Читать книгу «Мертвые канарейки не поют» онлайн полностью📖 — Антона Леонтьева — MyBook.
image
cover

Странно, но мысли у Риты работали четко и ясно, несмотря на туман, застилавший глаза. Как будто ее организм, утративший способность двигаться, компенсировал это всплеском бурной интеллектуальной деятельности.

Лев Георгиевич, завершивший первый раунд, вытащил что-то из сундука, пшыкнул себе в нос, а потом, навалившись на нее своим поджарым телом, снова вошел в Риту.

Девушка размышляла о том, оставят ли они ее в живых. Неужели после того, как все ее страдания завершатся – а любые, даже самые кошмарные, страдания рано или поздно завершаются, – Барковские убьют ее?

Что, если слова Гоши о том, что отец хранит в сундуке черепа своих жертв, вовсе не были циничной идиотской шуткой.

Ну что же, тогда ничего поделать нельзя – она скоро умрет.

Мысль о том, что ей предстоит расстаться с жизнью в самое ближайшее время, как ни странно, Риту не пугала.

По крайней мере, закончится пытка, которая, судя по довольному урчанию ее насильника, доставляла ему наслаждение.

После второго раунда и небольшой передышки последовал третий, самый длинный и самый ужасный. Стиснув зубы, Рита думала о том, что, если бы ее поставили перед выбором: немедленно умереть или продолжать испытывать то, что она испытывала, она бы выбрала смерть.

Впрочем, она не сомневалась, что скоро умрет. Потому что после всего, что Барковские причинили ей, они не могут оставить ее в живых, просто не могут.

Психопатом и садистом был не только Барковский-старший, который ритмично сопел над ней, но и его ретировавшийся еще до начала изнасилования сынок, кумир всех городских барышень.

И ведь как Гоша обвел ее вокруг пальца, нагнетая обстановку и – надо сказать, не так уж неправдоподобно – разыгрывая дешевую мелодраму! Завел ее в эту потайную комнату, служившую не убежищем, а казематом, в котором отец-психопат совершал свои злодеяния – в самом деле, обдурил недалекую девственницу.

Впрочем – и тут Рита не смогла сдержаться от непроизвольного смешка – после того, что сделал с ней Гошин отец, девственницей она уже не была.

– Ты что смеешься? – раздался голос ее насильника, вслед за чем последовал удар по лицу – несильный, однако чувствительный. – Или тебе нравится, Ритка-маргаритка? Тащишься от нашего классного секса? Я так и знал, что ты еще та шлюшка…

Не только психопат и садист, но еще и идиот! Насильник что, в самом деле предполагал, что ей, жертве, могло это нравиться? Что она тащилась от классного секса, являвшегося тройным беспощадным изнасилованием?

И как смел этот мерзавец, этот моральный урод и мерзкий преступник в лицо ей заявить, что она шлюшка?

Ну да, смел, потому что он насильник, а она жертва. И он может сделать с ней все, что угодно.

И не только может, но уже и делает.

Методично. Беспощадно. Изобретательно.

Наконец, Лев Георгиевич, пыхтя, слез с нее, а Рита вдруг ощутила резкую боль в прикованных наручниками к спинке кровати запястьях.

И ведь она далеко не первая и, если не положить конца деяниям отца-насильника и сынка-помощника насильника, отнюдь не последняя жертва Барковских, старшего и младшего.

Вероятно, действие наркотика, которым ее напичкали, постепенно проходило, и к ней возвращалась способность контролировать собственное тело – а вместе с этим и боль.

Потому что то, что она считала болью до этого, не было болью.

Подлинная боль была еще впереди.

– Почему я? – прошептала девушка, точнее, подумала – и вдруг поняла, что смогла произнести, хотя бы и очень тихо, эту фразу.

Барковский, резво повернувшись к ней, произнес:

– Ого, Ритка-маргаритка, голосок прорезался! Значит, скоро начнешь орать благим матом.

Шаря в сундуке, он заявил:

– Ну, собственно, почему бы не ты? Ведь судьба всех тех, кто уже побывал в этой кровати, тебя до сегодняшнего дня не занимала. Так отчего же кого-то должна интересовать твоя участь?

В самом деле, почему?

– Но отчего не… не Эльвира…

Она сама не знала, отчего назвала именно это имя. Хотя, конечно же, прекрасно знала – потому что Эльвира в ее представлении была распутной девицей.

А в действительности – глуповатой, смазливой особой, обожавшей экстравагантные наряды. И имевшей в друзьях сына психопата – правда, на свое счастье, получившей от него отставку.

А ведь на этом месте могла быть, нет, должна была быть Эльвира! А оказалась она, Рита-Маргарита…

Выходит, что она желала Эльвире оказаться на ее месте.

Так же размышлял, по всей видимости, и Барковский-старший, озадаченно проронивший:

– Ну ты даешь! Хотела бы с ней местами поменяться? И только потому, что она размалеванная шлюха, а ты «синий чулок»? А как же пресловутая женская солидарность?

Он явно издевался над ней.

– Ну, Эльвирка не в моем вкусе. Мне нужны такие, как ты: с виду неказистые, а внутри огонь и пламя. Да и к тому же Эльвирка нам для иного требуется. Но для чего, тебе знать вовсе не обязательно. Иначе нам придется тебя убить!

И он захохотал.

– Значит, вы меня убьете? – спросила девушка, заметив, что Барковский извлек из сундука упаковку со шприцем, а также ампулу.

– Ну, не надо делать из нас каких-то карикатурных маньяков! Я получил удовольствие, спасибо за это, Ритка-маргаритка, однако зачем тебя еще и убивать. В конце концов, за такое можно и до конца жизни сесть…

А за кучу изнасилований, Лев Георгиевич, стало быть, нет?

Рита видела, как Барковский сноровисто открыл ампулу и с противным свистом втянул через иглу в шприц ее содержимое.

– Не делайте мне никаких инъекций! – простонала девушка, вдруг ощущая резкую боль во всем теле.

В особенности внизу живота.

– Ну, Ритка-маргаритка, мы же не звери, – произнес, приближаясь к ней со шприцем в руке, Барковский. – Это же тебе во благо!

Ей во благо – и это говорит человек, только что изнасиловавший ее! Причем таким доброжелательным и буквально отеческим тоном говорит, как будто…

Как будто верит своим собственным словам!

А кто знает – может быть, и верит.

– Я не хочу… – простонала девушка, пытаясь оттолкнуть от себя склонившегося над ней со шприцем в руке адвоката, что у нее, конечно же, не вышло.

– Ну, Ритка-маргаритка, не дури. Если бы мы всегда делали только то, что хотим, что бы со всеми нами было?

И это говорит ей человек, только что давший волю своим скотским желаниям?

Видимо, она была до такой степени напряжена, что укол шприца пронзил ее тело резкой нестерпимой болью, гораздо более сильной, чем все, что ей довелось испытать в последние часы.

Рита закричала, причем кричала она так долго, что Барковский засуетился, начал хлестать ее по щекам, дергать за волосы и груди, бить кулаком в живот.

А она кричала и кричала, стараясь вложить в этот крик, пусть и тихий, пусть никому, кроме ее насильника, не слышный, все свое отчаяние, горечь и злость.

Наконец, из шкафа выскочил Гоша, притащивший целый чемоданчик со шприцами и ампулами. И потом уже он, этот красавец с обаятельной улыбкой и изумрудными глазами, кумир всех городских барышень, склонился над ней и всадил ей в предплечье еще одну инъекцию.

И только после третьей, которую тот же Гоша ввел ей в другую руку, перед глазами у Риты все закружилось, почернело, а потом в одно мгновение погасло, как будто оборвалась пленка в ее персональном фильме ужасов.

Фильме ужасов, в котором главной героиней была она сама.

Рита распахнула глаза, уверенная, что все еще находится на даче Барковских, в потайной комнате, где адвокат Лев Георгиевич при пособничестве его сынка Гоши долго и планомерно насиловал ее, после чего они пытались впрыснуть ей какую-то дрянь, явно желая ее умертвить.

И что у них ничего не вышло, потому как ее организм оказался невосприимчив к яду.

И поняла, что кто-то легонько бьет ее по щекам. Девушка встрепенулась, вздрогнула – и осознала, что находится в салоне джипа Гоши Барковского, а сам Гоша сидит около нее, отвешивая ей пощечины.

Неужели все это был ужасный, кошмарный, фантасмагоричный сон?

Ощутив резкую боль внизу живота, а также поняв, что она завернута в какое-то подобие одеяла, Рита вдруг осознала: нет, не сон.

А ужасная, кошмарная, фантасмагоричная явь.

Тот самый персональный фильм ужаса, у которого не было ни начала, ни конца.

– Тебе надо еще переодеться, – произнес деловито Гоша и одарил ее своей белозубой улыбкой. – Твои шмотки в пакете. И вот, держи…

Он сунул ей что-то в руки, и Рита поняла – это пачки денег.

Отбросив их, Рита рванула на себя дверцу, уверенная, что та заблокирована, и едва не вывалилась на свежий холодный воздух.

Буквально выпав из автомобиля, Рита вскрикнула, и тут ей пришел на помощь истинный джентльмен, Гоша Барковский. Сын человека, который изнасиловал ее, и этому насильнику с большим рвением помогавший.

– Ушиблась? Больно? – спросил он участливо, и Рита простонала:

– И ты еще спрашиваешь? Оставь меня в покое!

Гоша, хмыкнув, подошел к багажнику, вынул оттуда пакет, бросил его на мерзлую землю перед Ритой.

– Ну, как знаешь. Мне этих выкрутасов не надо, с Эльвирой уже достаточно хлебнул.

Хлебнул с Эльвирой! И это заявляет ей сынок насильника! Как будто Эльвире пришлось пережить то же, что и Рите…

А кто знает, может, и пришлось?

– Вот деньги. Тут много. Ты отдохни недельку-другую. Можешь даже в Турцию смотаться. Или в Египет. Расслабишься, в себя придешь, развеешься…

Он говорил так, как будто у нее умерла любимая канарейка. И словно забыв о том, что его старик изнасиловал ее.

Он кинул поверх пакета пачки с деньгами. Рита заплакала, чувствуя, что боль внизу живота нарастает.

– Не реви, больше не дадим. Другие и половины не получали. Старик же сказал, что мы не звери. Никто тебя увечить или, тем более, убивать не намерен. Ну, повеселились, ты девственности наконец лишилась, свое удовольствие получила – и мы разбежались.

Свое удовольствие получила – они что, рехнулись? Или… или в самом деле верили в то, что жертва изнасилования была в восторге от того, что с ней произошло?

– Изнасилование. Статья 131-я Уголовного кодекса РФ, от трех до шести. Или, с учетом особой жестокости, от четырех до десяти… – произнесла сквозь слезы Рита.

– Вот только этого не надо! – заявил сурово Гоша. – Только не надо пугать ментами, прокуратурой, зоной. Ладно, понимаю, жизнь у тебя дрянная, обитаете в хрущобе, предки зарабатывают гроши, вот и хочешь выжать по максимуму. Ладно, ты мне помогла от Эльвирки избавиться, поэтому накину еще. Вот, в долларах тебе еще столько же!

Слушая шелест отсчитываемых ассигнаций, Рита оторопело думала о том, что Гоша Барковский, этот провинциальный мажор и отпрыск адвоката-насильника, на полном серьезе считает, что она плачет и цитирует Уголовный кодекс потому, что желает выбить из них компенсацию побольше.

Гонорар за свое собственное изнасилование.

– Вот, получай. Только не думай, что, если будешь хныкать, то отстегну еще. Это и так много. Мы теперь квиты, Ритка-маргаритка!

Девушка продолжала плакать, не обращая внимания на банкноты, которые Гоша подсунул ей под руку. Наконец, молодой человек тряхнул ее с силой за плечо и заявил:

– Ну, тебе тут до дома недалеко. Так что давай одевайся и марш туда. Подвозить до подъезда тебя не буду, извини. И не рыдай, потому что ничего такого особо криминального с тобой не произошло. Ну, просто теперь уже больше не девочка. Но ты ведь все равно в девственницах засиделась. И не говори, что тебе не понравилось!

Не понравилось! Рита, с трудом встав, тихо произнесла:

– Если думаешь, что это вам даром пройдет, то ошибаешься. И деньги ваши мне не нужны. Я обращусь в милицию. Поеду в больницу, чтобы меня освидетельствовали. Сделаю так, чтобы все узнали, что вы за сволочи. И вы с твоим стариком понесете наказание!

Раздался смешок, и Гоша заявил:

– Ну, не думай, что это так просто. Потому что кто ты – и кто мы. Ты не первая нам грозишь и, уверяю, не последняя. Только руки у вас у всех коротки. Так что советую забыть о том, чтобы к кому-то там обратиться и все рассказать. Ничего не выйдет.

Затем, приблизившись к девушке, он прошептал:

– Мы ведь не монстры, отпустили тебя подобру-поздорову. Я даже до дома подвез. Никто тебя не избивал и не убивал. Хотя ведь могли…

Они не монстры! Неужели они в самом деле так считали? Похоже, что да. Конечно, они правы: убивать они ее не стали. И Гоша даже до дома ее подвез. И денег дал. Нет, не монстры, а примерная интеллигентная семья, отец и сын, которые только время от времени насилуют тех девиц, которые приезжают к ним на дачу. А так все хорошо, прекрасная маркиза!

– И не забывай, что у тебя есть и папа, и мама. Ты ведь не хочешь, чтобы с ними что-то случилось? А что-нибудь с ними, обещаю тебе, случится, если ты будешь упрямиться, Ритка-маргаритка. Так что бери деньги и живи в свое удовольствие. Сумма приличная. Ты ведь меня поняла?

Рита отлично его поняла. Они ей еще и угрожали, причем она не сомневалась: угрозы были вовсе не пустыми. Такие, как эти Барковские, слов на ветер явно не бросают. Получается, что сделать она ничего не может?

Девушка снова заплакала.

Гоша, громко вздохнув, заявил:

– Ну что с вами, бабами, делать! Давай помогу тебе одеться, что ты тут на холоде торчишь голая почти…

Рита с силой оттолкнула Гошу, потому что не могла допустить, чтобы он прикоснулся к ней.

– Уходи! – произнесла она тихо, чувствуя, что кричать нет сил. - Убирайся прочь!

– Как скажешь, – с готовностью ответил молодой человек, небрежно засовывая собранные им с земли банкноты в пакет с одеждой Риты. – Ну, ты меня поняла. Никаких глупостей, Ритка-маргаритка. Впрочем, ты ведь не дура. Так что бывай! Ну, спокойной тебе ночи!

Сев за руль своего черного джипа, человек, в которого она была влюблена – и, кажется, все еще влюблена, несмотря ни на что, – с ревом умчал во тьму, оставив ее одну.

Рита, вдруг ощутив, что ей холодно, неловко извлекла из пакета вещи и принялась одеваться. Она поняла, что находится с обратной стороны городского парка, недалеко от перекрестка улицы Ленина и проспекта Коммунаров.

До ее дома было рукой подать.

И все равно ей понадобилось около часа, чтобы кое-как привести себя в порядок и, медленно бредя, с каждым шагом чувствуя, что ходьба дается ей с трудом, потому что внизу живота пульсировало и жгло, наконец подойти к своему подъезду.

Больше всего Рита боялась встретиться с соседями, но этого не произошло – час был поздний. А что она скажет родителям?

Благо, у нее с собой были ключи – честные Барковские сунули в пакет и ее сумочку.

Им чужого было не надо.

Под дверью своей квартиры Рита долго собиралась с духом, прислушиваясь, не доносятся ли изнутри какие-то звуки, и всматриваясь в глазок с обратной стороны.

Потому что как она могла отреагировать на вопрос отца или мамы о том, как все прошло? С милой улыбкой высыпать на кухонный стол кучу ассигнаций и заявить: «У нас прибавление в семейном бюджете, так что все отлично. Ну, и меня еще изнасиловали, но это пустяки. Надо же было когда-то лишиться девственности!»

Заслышав этажом выше звук открываемой двери и чьи-то громкие голоса, Рита наконец вставила ключ в замочную скважину и быстро повернула его. Пройдя в полутемный коридор, заметила на кухне свет.

Прошмыгнув по направлению к ванной, увидела маму, похоже, дожидавшуюся ее на кухне и заснувшую за старым детективом.

Рита юркнула в ванну и в этот момент услышала голос мамы:

– Ах, ребенок, это ты?

Запершись в ванной, Рита через дверь ответила:

– Да, мамочка!

Чувствуя, что ее трясет, девушка одной рукой тянула с себя платье, другой пустила в ванну воду. Ей хотелось одного – смыть с себя этот позор, унижение, мерзость.

Забыть о прикосновениях Льва Георгиевича, хотя она понимала, что забыть об этом не сможет никогда.

В дверь ванной постучали, и Рита произнесла намеренно бодрым и веселым голосом:

– Да, мамочка?

– Ребенок, все в порядке?

Что она могла ответить? «В общем и целом, мамочка, да. Ну так, адвокат Барковский меня изнасиловал, причем целых три раза, а его сынок подвез меня почти до дома и дал денег. Но, опять же, в общем и целом, мамочка, все хорошо. И теперь мы всей семьей можем поехать в Турцию. Или даже в Египет. Ну, или купить новый кухонный гарнитур. А теперь иди спать».

Вместо этого девушка фальшиво-спокойным тоном произнесла:

– Ну, конечно же, мамочка. Ты иди ложись. Я тоже скоро лягу…

– Ну, хорошо. Надеюсь, тебе понравилось… Спокойной ночи, ребенок!

Девушка заплакала, радуясь тому, что вода из крана хлещет в ванну, заглушая все прочие звуки. Не хватало еще, чтобы мама услышала, как она плачет, потому что тогда расспросов не избежать. А так…

А так пусть считают, что все в порядке. Что вечер на даче Барковских прошел отлично. Что ее приняли по высшему разряду. Что…

Рита продолжала плакать.

Погрузившись в горячую воду, девушка едва сдержала крик – там, внизу, ее сильно обожгло. До этого она рассматривала себя в зеркало, прикрепленное к обратной стороне двери ванной, – удивительно, но за исключением пары легких кровоподтеков, никаких следов насилия на ее теле не было.

По крайней мере, внешне.

Уйдя под воду с головой, Рита подумала, что если не выныривать, то… То все может быстро закончиться. И вспомнила презрительный комментарий Гоши об угрозах Эльвиры, так же запершейся в ванной, покончить с собой. Такие ничего себе не перерезают.

А какие перерезают – такие, как она сама?

Вынырнув и закашлявшись, потому что вода попала в горло, Рита взяла бутылку шампуня и, отлив солидную порцию в ванну, стала размешивать ее в воде, глядя на образующуюся пену, сверкающую бриллиантом в свете лампы.

Какие у нее, собственно, были возможности? Она могла обратиться в правоохранительные органы и попытаться привлечь Барковских к ответственности. Однако она прекрасно знала, что люди они в городе крайне влиятельные. И что у нее и у ее родителей будут большие неприятности, если она попытается предать эту историю огласке.

Значит, она обречена молчать?

Да, молчание тоже было одной из возможностей. А что, ей ведь заплатили, причем солидно. Оставили в живых. Даже почти до дома подбросили. Чего она, собственно, могла ждать еще?

Судорожно натирая свое тело пеной, Рита сознавала, что ей не стоило принимать ванну, если она хотела обратиться в милицию, потому что сейчас она уничтожала следы. Следы изнасилования.

Улики, которые были бы необходимы для привлечения к ответственности Льва Георгиевича.

Но, похоже, она уже приняла решение. Хотя, может, и нет. И, зная, что так делать нельзя, она хотела одного: чтобы вода смыла прикосновения его рук.

Его плоти.

И что же будет дальше?

В ванной Рита просидела несколько часов. Четыре раза меняла воду, долго поливала себя то горячей, то холодной водой из душа, тихо плакала, затем снова успокаивалась, опять начинала плакать, много раз уходила с головой под покрытую пеной воду и мечтала об одном: вынырнуть, глотнуть воздуха и вдруг понять, что ничего такого с ней не случилось.

Только каждый раз, когда она выныривала, в голове билась одна и та же мысль: она стала жертвой изнасилования.

Наконец, чувствуя, что боль внизу живота притупилась, хотя и не исчезла, Рита вышла из ванны и, растирая тело докрасна банным полотенцем, вдруг заметила стоящий на полу пакет.

Пакет с деньгами.

Запихнув его за бак с грязным бельем, Рита вздохнула и осторожно открыла дверь ванной, из которой в коридор тотчас вырвались клубы пара.

Она знала: если ей сейчас встретится мама и спросит, все ли в порядке, она не сможет ей врать и расскажет все, как есть.

Однако свет на кухне не горел, родители давно спали, из коридора доносилось мерное щелканье настенных часов.

Не включая свет, Рита проследовала в свою комнату, плотно закрыла дверь, нырнула в холодную постель и, накрывшись с головой одеялом и прижав к себе старого облезлого плюшевого зайца, любимую некогда игрушку, а теперь своего рода талисман, подумала о том, что на занятия в университет она завтра, вернее, уже сегодня, не пойдет.

Потому что она была не в состоянии идти на лекции. И сталкиваться с Гошей Барковским, принцем на белом коне, вернее, на черном джипе.