6

Долгоносика было не узнать. Грустное лицо сияло, как начищенная сковорода. Поглядывая на Корсака, он лукаво усмехался и потирал ладони с видом человека, посвященного в большую тайну, которую он больше не в силах хранить.

– Елизавета Андреевна, вы должны это видеть! – воскликнул Долгих, едва Глеб и Лиза вошли в прихожую. – Идемте же!

Не дав гостям раздеться, Долгоносик потащил их в комнату.

– У него такой вид, будто он нашел бриллианты, – шепнула Лиза на ухо Корсаку.

Реставратор усадил гостей в кресла, прямо напротив мольберта, на котором стояла картина ван Тильбоха. С тех пор как Глеб видел ее в последний раз, она нисколько не изменилась.

– Ну? И где ваши брильянты? – поинтересовался Корсак, вставляя в рот сигарету.

– Какие брильянты? – удивился реставратор.

– Это я так, к слову. – Глеб поднес к сигарете зажигалку, но Долгоносик властно взял его за запястье худыми, длинными пальцами.

– Пока вы у меня в доме, вам придется воздержаться от курения, – строго сказал он. – Это вредная привычка. К тому же это может повредить живописному слою картины.

– Как скажете. – Корсак убрал сигарету обратно в пачку.

– Итак, – снова заговорил Долгоносик, глядя на Лизу Фаворскую сияющими глазами. – Вы готовы узнать кое-что удивительное?

– Я вся внимание, – заверила его Лиза, складывая ладони на коленях, как примерная школьница.

Глеб посмотрел на мятую пачку сигарет и со вздохом запихал ее в карман рубашки.

– Надеюсь, оно того стоит, – пробормотал он.

Долгих бросил на Корсака сердитый взгляд, взял со стола рентгеновский снимок картины и протянул Лизе:

– Елизавета Андреевна, взгляните на этот снимок. Только внимательнее. Вы видите что-нибудь необычное?

Лиза внимательно вгляделась в снимок, затем перевела взгляд на стоящего на мольберте Тильбоха – и обратно на фотографию. Ее светлые бровки взлетели вверх. Она коротко присвистнула и проговорила:

– Вот это да!

– Разрешите взглянуть. – Корсак довольно бесцеремонно вынул снимок из пальцев девушки и подошел с ним к картине. Некоторое время он изучал снимок, сравнивая его с картиной, потом крякнул от удивления и произнес:

– Если не ошибаюсь, вы обнаружили следы позднейших дорисовок?

– И вы это говорите таким спокойным голосом?! – Долгоносик вырвал снимок из рук Глеба и снова передал его девушке. – Елизавета Андреевна, вы только посмотрите! – проговорил он дрожащим от возбуждения голосом. – Ну не чудо ли? Это же настоящая сенсация! Видите? Вот тут! Раньше на столе стояла свеча. Кто-то закрасил ее, а поверх нарисовал ключ.

Лиза легонько потерла пальцем призрачно-зеленоватый контур свечи на фотографии. Потом рассеянно посмотрела на палец, словно ожидая, что на нем останутся следы.

– Да. Действительно, похоже на свечу, – проговорила она.

– А теперь посмотрите вот сюда! – Долгоносик ткнул костлявым пальцем в снимок. – Раньше вот этой картины на стене не было!

– Что же было? – изумленно спросила Лиза.

– Голая стена. Просто стена!

– И все?

– И все, – кивнул реставратор.

– Честно говоря, я ничего не понимаю. Кто-то закрасил свечу, а на ее месте нарисовал ключ. Но этого ему показалось мало, и он нарисовал на стене еще одну картину. Кстати, что на ней?

– Монах-алхимик, – ответил вместо реставратора Глеб. – Предположительно, святой епископ Феофил, продавший душу дьяволу.

– Это настоящая сенсация! – прошептал Долгих. Его синие очки сползли на кончик носа. Не замечая этого, он блаженно зажмурил грустные глаза и с улыбкой произнес: – Представляю, что скажут мои друзья-реставраторы, когда я поделюсь с ними своей находкой!

– Ничего не скажут, – снова подал голос Корсак.

Долгих удивленно на него воззрился:

– Это еще почему?

– Потому что вы ничего им не расскажете, – так же спокойно ответил Глеб.

По бледным губам реставратора змейкой скользнула усмешка. Он поправил пальцем очки и сказал:

– Ошибаетесь, Корсак. Я не имею права скрывать эту тайну от общественности.

Корсак уставился на Долгоносика тяжелым взглядом. Тот слегка поежился и повернулся к Лизе.

– Елизавета Андреевна, – заговорил он, – урезоньте своего братца. Объясните ему, что мы не имеем права скрывать нашу находку.

Лиза посмотрела на Корсака, затем перевела взгляд на Долгоносика и твердо произнесла:

– Вы никому об этом не расскажете, Семен Иванович.

– Но позвольте…

– Я владелица картины, мне и решать. И я уже сообщила вам о своем решении.

– Но, Елизавета Андреевна… – растерянно забормотал Долгих. – Вы должны… В конце концов, вы обязаны…

В глазах реставратора читалось отчаяние. Сенсация, а вместе с ней и дивиденды, которые она сулила, ускользали, и он ничего не мог с этим поделать.

– Хорошо, – выговорил Долгих сдавленным голосом. – Видимо, у вас есть резон замалчивать это открытие. И, раз уж вам так угодно, я… я тоже буду о нем молчать.

– Вот и славно, – кивнула Лиза. Она снова сверила рентгеновский снимок с картиной и спросила: – Слушайте, а что означает эта надпись на срезе книги? Ultimam cogita!

– Думай о последнем, – сказал Глеб.

– Думай о последнем? И зачем она здесь?

– По всей вероятности, это девиз Тильбоха, – сказал Корсак. – Фламандцы часто украшали портреты девизами того, кто на них изображен.

– «Думай о последнем»… – задумчиво повторила Лиза. – Это что-то вроде «мементо мори»? Как грустно.

Долгоносик угрюмо посмотрел на Корсака.

– Я смотрю, вы неплохо разбираетесь в искусстве, – проговорил он.

– Разбирался когда-то.

– Что ж, в таком случае вы, вероятно, сможете объяснить, каким образом епископ Феофил и этот ключ попали на картину?

Глеб посмотрел на доску и сказал:

– Пожалуй, могу попробовать. Только для начала нужно определить, к какому времени относятся правки. Может, их сделал сам Тильбох? – Корсак перевел взгляд на реставратора и прищурился. – Семен Иванович, Лиза говорила, что у вас есть лампа Вуда?

В угасших было глазах Долгоносика вновь зажглось подобие интереса.

– Лампа есть, – сказал он.

Корсак развел руками:

– Ну так действуйте.

– Прямо сейчас? – неуверенно проговорил Долгих и посмотрел на Лизу.

– А зачем ждать? – ответила она.

Улыбка девушки воодушевила реставратора.

– Да-да, вы правы! – пробормотал он, встал с кресла и вышел из комнаты. Через минуту Долгих вернулся, неся в руках лампу, укрепленную на треножнике. Он поставил треножник на пол и придвинул к Тильбоху. Глеб, который до сих пор никогда не видел лампу Вуда, следил за действиями реставратора с нескрываемым интересом.

– Выключите свет и задерните штору! – скомандовал Долгих.

Глеб выполнил указание. Комната погрузилась в густой полумрак. Ультрафиолетовые лучи упали на поверхность доски.

– Удивительно! – восхищенно проговорил Долгих. – Видите? Имитация картины на стене и изображение ключа совсем черные!

– И что это значит? – спросил Корсак.

– Свет лампы вызывает флуоресцентное свечение старинных красок и лаков, – ответила Лиза. – Более поздние подправки остаются темными.

– Это значит…

– Это значит, что епископ Феофил, продавший душу дьяволу, и ключ, лежащий на столе, появились на картине гораздо позднее, – объяснил реставратор. – Я бы сказал, что этим дорисовкам чуть больше ста лет. Можете раздвинуть шторы и включить свет.

Троица вновь расселась вокруг журнального столика. Реставратор выглядел оживленным. Он протер салфеткой круглые очки с синими стеклами и водрузил их на длинный нос.

– Елизавета Андреевна, должен вам сказать, что я поражен. И как человек, и как профессионал. Не каждый день сталкиваешься со столь искусной фальсификацией.

– Понимаю ваш восторг, и все-таки… Что за варвар мог это сделать? – недоуменно проговорила Лиза, поглядывая на картину.

Долгоносик улыбнулся:

– Вероятно, он был очень тщеславен и хотел оставить след в истории искусства. Хотя бы и таким способом.

– Да, но посмотрите, как он прорисовал детали. Монах, реторты и это желтое облако… Это же просто шедевр!

Долгоносик пожал сутулыми плечами:

– Значит, фальсификатор был не лишен определенного таланта. Непонятно только, почему он выбрал столь жуткий сюжет, как продажа души дьяволу? И зачем закрасил свечу? И что за ключ нарисовал на ее месте?

– Все это неспроста, – задумчиво сказал Корсак, доставая из кармана сигареты. – Он явно подражал фламандцам, а эти ребята ничего не изображали зря. Ключ и картина – символы.

– Или… подсказки, – тихо сказала Лиза.

– Какие? – не понял реставратор.

Лиза пожала плечами:

– К разгадке какой-нибудь тайны. Вы, Семен Иванович, забыли три самых главных вопроса.

– Вы о чем? – продолжал недоумевать Долгих.

– Первый вопрос: какую дверь можно открыть этим ключом? Второй: что за ней скрывается? И третий, самый главный: кто сделал поправки?

Корсак щелкнул зажигалкой. Долгоносик посмотрел в его сторону и простонал:

– Я же просил…

– Извините, запамятовал. – Глеб жадно затянулся и потушил сигарету.

– Что за человек, – пробурчал Долгих, демонстративно зажимая нос платком.

Лиза глянула на него с легкой усмешкой, затем обратилась к Корсаку:

– Вы знаете, кому принадлежала картина сто с лишним лет назад?

Глеб кивнул:

– Московскому парфюмеру Генриху Брокару. У него была большая фабрика на Мытной. Знатный был господин. Снабжал мылом, духами и одеколоном пол-России.

– И что с его фабрикой случилось потом?

– То же, что и с остальными, – ответил Корсак. – Национализация. Впрочем, ничто не исчезает бесследно. Фабрика действует и поныне, только называется она «Новая заря».

– Откуда вы знаете?

– Я журналист, – просто ответил Корсак. – Знать все и обо всем – моя профессия.

– Про Брокара вам любой москвич расскажет, – угрюмо заметил Долгих. – И, кстати, если картина принадлежала ему, это многое объясняет.

– Что именно? – повернулась к нему Лиза.

Заполучив внимание девушки, реставратор вновь воспрял духом:

– Как известно, Брокар переписывал картины, которые ему принадлежали. Однажды он закрасил некую кошку, потому что, по его мнению, она портила композицию картины.

– С ума сойти! – снова покачала головой Лиза.

Долгих оживился еще больше.

– А однажды, – продолжил он, – Брокару показалось, что герцогиня, изображенная на портрете четырнадцатого века, слишком худосочна. И тогда он… Он… – Долгих вдруг замялся.

– Что? – спросила Лиза. – Что он сделал?

– Он…

– Семен Иванович хотел сказать, что Брокар увеличил герцогине грудь, – с ироничной усмешкой проговорил Корсак.

Долгоносик смущенно закряхтел.

– Вот это да! – еще больше восхитилась Лиза. – Но как он решился? Ведь тут нужно… особое мужество.

Долгоносик пожал плечами:

– Чего только не взбредет в голову дикарю? – Выдав эту сентенцию, реставратор посмотрел на часы и сказал, как бы невзначай глянув на Корсака: – Однако уже поздно. На дворе почти что ночь. Глеб…

– Иванович, – подсказал Корсак.

– Глеб Иванович, у вас наверняка есть важные дела, которые необходимо сделать сегодня.

– Вовсе нет.

– А у меня есть.

– Вы нас выпроваживаете? – поинтересовалась Лиза.

Долгоносик сконфуженно покраснел и выдавил:

– Я не это имел в виду.

– Семен Иванович имел в виду, что хотел бы остаться с вами наедине, – сказал Корсак.

Реставратор метнул в журналиста полный яда взгляд и покраснел еще больше. Лиза улыбнулась:

– Глеб, не наговаривайте, пожалуйста, на Семена Ивановича. Ему очень приятна ваша компания. Правда, Семен Иванович?

Лоб реставратора заблестел от капелек пота.

– Конечно, – сдавленно выговорил он.

– Ну вот, что я говорила! Хотя нам с вами и в самом деле пора уходить. Час уже поздний.

Лиза поднялась с кресла. Долгих сделал неопределенный жест, словно хотел ухватить девушку за руку, да на полпути испугался.

– Елизавета Андреевна, вы можете остаться, – нахмурившись, произнес он.

– Зачем?

– Мы могли бы еще раз посмотреть на картину под лампой Вуда.

– Я бы рада, но Глеб Иванович забирает картину. Я права, Глеб Иванович?

– Истинно так, – заверил ее Корсак, тоже поднимаясь с кресла.

Долгоносик выглядел сконфуженным и растерянным.

– Ну что ж… Раз так…

Он тоже встал.

В прихожей, пока Лиза натягивала сапожки-казаки, реставратор взял Глеба под локоть и отвел его в сторону.

– Вы меня обманули, – прошептал он.

– О чем вы?

– Никакой вы не брат. Вы самозванец.

Корсак дернул уголком губ и холодно проговорил:

– Полегче на поворотах, приятель.

– Предупреждаю вас, если вы вздумаете ухлестывать за Елизаветой Андеевной, я… – Глаза реставратора злобно сверкнули. – Я ни перед чем не остановлюсь. Так и знайте.

– Хорошо, я запомню, – спокойно сказал Корсак.

– Эй, заговорщики! – окликнула их Лиза. – Долго мне еще томиться в ожидании?

– Так и знайте, – еще раз проговорил Долгоносик, выпуская локоть журналиста из тощих, бледных пальцев.

* * *

Вечер выдался теплый. В воздухе пахло сухими листьями и влажной землей. Девушка подняла ворот джинсовой куртки и небрежным движением взяла журналиста под руку.

– В тщедушном теле этого господина бушуют поистине шекспировские страсти, – с усмешкой проговорил Корсак и затянулся сигаретой.

– Вы злой.

Прикурив от зажигалки Глеба, Лиза с любопытством спросила:

– Что он вам сказал?

– Когда?

– Там, в прихожей.

– Ну… Он сказал, что очень рад был со мной познакомиться. Просил не забывать и почаще заходить в гости.

Лиза легонько стукнула Глеба кулаком по плечу:

– Хватит дурачиться. Я вас серьезно спрашиваю.

– Ну если серьезно… Он сказал, что, если я буду к вам клеиться, он меня «зарэжэт». К счастью, мне это не грозит.

– Почему?

– Потому что мне и в голову не придет к вам кле… – Глеб осекся и покосился на Лизу.

Щеки девушки покраснели.

– Если вы думаете, что это комплимент, вы ошибаетесь, – холодно проговорила она, убирая руку.

– Я совсем не то имел в виду.

– Мне плевать, что вы имели в виду!

«Дурак. Самый настоящий дурак», – подумал Корсак и поморщился.

– Лиза, на самом деле вы очень обаятельная девушка. Лет десять назад я бы горы свернул, чтобы завоевать ваше внимание.

– Что же вам мешает сделать это сейчас? – прямо спросила Лиза.

– Я… – Глеб повернулся к ней.

Свет фонаря ярко осветил лицо девушки. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга.

– Я уже слишком стар для таких игр, – пробормотал Корсак и отвел взгляд.

Губы девушки дрогнули.

– Хорошая отмазка, – насмешливо произнесла она. – Ладно, парниша, не волнуйтесь. Будем дружить семьями. – После секундного молчания она улыбнулась и добавила с напускной веселостью: – Ужином-то вы меня, по крайней мере, можете накормить? Или вы и на это не годитесь?

– Это запросто, – в тон девушке ответил Корсак.

– Ну тогда ноги в руки – и вперед!