Глава 1. Порванные ботинки

Вот уже двадцать минут Том Возняк стоял у крыльца собственного дома, не решаясь войти. Одна мысль о том, что ему придется огласить дурную весть, заставляла дрожать сильнее, чем промозглый октябрьский ветер того дня, кидавшийся на прохожих, точно бездомный пес на грани бешенства. Мужественно приняв очередной его удар, девятилетний мальчишка, которого соседи ласково называли Томми, отчаянно замахал руками, стараясь сохранить равновесие. Чудом не отбив себе пятую точку, он продолжил бессмысленное стояние, тяжело вздыхая и наблюдая сгущающиеся сумерки, до наступления которых было велено вернуться домой.

Утром Томми твердо решил: сегодня во что бы то ни стало он принесет домой пару центов, чем заставит своих родителей, польских иммигрантов Тадеуша и Беату (которых теперь звали просто Тед и Би), прыгать до потолка от радости. Уверенности парнишке придавал восхитительный сон, в котором за стрижку газона размером с футбольное поле и покраску бесконечно длинного, но при этом невысокого забора в отвратительный розовый цвет незнакомая старушка отстегнула юному работнику целый четвертак! Одного воспоминания было достаточно, чтобы горло вновь сдавила грубая, когтистая лапа напряжения, которое Том испытывал от мысли о собственных деньгах…

Закрывая глаза, он по-прежнему видел протянутую ему серебристую монетку, поблескивающую в сухой, словно покрытой тонкой и прозрачной пленкой ладони. В мире грез мальцу хватило смелости принять вознаграждение, даже несмотря на страх того, что великовозрастная мадам сослепу могла пожаловать больше, чем собиралась изначально. Переволновавшись во сне, бледный от природы Том умудрился проснуться с пылающим на щеках румянцем, который его мать тотчас приняла за первый симптом бушевавшего в те годы туберкулеза и сильно разнервничалась. Понадобилось по меньшей мере полчаса, чтобы убедить миссис Возняк в том, что все в порядке и ее сын не просто здоров, но и полон решимости заработать несколько пенни, а если даст Бог, то и целый квотер, как во сне!

К несчастью, Бог не дал. Детской мечте суждено было встретиться с суровой реальностью. Результат на сегодня – ноль центов. И это просто плохая новость, которой, черт побери, оказалось мало, и за ней последовала по-настоящему ужасная! Пару часов назад подошва левого ботинка отошла и раскрылась, как пасть голодного животного, заставив Тома угодить босой ступней прямиком в лужу, успевшую покрыться корочкой тонкого, будто лист бумаги, льда. Потрясенный случившимся, мальчишка несколько секунд простоял одной ногой в холодной воде, словно еще что-то можно было исправить… Но довольно скоро пришлось напомнить самому себе: если к новостям о порванном ботинке прибавится какая-нибудь простуда, со всеми ее расходами на лекарства и необходимостью ехать на прием к доктору, то его, паршивое отродие (Том не до конца понимал, что это значит, но когда отцу приходилось злиться, он называл его именно так), наверняка отхлещут ремнем, да так сильно, что следующие полгода ходить по-большому ему придется исключительно стоя.

К слову об обидных прозвищах, у Тома их собралось не меньше дюжины! Однажды он даже решил составить полный список, но тут же одернул себя, прежде чем в руках оказались карандаш и бумага. Мальчишка не сомневался, если этот «документ» попадет в руки одному из родителей или старшей сестре Аделаиде, парой синяков дело не обойдется… Отец вновь заставит его провести ночь в сарае, как в тот раз, когда Том попробовал затянуться сигаретой. Страх оказаться запертым в старой покосившейся коробке из прохудившихся досок, сквозь которые ночью мелькали тени и просачивались жуткие скрипы, махом отбил всякое желание использовать ценные материалы для записи бранных слов. А потому все «экспонаты» хранились в надежнейшем из мест – голове Тома. Время от времени он перебирал оскорбления в мыслях, беззвучно проговаривая их интонациями людей, безвозмездно пополнявших коллекцию. При этом не возникало и малейшей обиды. Напротив, отдельные выражения заставляли глупо посмеиваться, особенно те, что выдавала миссис Возняк, когда ее сын приносил в дом очередную «ужасную» новость о разбитом окне или штанах, испачканных свежей краской.

«Чертов ты сукин сын!!!» – надрывно кричала мать, кусая коротко остриженные ногти и напрягая скулы, покрытые сеточкой ранних морщин.

Том виновато опускал голову в ожидании удара, но параллельно тому изо всех сил пытался сдержать улыбку. «Если я – сукин сын, выходит, моя мать и есть сука!» – украдкой думал он и временами издавал глупый смешок. В таких случаях хорошая оплеуха не заставляла себя ждать, но как рассуждал юнец после: «Оно того стоило!»

Странным образом многое из того, что могло обидеть Тома, казалось невероятно смешным. В безоговорочных лидерах значились «свинорылый рукожоп» и «косоглазый долботряс». Любая попытка вообразить одно из этих существ растягивала уголки рта, обнажая ряд мелких, неровных зубов мальчишки. Это приводило в бешенство Делу (так Аделаиду называли домашние), и она была готова поклясться на Библии, что считает своего младшего брата умственно отсталым, о чем не забывала регулярно напоминать окружающим. По сути же, Том рос довольно смышленым пареньком, чье богатое воображение не всегда являлось преимуществом…

Впрочем, в бесконечной череде «обзывательств» мелькали и такие, над значением которых приходилось поломать голову. Учитель начальных классов, мистер Уайтстоун, нередко называл Тома «несчастным отпрыском Великой депрессии». Каждый раз, услышав эту громоздкую словесную конструкцию, Возняк-младший напряженно сдвигал брови, пытаясь понять, каким образом он мог быть рожден Великой депрессией и если она такая великая, то почему он – несчастный? Попытка разузнать у отца, в чем заключается величие депрессии, о которой упоминал преподаватель, не увенчалась успехом. Поляк, так ничего и не объяснив, печально вздохнул и закурил. После, слегка взъерошив светлые тонкие волосы сына, он ушел, оставив его в облаке горького, сизого дыма и еще большем недоумении…

Последние несколько дней можно было назвать относительно удачными. Тома почти неделю не наказывали, но сегодня он точно получит «причитающееся», ибо в очередной раз ему удалось, как говорил отец, «обосраться по-крупному». «Несчастному отпрыску Великой депрессии» предстояло сообщить родителям о том, что он теперь наполовину босой. Предвидя истерику матери и старые добрые упреки отца в том, что он «вечно шастает по лужам, хоть и знает, что ботинки не растут на деревьях», Томми заготовил мощный контраргумент. Все это время он знал, откуда в доме появилась пара старомодных башмаков. И нет, их не принесли из того сверкающего магазина с большой витриной на центральной улице!

Эти туфли семье Возняк подарил сосед, мистер Гольдштейн. Его сын, имя которого Томас не знал, страдал тяжелой формой рахита. Несмотря на это, заботливый отец каждый сезон покупал обновки, в надежде увидеть, как однажды Гольдштейн-младший сможет пройтись в них хотя бы до почтового ящика. Когда же выяснилось окончательно: несчастному парадная обувь не пригодится, убитый горем папаша раздал накопившиеся пары нуждающимся соседям. Потому чисто технически мальчишка не «спускал в унитаз родительские деньги». В то же время интуиция подсказывала, что всем этим доводам будет противопоставлен отцовский ремень. За ним всегда последнее слово. Вот почему ребенку так не хотелось переступать порог собственного жилища.

– Том, это ты?! – донесся знакомый женский голос с крыльца. – Слава богу, я уже испугалась! Проходи скорее, ужин стынет! – прокричала миссис Возняк, поманив рукой и тут же скрывшись в проходе.

Парнишка вздрогнул и резко вышел из оцепенения. Вокруг было совсем темно. Холодный осенний мрак, расползающийся шорохом опавших листьев, заполнил каждый уголок на Форест-стрит и едва не проглотил самого Тома, погрузившегося в свои не по-детски тяжелые думы. За то время, что он стоял на улице, мелкая, неприятная морось, накрапывавшая весь день, многократно усилилась и уже тянула на полноценный дождь. Это Возняк-младший тоже упустил из виду. Он вообще многое умудрялся не замечать. Пару раз его чуть не сбила машина, а буквально на прошлой неделе он почти провалился в открытый канализационный люк, в котором велись работы. За секунду до падения грузный усатый рабочий с огромной зеленой татуировкой на руке схватил Тома за ухо и отбросил в сторону, грубо залаяв на незнакомом языке.

Выпадать из реальности мальчишке приходилось довольно часто, а контролировать это он пока не умел. Все начиналось и заканчивалось само собой, порой причиняло серьезные неудобства. К слову, именно эта особенность привела к тому, что старшие ребята в школе заклеймили Томми «чудилой» и при каждом удобном случае норовили дать подзатыльник. Бывало, он расстраивался по этому поводу, но зла не помнил. Застревая в дебрях собственных мыслей, парень не спешил пятиться назад. Протискиваясь сквозь густые и нередко колючие заросли подсознания, он увлеченно наслаждался процессом до тех пор, пока кто-нибудь из реального мира не решал вернуть фантазера на Землю.

В этот раз все повторилось. Своим желаниям вопреки, Том нарушил одно из главных правил – быть дома до наступления темноты. В обычный день за это влетело бы «по первое число», но сегодня все иначе. Голос матери звучал спокойно, и не было в нем ни злости, ни раздражения. Подобное случалось редко, как правило, по большим праздникам, когда отец приносил что-то вкусное детям и копеечную безделушку в подарок жене. Томми серьезно задумался: День Колумба уже позади, но и до Рождества еще далеко, а потому вдвойне удивительно, что его зад до сих пор не полыхает огнем ударов! Перешагнув порог дома, мальчонка решил не оттягивать неизбежное, выдав все, как на духу:

– Мамочка, папочка! Простите меня, не знаю, как так вышло, но мой ботинок порвался. Я не ходил по лужам и не залезал на горки, старался не бегать быстро, я вообще не…

– Ничего, Томас. Мы купим тебе новую обувь. – строго и вместе с тем благосклонно произнес Тед.

Не поверив собственным ушам, малец удивленно замигал глазами, боясь, что все это какой-то жестокий розыгрыш… Взгляд в сторону матери опроверг страхи, та просто светилась от счастья! Плотно сжимая губы, словно боясь сболтнуть лишнего, она все же расплылась в улыбке, добавив следом:

– Отличные новости, сынок! Отец получил работу на стройке! – в глазах женщины сверкнули две счастливые искорки. «Должно быть, слезы радости», – подумал Том, испытав колоссальное облегчение.

Аделаида восторга не разделяла. Всем видом она давала понять: ей страшно не терпится начать прием пищи, а единственное, что стоит между ней и тарелкой картофельного пюре с куском курицы и горошком – это засранец-брат. Томми решил не злить сестру и разулся как можно быстрее, в очередной раз блаженно выдохнув, когда тощие белые пальцы с криво обрезанными ногтями показались из ботинка. Ему этого не припомнят… По крайней мере этим вечером!

После короткой молитвы, в которой вся семья, кроме Делы, в один голос благодарила Бога за посланные им дары (а сегодня еще и за ту работу, что удалось найти Тадеушу), началась долгожданная трапеза. Остывшая курица и плохо взбитое пюре, в котором то и дело попадались комочки, не портили общего впечатления от ужина. Наверное, потому что все это пиршество являлось абсолютным экспромтом, реакцией Би на чудесные новости, рассказанные мужем. Кроме того, вместо стакана обычной воды для каждого на столе была припасена порция апельсинового сока. Разве мог кто-то начать высказывать свое недовольство хозяйке дома?

«Совсем как в день маминого рождения…» – подумал Том, проглотив последнюю ложку пюре.

– До чего же вкусно! – громко заявил он и, схватив тарелку в обе руки, точно автомобильный руль, принялся вылизывать ее до блеска.

– Где Ваши манеры, мистер? Если Вы так голодны, просто попросите добавку, – интонацией взыскательной аристократки сделала замечание мать, но тут же поспешила улыбнуться.

– Добавку… – завороженно произнес Том, протянув матери чистую тарелку.

Наблюдая за тем, как Беата кладет ему новую порцию картошки и (о, чудо!) еще одно куриное бедрышко, Том едва не подпрыгнул на месте от восторга! Неужели это начало новой жизни? Неужели это и есть та самая американская мечта, за которой Возняк-старший приплыл в Штаты из Польши 30 лет назад, без документов и знания английского? Похоже на то…

Довольно часто малышу Томми приходилось становиться невольным слушателем главной истории их семейства. И пускай ее детали каждый раз менялись, общий смысл он помнил довольно четко. Отцу, выросшему в глухой польской деревушке, с самого рождения пришлось несладко. В возрасте пятнадцати лет он покинул отчий дом, под крышей которого становилось теснее год от года. Пара лет скитаний почти свела его в могилу, ведь каждая копейка стоила несчастному (с его же слов) галлона крови, пота и слез. Так могло продолжаться бесконечно долго, если бы в дело не вмешался случай!

Один русский, с которым Тед случайно познакомился в пивной, «обрисовал ему интересную перспективку» – как говорил папа. А как всегда добавляла мама: «Сделал предложение, от которого просто невозмо-о-ожно отказаться!» Обещание работы и хорошей жизни в Лондоне буквально опьянили отца (но, скорее всего, это сделала пара бокалов пива), и на следующий же день он засобирался в путь, прихватив молодую возлюбленную (маму) в новую, райскую жизнь. На этом моменте Беата каждый раз показательно закатывала глаза и трагическим голосом сообщала:

– Ах, если бы мы только знали, что нас ждет впереди! Ведь плыли мы не в столицу Великобритании, а в Нью-Лондон, штат Коннектикут! – Секундная пауза, в ходе которой слушатель должен был запричитать да заохать. – Нынче там чисто и прилично, а тогда же нам предстала грязная жопа морского дьявола, простите мой французский! – Тут каждому приходилось заливаться безудержным смехом, ведь уловить нечто подобное из уст миссис Возняк было непросто. Кроткая и довольно застенчивая, она редко принимала участие в беседах и практически никогда не выражалась в присутствии гостей.

– Да-да, если бы я только знал, в каких условиях придется выживать, клянусь богом, развернул бы наш корабль у самых берегов благословенных, мать его, Штатов! – дополнял отец, который никогда не делился этой историей по трезвости.

Нью-Лондон, как с самого рождения знал Томми, – город негостеприимный. И чтобы зажить в нем припеваючи, нужно быть либо евреем, либо немцем.

«Полякам там не рады! – словно мантру, повторял Тадеуш одну и ту же фразу. – Именно поэтому мы и осели тут, в Уотерфорде^[1], а в Нью-Лондон мотаемся, только чтобы хорошенько пропердеться!»