12 апреля 1971 года, Арлингтон, штат Вирджиния
Шериф Арлингтона Билл Уайтлоу пришел на работу с больной головой. Накануне было воскресенье – традиционный семейный день, который семья Уайтлоу вот уже два года проводила со своими новыми соседями, Томасами. Пару лет назад эта пара, по возрасту примерно совпадавшая с четой Уайтлоу – 45-50 лет – переехала в район Потомака из красивого вашингтонского дома в элитном квартале, и шериф, по понятной причине, сразу взял их под опеку. Надо было познакомить вновь прибывших с местными жителями, со здешней инфраструктурой, значительно отличающейся от столичной, и, как водится, сводить на экскурсию к устью самой знаменитой реки Америки и показать, как смотрится оттуда легендарный мемориал Джефферсона. В процессе знакомства выяснилось, что бывший посольский работник, Чарльз Уильям Томас, отличный и очень интересный человек. В отличие от провинциала Уайтлоу, он был хорошо образован, с ним было, о чем поговорить, и при этом он не чуждался простых радостей, свойственных провинциалам – не был чванливым, мог пропустить стаканчик-другой в воскресенье, сыграть в крикет и сходить на стадион, «поболеть» за местную футбольную команду. И скоро первоначально позиционировавший себя в качестве наставника и проводника в новой, «арлингтонской» жизни Томасов Уайтлоу окончательно попал под влияние своего соседа.
То же случилось и с его женой. Типичная провинциалка Марла, глядя на новую знакомую, приехавшую из Вашингтона, стала стараться подражать ее светским манерам, стилю в одежде и высокопарному наречию. Конечно, поначалу это смотрелось диковато, но упорная миссис Уайтлоу не желала сдавать позиции – и скоро окружающим стало казаться, что они с миссис Томас стоят на одной социальной планке. Конечно, Синтия Томас порядком поддавалась и подыгрывала в этой гонке, став не соперницей, а учительницей для Уайтлоу. Ей самой это казалось странным, ведь в общении с этими, в общем-то, темными людьми куда-то начисто пропала присущая ей во время жизни в столице надменность. Казалось, две семьи стали симбионтами – Томасы отдыхали от наскучившей им великосветской жизни в Вашингтоне, радуясь воскресным попойкам, разговорам о рыбалке и игре в американский футбол, а Уайтлоу приобщались к высокому, неведомому и недосягаемому доселе миру образованных, высокопоставленных и инакочувствующих людей. Миссис Уайтлоу учила свою соседку печь пироги и делилась местными сплетнями, а ее супруг пичкал Чарльза Томаса разговорами об охоте и рыбалке и выпивкой. В свою очередь, Синтия Томас учила Марлу одеваться и подбирать со вкусом туфельки к той или иной сумочке, а ее муж учил Билла американской истории, рассказывал политические тайны, делился воспоминаниями об обитателях Белого Дома. И все были довольны, хотя, на первый взгляд, было странно видеть рядом, да еще с сияющими лицами четырех разных людей из двух, полярно противоположных, социальных пластов. И так продолжалось два года.
Особенно Биллу Уайтлоу нравилось, когда мистер Томас, за пинтой пива, рассказывал ему всякие интересные истории об обстоятельствах убийства Джона Кеннеди. Конечно, многие из этих баек попахивали начавшими набирать широкое распространение в ту пору теориями шпионского заговора, но шериф всякий раз с интересом выслушивал их, мотивируя предполагаемый вес рассказываемого авторитетом рассказчика – как-никак, бывший сотрудник Госдепа, прослуживший какое-то время перед отставкой даже в центральном аппарате, такой врать не станет…
Иногда эти рассказы, изрядно сдобренные алкоголем, превращались в посиделки до самого утра. Так случилось и в это воскресенье. Причем, шериф уже даже не помнил, о каком очередном «сенсационном» факте из жизни Ли Харви Освальда они говорили – помнил только, что разошлись около четырех утра, выпив по бутылке виски и по две пинты пива. Напоминала полицейскому о количестве выпитого больная голова, которая ныла вплоть до ланча. Потом, после легкого перекуса, когда стало полегче, мысленно ругаясь на себя, Билл Уайтлоу пообещал своему отражению в туалетном зеркале, что больше никогда не останется в гостях у Томаса допоздна, какими бы увлекательными ни были его рассказы. Этому обещанию будет суждено сбыться уже через полчаса – когда шериф вернулся в офис, помощник сообщил ему, что только что звонила Синтия Томас.
–И что она сказала?
–Сказала, что ее муж только что вынес себе мозги.
–То есть?
–Ты и впрямь лишнего принял вчера, Билли. Твой сосед застрелился, Уайтлоу. Час тому назад.
Спустя пятнадцать минут Билл Уайтлоу с командой криминалистов уже осматривал место происшествия, еще вчера служившее ему теплым приютом и баром. Пока специалисты копошились в кабинете покойного, напоминавшем скотобойню, шериф решил побеседовать со вдовой.
–Сначала я подумала, что взорвался бойлер… – утирая слезы, рассказывала Синтия. – Потом окликнула Чарльза, чтобы он посмотрел, что там случилось. Он не отозвался. Я спустилась вниз, в его кабинет, и там увидела…
–Боже мой, – хватался за голову обычно сдержанный и жесткий шериф, впервые призванный расследовать смерть своего приятеля. – Поверить не могу. Только вчера сидел с ним за одним столом, а сегодня вдруг такое…
Вдова Томаса будто не слышала его и продолжала:
–В кабинете, когда я вошла, творилось нечто ужасное – всюду его… мозги. Кровь. Головы как будто совсем не осталось.
Шериф задумчиво почесал голову и изрек:
–Мы вчера снова допоздна сидели. Ты не думаешь, что это, может быть, связано с похмельем? У меня в практике были такие случаи. Знаешь, сначала человек выпивает, потом, с бодуна, ему является Вьетнам, в котором он провел лучшие годы жизни, что-то в голове переклинивает и…
–Господи, Билл, о чем ты говоришь?! – всплеснула руками Синтия, повысив голос. – Он не был провинциальным пьяницей, который после возлияния способен отстрелить себе голову! Он был достойным человеком, который просто иногда позволял себе отдыхать, не более. Уверяю тебя, это никак не связано.
–Но что тогда случилось? Вы производили впечатление благополучной семьи, а Чарли – так и вовсе гениального человека.
–В том-то и дело.
–В чем? – не понял провинциальный тугодум.
–«От многих знаний – много печалей», – процитировала Экклезиаста Синтия, но и эта фраза ничего не сказала шерифу.
–Не совсем понимаю, о чем ты?
–Может быть… это как-то связано с его записками… – предположила Синтия.
–Что за записки? – насторожился Уайтлоу, достав блокнот и приготовившись что-то в нем записывать.
–Знаешь, год или два тому назад, – вспоминала миссис Томас, – он направлял в Госдепартамент какие-то записки служебного характера. В них содержалась информация об обнаруженных им во время работы в Мехико в 64-ом году следах убийц Кеннеди. Он, наверное, тебе рассказывал, что посол США в Мексике Манн, под началом которого он работал, был буквально одержим идеей кубинско-мексиканского заговора против Кеннеди, в результате осуществления которого президент и погиб…
–Да он только об этом и говорил! – подтвердил шериф.
–Так вот тогда, в 64-ом, в Мехико, – продолжала вдова, – Чарли с головой попал под влияние этого Манна, и стал неистово собирать доказательства причастности расквартированных в мексиканской столице агентов кубинских спецслужб к смерти Джей-Эф Кей. Конечно, я не могу исключать, что он делал это не по своей инициативе, а по просьбе ЦРУ…
–А причем здесь ЦРУ? Он вроде там на службе не состоял, да и следствие по делу об убийстве Кеннеди вела комиссия Уоррена, а не ребята из Лэнгли.
–Но ведь кто-то же предоставлял информацию этой комиссии! – скептически пожала плечами Синтия. – И потом, Билл, не будь дураком – посол, выезжая за границу, автоматически становится агентом ЦРУ. Не притворяйся, будто не понимаешь, что это так… И вот я думаю, может быть, он и впрямь собирал все эти данные по просьбе Лэнгли… Как бы то ни было, тогда они остались невостребованными. По какой-то причине следствие по делу о возможном убийстве Кеннеди кубинцами комиссия свернула. А потом, когда Чарльзу вежливо указали на дверь в Госдепартаменте, и он два года никак не мог найти себе достойную работу, он вдруг решил обнародовать результаты своего, неофициального следствия и направил их с докладной запиской своему бывшему руководству в Трумэн-холл.
–И какова была их судьба?
–В том-то и дело, что движения по бумагам не было никакого. Он ждал, ждал, а ему все не отвечали и не отвечали…
–И ты думаешь, это отчаяние стало поводом для самоубийства? – спросил шериф.
–Сам же говорил. Какое-то сакральное воспоминание поселяется в душе, много лет не дает покоя, а потом, после попойки, вылезает какими-то жуткими ассоциациями, приводящими к уходу в мир иной!
–Мда… Все возможно… Как теперь угадать… Мне очень жаль, Синтия…
–Перестань, – отмахнулась вдова.
–Мне очень жаль, – продолжал шериф, – но мы должны будем сообщить об этом в ФБР. Смерть посольского работника, хоть и бывшего, все же – их компетенция. Так что, думаю, тебе правильнее будет рассказать все это ребятам из Бюро.
13 апреля 1971 года, Вашингтон, округ Колумбия
Агенты ФБР Дадли и Стивенс сидели в служебной машине Бюро, направлявшейся в Арлингтон, где им предстояло разобраться в деталях давешнего самоубийства бывшего посольского работника Чарльза Уильяма Томаса.
–Вчера русские праздновали 10-летие полета их человека в космос, – глядя в окно и созерцая бегущие вдоль дороги высокие пальмы, сказал почему-то Стивенс. Коллега будто не слышал его, мысленно уже приступив к расследованию.
–Самоубийство в таком возрасте… – задумчиво пожимал плечами Дадли, листая досье покойного Томаса.
–А чему ты удивляешься? Обычно, именно в этом возрасте все и происходит, – объяснял Стивенс, все еще, несмотря на долгие годы совместной работы, ощущавший себя своего рода наставником Роджера. – Человек, перешагнувший грань средних лет, невольно оглядывается назад и, поняв, что ничего не добился и шансов изменить что-то в жизни у него практически нет, пускает себе пулю в лоб. Во всяком случае, из показаний его жены следует, что именно такое положение дел в его жизни заставило его пойти на такое.
–Кстати, а почему он ничего не добился? Вроде бы начало было хорошее – окончил престижный университет, кажется, Северной Каролины, потом начал дипломатическую карьеру в Латинской Америке. Учитывая, что ваши ЦРУ-шники делали всех, кто туда выезжал, своими шпионами, перспективы это назначение ему сулило неплохие… Потом… вернулся в Вашингтон, в Госдепартамент, начал там неплохо работать…
–В том-то и дело, что неплохо, – продолжал разъяснять Стивенс. – «Неплохо» для дипломата – это мало. Это не рутинная работа, которую может выполнять любой клерк, и не сыск, в котором возраст не определяет цену человека, вынужденного день и ночь бороться с преступностью, которой меньше не становится. Там нужны достижения, понимаешь? Три-пять лет на вторых ролях – и тебе начинают вежливо указывать на дверь. Место-то ведь под солнцем, и молодых, дерзких, обладающих связями и навыками специалистов, грезящих желанием занять его, пруд пруди. Раз не имеешь достижений- подвинься. Так что ему ничего не оставалось делать, кроме как подать в отставку.
–А если бы не подал? – спросил Роджер.
–Стал бы работать дверным ковриком у таких вот молодых да ранних, наподобие тебя.
–Ну и работал бы, подумаешь, – хмыкнул Дадли. – Госдеп все-таки!
–Это ты так считаешь. А для истинного дипломата, выпускника университета Северной Каролины, такие перспективы кажутся унизительными. Он уволился, конечно, чтобы не занимать явно чужого места, и стал искать себе работу, что в нашей стране недостижимых возможностей практически нереально для человека 45-47 лет.
–А чего же его ведомство не помогло ему в этом? Такого специалиста – и бросили на произвол судьбы? – недоумевал молодой, но уже достаточно опытный агент.
–А ты часто слышал, чтобы государственный орган после отставки протягивал бывшему чиновнику руку помощи? – с горькой ухмылкой отвечал вопросом на вопрос его старший товарищ. – Нет, парень, в нашей государственной системе – как и в любой другой – отставка означает смерть. Конечно, если только «при жизни» ты не занимал пост из высшего звена. Там уж они своих не оставляют. Во всех остальных случаях ты рискуешь познать все «прелести» существования маленького американца.
–Надо же, а я думал, только в нашем ведомстве такой бардак, – протянул Дадли.
–Этот бардак родился еще при Вашингтоне и будет жить, пока жива Америка.
–Печально… Но все же я не понимаю, почему именно нас поставили заниматься следствием по этому делу. Сам же говоришь, к высшему звену этот парень не принадлежал и вообще…
–Ты как был невнимательным, так и остался, – не уставал наставлять и подкалывать своего коллегу Стивенс. – Читал же его досье, цитировал даже. Работал-то ведь он в Латинской Америке.
–И что?
–А в 64-ом – в Мехико.
–И что?!
–На чем мы закончили следствие, порученное нам Бюро 7 лет назад, помнишь?
–Черт тебя дери, Уолли, – не выдержал Дадли. – Ты становишься похож на своего приятеля Энглтона. Тот со своей шпиономанией стал уже комической легендой Управления, и ты, как видно, пообщавшись с ним, воздушно-капельным путем подхватил тот же самый недуг. А?
О проекте
О подписке