем, какая от воли польза в отсутствие хотя бы элементарной родительской заботы? Мать моего друга умерла при родах, а отец-плотник спустя примерно год упал с крыши и сломал себе шею. Так, ребенок с малых лет остался в одиночестве. Его отдали на воспитание в семью Резчика по дереву, принявшего мальчика на условии выплаты ежемесячного содержания из городской казны. Крайне скупого содержания, стоит добавить, то есть о приличной денежной прибавке и речи не шло. Парнишка рос в стесненных условиях, постоянно воюя за лишний кусочек хлеба с многочисленными родными детьми Резчика. Сам же опекун жил за счет изготовления и продажи различных деревянных фигурок, изображавших преимущественно животных: оленей, медведей, собачек, кошечек, лошадей и многих прочих. Однако особым спросом у горожан отчего-то пользовались совы, поэтому каждое утро будущий Музыкант просыпался в окружении десятков выструганных из осины хищных птиц, пока Его Величество не поссорился с соседним королевством, на гербе правителя коего, по роковому совпадению, красовалась именно сова. Сами понимаете, в сложившейся ситуации дела Резчика стремительно ухудшились. Покупатели моментально потеряли интерес к фигуркам, отныне ассоциировавшимся с заклятым врагом, еще вчера, между прочим, считавшимся верным другом и союзником. Возникшие трудности вынудили мастера внести изменения в ассортимент выпускаемых изделий. Для начала значительная часть уже готовых, но неожиданно впавших в немилость сов после доработки инструментами быстренько превратилась в политически нейтральных соколов, разместившихся на прилавке рядом с остальным резным зверьем. Увы, продажи оказались отнюдь не воодушевляющими. Ни соколы, ни медведи, ни даже кошечки не пользовались популярностью у народа. Тогда Резчик решил радикально сменить профиль, забросив разведение деревянной фауны и переключившись на работу с музыкальными инструментами. Полагаю, вы уже догадываетесь, насколько сильно это отразилось на судьбе моего друга. Совершенно верно: впервые он взял в руки настоящую лютню, помогая опекуну собирать ее корпус. В тот момент мальчик и осознал свое истинное призвание. Годы спустя, став достаточно взрослым, дабы за его содержание окончательно отказалась платить Городская управа, тринадцатилетний юноша покинул дом Резчика. На прощание бывший опекун, не на шутку растрогавшись – паренек-то хороший все ж таки попался! – и оттого поддавшись эмоциям, о каковых в последствии не раз сожалел, подарил недавнему подопечному абсолютно новую, накануне только изготовленную лютню. Радость молодого Музыканта не знала границ! Пока не подступило чувство голода. Инструмент был прекрасен, а извлекаемые из него звуки – еще лучше. Тем не менее желающих платить юноше за игру практически не находилось. Нужда в деньгах побудила его временно подыскать иное занятие. Вот он и устроился мойщиком посуды в упомянутом мной трактире. В свободное время Музыкант продолжал практиковаться в игре на лютне и добился в итоге заметного прогресса. Спустя год юноше выпала удача выступить на публике – там же, в трактире. Получилось неплохо, невзирая на малое число слушателей. А позже выступлений становилось все больше, хотя доход от них оставался по-прежнему низким и едва покрывал затраты на жилье и пищу.
И к слову о справедливости. Мой друг никогда не имел реальной возможности продемонстрировать дарованные ему способности перед широкой аудиторией. Я же уверен, что ему хватило бы одной-единственной попытки. Например, в рамках ежегодного турнира городских певцов. К сожалению, принять участие в нем без надлежащих связей и рекомендаций попросту нельзя. С трудом добившиеся успеха и известности исполнители крайне ревностно относились к приобретенному ими положению в обществе и старались любыми средствами ограничить конкуренцию. Следовательно, к выступлению на крупных фестивалях допускались исключительно те молодые музыканты, которые при всем желании не смогли бы затмить мэтров. Таким образом, вроде как создавалась видимость, будто бы новичкам действительно предоставлялся шанс во всеуслышание заявить о себе, когда на самом деле за их счет в очередной раз бессовестно самоутверждались «старики». Мол, смотрите, ребята молодцы, но до нас им еще расти и расти! Довольно противно, согласитесь. Интересно, скольким талантливым парням (а может быть, и девушкам) отказали в допуске к турниру городских певцов за все эти годы? Скольким так и не предоставили шанса? И сколько из них и по сей день прозябает в нищете? А сколько умерло непростительно рано, не дотянув и до тридцати? И мир о них нипочем не узнает… Что ж, хотя бы историю моего друга прослушают целых два человека. А вдобавок в память о нем сохранились его рукописи. Да-да, уроки грамоты не пропали зря! Нанимая репетитора, я на то и рассчитывал. Держать тексты прекрасных песен в голове слишком уж ненадежно. А вдруг что-нибудь с тобой случится? Они ведь исчезнут бесследно, и наша, не побоюсь высокопарных слов, культура, потеряв их навсегда, определенно не станет богаче. Посему, каждый раз посещая Город, я непременно забегал проведать друга-Музыканта в его бедной и крайне аскетично обустроенной комнатке в доме на Нижней улице и приносил с собой подарок в виде набора новеньких гусиных перьев да мной же по особым рецептам изготовленных бумаги и чернил. Подобным способом мне хотелось слегка исправить допущенную в отношении одаренного человека несправедливость: коль скоро у певца мало слушателей, то почему бы не попробовать расширить круг его поклонников с помощью привлечения читателей? Поэзия – тоже искусство. И стихи, написанные моим другом, сами по себе – даже в отрыве от музыки – являлись ценностью.
Узнав же о его внезапной смерти, я перенес сильнейшее потрясение. Казалось бы, мне не впервой терять близких, но с каждым последующим разом проще не становится, тем паче Музыкант был так молод. Ему едва исполнилось двадцать. Он банально не успел реализовать и крохотной доли заложенного в нем потенциала. Упущенные возможности, перечеркнутые надежды – предельно несправедливо и обидно. Подлинная людская трагедия. Малость очухавшись, я вспомнил про записанные на бумаге стихи – последний отголосок жизни моего друга. Домоправитель, сдававший Музыканту комнату, великодушно (то есть всего за пару серебряных монет) позволил мне в ней хорошенько осмотреться. С момента смерти не минуло и недели, и, пускай тело уже поспешили предать земле, обстановка внутри помещения оставалась прежней, словно пребывая в ожидании возвращения постояльца с минуты на минуту. Одноместная жесткая кровать, старый секретер, табурет с подогнутой ножкой и шкаф со скрипучими дверцами не обнаруживали признаков запустения, да и с чего бы? Больно уж стремительно все случилось. К моему облегчению, повсюду вразнобой валялись исписанные с обеих сторон убористым почерком листы. Собрав их и приведя в порядок, я понял, что мой друг, помимо стихов, переносил на бумагу впечатления о текущих событиях из собственной жизни. В итоге получилось некое подобие дневника. Эти заметки у меня с собой – я ношу их в торбе. Сейчас достану… Ага, вот они. Как видите, стопка довольно приличная, при том что автор еще относительно недавно не умел ни читать, ни писать. Воистину говорят: талантливый человек талантлив во всем. Освоившись с грамотой, юноша постепенно вошел во вкус, и со временем количество сделанных Музыкантом заметок стремительно возрастало, благодаря чему мне удалось детально восстановить последние дни жизни моего друга. Однако зачем вам слушать мою вольную интерпретацию, ежели я могу просто зачитать вслух нужные фрагменты? Тогда вы узнаете все подробности из первых уст, а мне гарантированно удастся избежать обвинений в намеренном искажении фактов. Возражений нет? Хорошо, приступим. Кхм-кхм…
20 августа. Пасмурно. С утра болит голова. Грядущий день не предвещает ничего хорошего. Тоскою наполняется мое сердце. Хочется вырваться из плена своего же тела и воспарить духом над грязью и нищетой повседневности. Но куда там? Вечером выступление. Очередное низкооплачиваемое выступление перед пятью–шестью слушателями. Надоело. Спасает лишь красота музыки. Ради нее готов терпеть. И как долго? Неведомо. Впереди не брезжит свет. Мрак. Мрак окружает меня, обволакивает, точно саван. Порой хочется кричать, будто бы крик способен прогнать давным-давно укоренившееся одиночество. Мой друг Алхимик говорит, якобы жизнь есть высшее из благ. А так ли это? И что делать, коли само существование ложится тяжким бременем? Что делать, коли высшее из благ не ощущается благом вовсе? Еще один вечер. Еще одно выступление. А потом? Пустота, заполненная непроглядной тьмой. Затем на смену ей придет невыносимая хандра, иссушающая как тело, так и душу. Она – мой личный инквизитор – примется пытать меня, покуда на горизонте не замаячит следующее выступление, сулящее мимолетную радость, вскоре вновь сменяющуюся беспросветной пустотой и мучительной хандрой. И так каждый раз. Безграничный цикл отчаяния, приправленного робкой надеждой на спасение благодаря святилищу музыки. Как же разорвать сей порочный круг? И жажду ли я вообще его разрывать? Вдруг за пределами круга станет только хуже? Вдруг там вовсе не удастся отыскать никакого утешения, даже скоротечного? Страшно. Да, грустная картина получается у воображаемого художника, рисующего иллюстрации к моей биографии. Мрачное настоящие причиняет страдания, а туманное будущее вселяет страх. Остается терпеть, покуда есть мочи. Покуда есть мочи.
21 августа. Случилось неожиданное. Вчера вечером, придя в трактир, я пребывал в упадническом настроении. Жизнь представлялась серой и унылой. И поначалу ничто не предвещало изменений. Тусклый свет, грязные столы, кислая физиономия хозяина заведения, запах пролитого на пол вина, нудное ворчание посетителей – все выглядело, пахло, слышалось и ощущалось по-прежнему. Сперва, дабы привлечь внимание публики, я сыграл забавную и простенькую для восприятия «Юную пастушку» и получил в награду жиденькие аплодисменты. Далее исполнил чуть менее веселую «Историю кузнеца и портнихи», а после – достаточно серьезную «Балладу заколдованного принца». Наконец, дойдя до моей любимой «Печали по несбывшемуся», я внезапно встретился взглядом с одной из посетительниц. Она сидела в дальнем углу зала, чуть ли не полностью спрятанная в тени. Молодая девушка. Нет! Сущий ангел, старающийся скрыть неземную красоту под невзрачным коричневым капюшоном. Я бы и сам не разглядел Ее лица, не протянись между нами незримая нить, накрепко соединившая мои глаза с Ее небесного цвета очами. Она смотрела прямо на меня, не отрываясь и не моргая. Смотрела пронзительно, проникая в самое сердце. На миг, тянувшийся целую вечность, я напрочь позабыл и о головной боли, и о мраке, и о страхе. Мир сузился до глаз прекрасной девушки-ангела. Я очутился в плену, из коего вовсе не стремился сбежать. Однако мгновение спустя мне пришлось вернуться к реальности. Публика ждала песен. Отлично. Я сыграл и спел лиричную «Печаль по несбывшемуся», как и планировал, а закончив, опять обратил взор к небесноокой незнакомке. По Ее щеке катилась слеза. Получается, ангелы тоже плачут. Но почему? Соринка попала в глаз? Вспомнилось что-то грустное? Может, у девушки неприятности? Или Ее кто-то обидел? Или все-таки дело в моей музыке, по-настоящему тронувшей красавицу? Не хотелось бы поспешно выдавать желаемое за действительное, ох, не хотелось бы. Завершив выступление и попрощавшись со слушателями, я собирался подойти к Ней. К сожалению, Она уже выскользнула через главный вход, будто бы куда-то сильно торопилась, и лишь моя игра до сих пор удерживала Ее на месте. Я выбежал за Ней на ночную улицу. Бесполезно. Без горящего факела в руках определить в такой темноте, в какую сторону от трактира направилась незнакомка, совершенно невозможно. Ладно. Попытаю счастья сегодня. Пускай меня и не приглашали выступать, я все равно наведаюсь в то же заведение в надежде отыскать там Ее. Она же не знает наверняка, буду я снова играть или нет. И, коли Ей действительно понравилась музыка в моем исполнении, есть шанс, что Она придет.
22 августа. Она не пришла. На душе гадко. О чем я думал? Чего я хотел? На что рассчитывал? Что себе навоображал? Не берусь толком ответить. Да и почему меня это вообще волнует? Мало ли на свете девушек с красивыми глазами: хоть небесного, хоть изумрудного, хоть янтарного, хоть смоляного цветов? Полным-полно! Эка невидаль – красивая девушка! Ежели призадуматься, то ничегошеньки особенного в незнакомке и нет. Ну ангел и ангел. Именно так. Всего-навсего самый распрекрасный ангел, явившийся предо мною во плоти. Ангел, за которым я с одинаковой охотой последовал бы и в рай, и в глубины преисподней. Ангел, достойный всяческого превознесения. Ангел, по некоему недоразумению затесавшийся среди нас, грязных, нищих, невежественных, неотесанных и не заслуживающих спасения грешников. Ангел, ангел, ангел… Мне нравится просто повторять слово «ангел», вспоминая о Ней. А раз нравится, так и буду повторять: ангел, ангел, ангел, ангел, ангел, ангел, ангел… Но в конечном итоге Она не пришла. Мой ангел исчез, растворился, и я никогда его впредь не увижу.
23 августа. Ночь на дворе. Не могу уснуть. Постоянно мысленно возвращаюсь к Ней. Пробовал заставить себя поработать. Тщетно. Играть нельзя – соседи жалуются. Тексты писать не выходит. В голове сумбур. Образы всплывают, однако перенести их на бумагу не удается. Вроде бы букв в алфавите много, а их сочетаний и вовсе не счесть. Так отчего же у меня складываются только «ангел», «небо», «очи» и «девушка»? Куда подевались остальные слова? Четырех мне недостаточно для песни, да и не рифмуются они к тому же! Надо отдохнуть. Рассвет уж скоро, а я глаз не сомкнул. Придется принять сонное зелье. У меня, кажется, его еще чуть-чуть осталось. С ним, конечно, стоит обращаться осторожно – его чрезмерная доза способна свалить и быка. Главное, не переборщить.
24 августа. Проспал почти весь день и проснулся уже под вечер. Сонное зелье – спасибо ему – принесло мне несколько часов сладостного забвения. Жаль, по пробуждении все душевные мытарства благополучно вернулись. Хватит! Довольно изводиться! Лучше поиграю на лютне. Завтра выступление, а я к нему совершенно не готов. Кроме того, музыка – мое основное, нет, мое единственное средство утешения.
25 августа. Опять за окном пасмурно и опять с утра болит голова. Я задыхаюсь здесь! У принадлежащих бургомистру собак конура и то больше, чем моя жалкая комнатенка! Воздух! Мне нужен воздух! Улица не спасет. Там постоянно чем-то воняет. Хочется сбежать далеко-далеко из Города, вырваться из заточения его холодных каменных стен, дабы проскакать верхом по бескрайним зеленым полям, искупаться в речке, не отравленной нечистотами, отрастить крылья и, словно птица, свободно парить над лесами, морями и пустынями. Мечты, мечты… Никуда я на самом деле отсюда не денусь. Нигде и никому я не нужен. По-хорошему, я и тут никому особо не нужен, но в Городе меня хоть иногда приглашают выступать. Вот как сегодня. Да, очередной крохотный просвет во мраке повседневности, очередная порция краткосрочно унимающей боль микстуры. Гори оно все синим пламенем!
26 августа. Я жив! Я жив! Небесноокий ангел, протянув руку помощи, вытащил меня из пучины беспросветной меланхолии. Она снова посетила тот трактир! Она, как и в прошлый раз, заняла столик в темном дальнем углу! И Она слушала музыку, вцепившись в меня тем же пронзительным взглядом! А я, аки завороженный, неотрывно смотрел на нее. Пальцам пришлось самим нащупывать нужные струны, ибо глаза мои оказались заняты значительно более важным делом. Отработав обязательную программу выступления, я стремглав ринулся к Ней. Незнакомка уже находилась в дверях лицом к улице, когда я, временно помутившись рассудком и потому позабыв о любых приличиях, едва коснулся Ее рукава. «П-постойте!» – еле слышно слетело с моих уст. Она обернулась, и впервые мне посчастливилось полюбоваться на Ее ангельский лик вблизи. На мгновение я точно бы остолбенел, сраженный представшей взору красотой, и не решался издать ни звука. «Простите, милый юноша, но мне пора, – ответила незнакомка. – Я не вправе задерживаться допоздна». Мне точно не послышалось? Точно! Она и вправду сказала «милый юноша»! «Но увижу ли я вас вновь?» – в отчаянии спросил я. «А… а вы этого хотите?» – растерянно молвила девушка. «Больше всего в жизни!» – не задумываясь выпалил я. «О… ясно… тогда, наверно, приходите завтра сюда же на закате», – проговорила Она и тут же выскочила за дверь. Завтра! Сюда же! На закате! Клянусь, я приду! Разумеется, приду! Теперь вот сижу и с нетерпением жду заката, медленно перебирая струны лютни в поисках приличествующей случаю мелодии – чего-то лиричного и вместе с тем не лишенного оптимизма. Нашел! Я нашел ее! Я нашел Ее!
27 августа. Вчера мы встретились. Я жутко нервничал, но отступать был не намерен ни в коем случае. Она расположилась за тем же самым дальним столиком – как всегда прекрасная, пускай и прячущаяся за капюшоном. С чего же стоило начать разговор? О чем вообще можно беседовать с незнакомым человеком? К счастью, сердце незамедлительно подсказало решение. «Вам нравится моя музыка?» – спросил я. «Очень, – ответила Она. – Особенно та, которая более грустная». «Занятно, – отметил я, – другим слушателям, напротив, подавай песенки повеселее». «Веселые тоже хороши, но грустные звучат искреннее. В них чувствуется неподдельное личное переживание, настоящие эмоции. А вы сами сочиняете тексты?» «Да. Веселые я придумываю, когда пребываю в хорошем настроении. Правда, такое нечасто происходит. Вероятно, поэтому их в моем репертуаре сравнительно мало. Зато грустных – целый ворох! Увы, они пользуются куда как меньшей популярностью у широкой публики». «Странно. По-моему, ваши грустные песни восхитительны». «Вы излишне добры», – смущенно промямлил я, будучи, однако, не в силах оторвать взор от ее пленительных глаз. Постепенно мы разговорились. Девушка вкратце поведала о себе. Она живет и работает служанкой в доме одного из богатейших людей Города. Иногда днем или ближе к вечеру у Нее выдается свободное время, и Она тайком выбирается на улицу погулять. Однообразные домашние хлопоты надоедают, и хочется новых впечатлений, а их в нашем Городе можно приобрести навалом, лишь бы тебя в процессе приобщения к уличной культуре не обманули, не ограбили, не убили или не посягнули на твою девичью честь. И все же, соблюдая известную осторожность – например, утаивая милое личико под непримечательной накидкой, сторонясь наперсточников и не выставляя напоказ кошелек, – вполне реально получить искомый опыт, попутно избежав крупных неприятностей. Тем не менее надолго отлучаться из господского дома Ей нельзя, поскольку утром надо рано вставать, дабы совершить все необходимые приготовления до пробуждения хозяина и его супруги. То есть в придачу к неземной красоте Она еще отличается крайне ответственным отношением к возложенным на Нее обязанностям. Точно ангел! Вне всяких сомнений! Не уверен, сколько по времени мы продолжали беседовать. Вроде бы и достаточно, судя по тому, как оплавились свечи, а вроде и нет, ибо мне определенно не хватило. Так или иначе, настал тягостный момент расставания. Я проводил Ее до богатого господского дома – огромного обнесенного высоким каменным заграждением и обвитого плющом особняка почти на самой окраине Города. Признаться, не часто доводится прохаживаться по столь роскошным районам. Здесь даже пахнет преимущественно цветами, а не лошадиным навозом. Путь от трактира мы проделали неблизкий. Удивляюсь смелости девушки, привыкшей преодолевать подобное расстояние в одиночку после заката. Мало того, что легко нарваться на какую-нибудь местную шпану или просто пьяных мужиков, охочих до приключений, так вдобавок к ним, коли верить слухам, в окрестностях якобы завелись отъявленные разбойники, беспощадно нападающие на въезжающих в Город людей, а потом, переодевшись, скрывающиеся за его же стенами. А значит, каждый встречный на поверку способен оказаться страшным бандитом. Жуть! Без охраны действительно лучше на улицу носа не высовывать. Хвала небесам, мы с девушкой благополучно добрались до места и остановились у запертой дубовой дверцы, еле приметной на фоне массивной ограды. «Это проход для прислуги, – пояснила Она. – Им я и пользуюсь, когда отправляюсь погулять, благо у меня есть ключи». «Воспользуетесь ли вы им завтра?» – с робкой надеждой в голосе спросил я. «Вечером вряд ли, – молвила Она, а прочитав целиком отразившуюся на моем лице эпическую поэму под названием «Отчаяние», не замедлила добавить: – Зато днем мне, наверно, удастся улизнуть». В итоге мы с Ней условились встретиться на Центральной площади. И сейчас, судорожно выводя на бумаге эти строки, я предвкушаю скорое свидание.
Позже.
О проекте
О подписке