Начало сезона случилось как никогда поздно. Весь декабрь в Петербурге стояла кислая зима, без морозов, в слякоти и простудах. Не то что на лёд не выйти, пруд толком не замёрз. Лишь в последней декаде декабря ударили морозы, повалили снегопады и началась настоящая русская зима. Общество любителей бега на коньках официально открыло сезон девяносто восьмого – девяносто девятого годов только 27-го числа.
Члены и гости Общества так соскучились по катаниям, что, кажется, в полном составе вышли на лёд Юсупова сада. Три дня на катке было не протолкнуться. Сегодня последних любителей коньков выпроводили в четверть одиннадцатого вечера, да и то еле-еле вытолкали. Дамы и господа желали кататься под гирляндами электрических лампочек, протянутых над замёрзшим прудом.
К полуночи каток погрузился в дремоту. Электричество выключено, спущены флаги на каменных опорах ворот, тихо падают хлопья снега, скользя по чёрным стволам спящих деревьев. Тихо на Большой Садовой улице, от которой сад и каток отгородились кованой решёткой. Конка не ходит, прохожих не видно, редко проедут сани или пролётка. Городового на углу улиц и то не видать. Спит столица. Отдыхает после рождественских гуляний.
Одинокая фигура жалась к решётке сада. Судя по пальто с поднятым воротником и меховой шапке, фигура принадлежала мужчине. Да и то сказать: какая барышня или дама рискнёт в такой час нос высунуть? Точнее, носик. Неизвестный господин не слишком решительно подобрался к закрытым воротам сада, огляделся на пустую улицу и легонько толкнул калитку. Кованая створка беззвучно поддалась, открыв узкую щель. Господин нагнулся, хотя высота проёма не требовала, пролез внутрь, захлопнул за собой калитку.
Темнел ледяной пруд со снежными берегами, двумя островками и деревьями. Ночью все казалось другим, непохожим, странным. Как будто знаменитый сад в центре Петербурга обернулся заколдованным лесом, за каждым кустом которого прячется нечисть – леший да кикиморы. Господин тряхнул головой, сбрасывая детские страшилки. Страхи цеплялись когтями. Он робел и, кажется, подумывал сбежать. Вдалеке мигнул крохотный огонёчек на правом островке пруда.
Собрав ошмётки храбрости, господин пошёл по снежной тропинке. И вскоре оказался напротив островка. Огонёк светил внутри небольшого куба чистого льда. Куб стоял на снежном сугробе, похожем на правильный брусок. Господину пришлось спуститься по снежному скату берега, ступить на лёд и проскользить до островка. Свет ледяного куба освещал пятно снега, на котором выделялась чёрная полоса. Господин знал, что делать. Взяв шёлковую повязку, туго завязал себе глаза.
– Кто ты?
Голос явился откуда-то позади. Захотелось обернуться. Он знал, что этого нельзя делать. Разобрать, чей это голос, не мог. Показалось, что говорит не человек, а какая-то неведомая сила: может, снег, а может, лёд или мороз. Звук глухой, жестяной, не этого мира. По спине побежали мурашки. Он приказал себе не трусить. Сорвавшимся голосом ответил, как следовало:
– Ищущий.
– Чего ты ищешь?
– Силу.
– Зачем тебе сила?
– Чтобы служить справедливости, – произнёс он заученный текст. Хотя желал нечто совсем иное, и оно было его маленькой тайной.
– На что ты готов ради справедливости?
– Я готов на всё.
– Ты готов подчиняться?
– Исполню любой приказ.
– Ты готов отказаться от своей воли?
– Моя воля принадлежит братству.
– Ты готов отказаться от своих желаний?
– Моё желание – стать частью братства.
– На что ты готов ради братства?
– На всё, что будет приказано.
– Если ты раскроешь тайны братства?
– Я готов умереть.
– Если изменишь долгу братства?
– Я готов умереть.
– Если назовёшь священное имя братства?
– Умру, но не назову.
– Ты принимаешь покорность?
– Я принимаю! – ответил господин со всей искренностью.
Церемония казалась немного старомодной, в духе масонов. Он промёрз, но мелкое неудобство стоило того. Впереди открывались большие возможности.
– Опустись на колено, рыцарь, – последовал приказ.
Господин подчинился. Коленка узнала твёрдый холод льда, от которого не спасли тёплые брюки.
– Чтобы стать членом братства, рыцарь должен пройти послушание.
– Я готов!
Щеки коснулось что-то холодное.
– Ты дал обет верности.
– Я исполню всё, что потребует братство.
– Наши послания должны становиться пеплом после прочтения. Сразу.
– Будет исполнено.
– Рыцарь, ты у порога братства. Тебе предстоят три шага, чтобы стать нашим братом. Ты готов?
– Всегда готов! – заявил он, чтобы поскорее закончить: колено окончательно промёрзло.
– Ты начал свой путь…
Что-то стукнуло его по плечам. Голос исчез.
Помедлив, господин поднялся с колена, повертел головой и снял повязку. Кубик льда с огоньком исчез. Вокруг царила тьма в белёсых пятнах снега. Вдалеке виднелись редкие фонари Большой Садовой улицы. Он был один посреди ночного сада. Тянулись корявые лапы кустов, метались шорохи, поскрипывал снег, будто кто-то невидимый пробирался сугробами.
Господин потрогал щёку. На пальцах осталась капелька крови.
– Надо же, – прошептал он, промокнул чистым платком и брезгливо вытер пальцы. Ранка пустяковая, крохотная точка. Маленькая жертва ради того, что можно получить. Ах да, ещё три шага предстоят. В сущности, тоже ерунда. Жаль, никому нельзя рассказать, что теперь он – рыцарь братства. И ведь какое представление выдержал. Не оплошал, верно заучил и отвечал. Каков молодец…
Отвлекаясь приятными мыслями, чтобы не слишком трусить, господин метнулся тенью к воротам и калитке.
Небывалое зрелище собрало толпу зевак у решётки Юсупова сада. Народ стоял плотно, не протолкнуться. Опоздавшие подпрыгивали, вставали на носочки, тянули шеи, стараясь рассмотреть хоть что-то за стеной спин, жалуясь и требуя пропустить. Никто и не думал поделиться местечком.
Было на что поглазеть. Над замёрзшим прудом парили гирлянды разноцветных лампочек: зелёных, красных, синих, белых. Иллюминация сказочным кружевом украсила большую веранду павильона, что спускалась уступом широких ступеней к самому льду. Цветными фонариками горела резная арка, украшенная крылатым коньком. Даже ёлка размером с дом, раскинув мохнатые лапы, подмигивала яркими огоньками. Словно на неё слетели ясные звёздочки с чистого ночного неба.
На отдельном помосте, драпированном алой тканью и огороженном тяжёлым шёлковым шнуром, играл военный духовой оркестр. Под звуки вальса кружились на коньках дамы и господа, которым выпало счастье попасть в сказку наяву.
Оказаться этим вечером в Юсуповом саду мечтали многие. Довелось избранным. Весь город знал, что в последний день рождественских праздников Санкт-Петербургское общество любителей бега на коньках устраивает ёлку на льду своего катка в Юсуповом саду. Знал и люто завидовал. Попасть на бал имели право только члены Общества, которые заплатили годовые взносы, принимали посильное участие во всех спортивных состязаниях сезона и ничем себя не запятнали, по мнению правления Общества. В первую очередь – бедностью. Счастливцам достались пригласительные билеты. Бродил слух, что отказали двум министрам и одному великому князю. Ну уж это точно выдумка. Всем известно, что Обществу была оказана высокая честь: великая княгиня Ксения любила кататься на льду Юсупова пруда, предпочитая его катку царской фамилии в Аничковом дворце и катку высшей знати в Таврическом саду.
Жителям столицы оставалось кусать локти, распускать сплетни и ждать завтрашнего выпуска «Листка», в котором будет расписано во всех подробностях, чего они лишились. Зато попавшие на бал наслаждались тихой морозной погодой, электрическим освещением, музыкой и скольжением по льду мимо островков, берега которых украшали стены и башенки снежных замков.
Под ёлкой топтался мужичок в белом армяке, белых варежках и белой шапке. С подбородка свисала жиденькая, но длинная бородёнка. Он сжимал палку, украшенную обрывками фольги и восьмиконечной звездой. Катавшимся отдавал поклон и махал рукой, словно провожая в дальний путь. Не все узнавали персонажа, в которого был одет старший садовник Егорыч.
Это был Дед Мороз. Председателю правления общества пришла в голову светлая идея: порадовать гостей персонажем, о котором мало кто слышал, если не читал русские сказки. А кто читал, мог бы пояснить, что персонаж этот злобный, мрачный и колючий, как мороз зимой. По чести говоря, делать ему на рождественской ёлке нечего. К счастью, про Снегурочку, дочь Деда Мороза, холодную красавицу, которая не умеет любить, знали лишь парочка учёных, изучавших славянский фольклор, и любители русской оперы [5]. Таких отчаянных оригиналов в Обществе не нашлось.
Дед Мороз вёл себя дружелюбно, старательно держался на коньках, изредка делая попытку свалиться.
Мужчины катались, демонстрируя мастерство, насколько хватало смелости не столкнуться лбами. Дамы – в паре с кавалерами, опираясь на их руку и стараясь казаться неловкими. Лишь одна барышня каталась исключительно умело, не размахивая ручками, как крылышками, а спрятав их в тёплую муфту. Из толпы за ней следил восторженный взгляд. Владелец этого взгляда был не слишком высок и крепок телом, ему приходилось вставать на цыпочки, чтобы не потерять из виду объект интереса. Интереса столь горячего, что ни лампочки, ни прочие чудеса он не замечал. До всяких взглядов из толпы барышне не было дела.
Время летело незаметно, как бывает в минуты скоротечного счастья. Прошло два часа от начала праздника, трубачи отморозили губы, ротмистр-дирижёр утомился махать палочкой. Был объявлен перерыв, чтобы приготовиться к главному событию вечера.
На деревянной веранде, с которой конькобежцы сходят на лёд, стояла пара господ, как капитаны на капитанском мостике крейсера. У них были отличные коньки, привинченные к ботинкам. К статному господину в распахнутом пальто на бобровом меху подбежал артельщик Серафимович, спросил, когда прикажут начинать. На что получил краткий ответ: «Начинайте, как только махну». Артельщик обещал исполнить в лучшем виде и убежал готовиться.
Господин взял рупор и громогласно попросил, чтобы дамы и господа собрались напротив куба, сложенного из больших кусков прозрачного льда, на безопасном расстоянии. Куб находился поблизости от ёлки, так что судьба Деда Мороза была в его варежках.
– Ну, Фёдор Павлович, бал удался вполне, – сказал господин в плотно застёгнутом пальто добротного английского сукна, полы которого доходили до коньков. – Даже подарки гостям предусмотрели. Как мило: бонбоньерка с нашим гербом, крылатым коньком, на крышке. Вашим стараниям надо отдать должное.
– Да, уж постарались, – отвечал тот, сильнее распахивая пальто, будто ему жарко. – Средств потрачено немало, Михаил Ионович. Деньги с неба не падают, сами знаете.
Намёк был прозрачен как лёд: членских взносов на такой размах не хватило бы. Председателю Общества, господину Срезовскому, это было известно. Фёдор Павлович Куртиц, член правления, добавил щедро.
– Великое дело сделали, – сказал Срезовский, будто оправдываясь. – Слава нашего Общества засияла с новой силой, а престиж поднялся на недосягаемую высоту.
– Куда уж выше, – Фёдор Павлович прихватил зубами толстую сигару, по привычке не откусывая кончик и не прикуривая.
– Что-то вы невеселы в такой день, можно сказать, вашего триумфа.
– Заботы не отпускают, Михаил Ионович.
Господин Срезовский проявил такт, не став допытываться. Злые языки, на которые кандалы не накинешь, болтали о заботах господина Куртица такое, о чём спросить нельзя. Воспитанному человеку.
– С торговлей нехорошо? – только поинтересовался Срезовский.
– Лучше не бывает. Растём.
– Убежище приносит хлопоты?
– Никаких хлопот, – ответил Куртиц. – Если бы не эта старая дура Жом… Совсем на жадности свихнулась. Всё это пустое. Пиротехник подаёт знак. Пора…
Фёдор Павлович поднёс к губам жестяной рупор и на весь притихший сад объявил:
– Дамы и господа, внимание! Внимание! Примите скромный подарок от нашего Общества.
Он махнул рукой в сторону темневшей поляны, которая начиналась за прудом и простиралась до ступенек пологой лестницы Юсуповского дворца, разлёгшегося анфиладой просторных окон по моде строителей конца XVIII века. Уф-ф, выговорили…
В далёкой темноте вспыхнули фонтаны огня. Ещё и ещё. Дорожка искрящихся факелов загоралась и стремительно приближалась к пруду. Рядом с верхушкой ёлки вспыхнули облака огня, просыпавшись дождём искр. А следом из ледяного колодца взлетел огненный сноп, словно лёд обратился вулканом. Зрелище было столь невероятным, что гости бала и публика за решёткой смотрели, разинув рты. В довершении фейерверка взлетели шутихи, пронзая огненным свистом морозное небо, оставляя за собой хвосты искр.
Посматривая, как сгорают его деньги, Куртиц не испытывал радости. Тяжкие думы не пускали радость в душу.
Что-то просвистело у его головы, осыпая искрами. Он машинально нагнулся, закрывшись рукавом. Следом пронеслась парочка шутих. Самая дерзкая вонзилась ему в плечо и упала под ноги. Срезовский смотрел, как на ткани занялся огонёк, указал пальцем, издав звук неразумного младенца. Куртиц выплюнул сломанную сигару и затушил тлеющую ткань перчаткой.
– Боже мой, – выговорил Срезовский. – У вас… дырка…
Догорел ледяной вулкан, потухли искры. Публика разразилась аплодисментами и восторженными криками. Особо драли глотки те, кто смотрел салют за решёткой. Им было видно ничуть не хуже и даром. Отдохнувший оркестр с новыми силами взялся за Штрауса. По льду заскользили коньки, дамы и господа продолжили ледяной бал. А Дед Мороз проковылял под ёлку.
Подбежал напуганный Серафимович. Владелец пиротехнической артели клялся и божился, что это чистая случайность, не знает, как так вышло, что ракеты ушли не туда, приносит свои извинения и вообще полон раскаяния. Раз в сто лет фейерверк преподносит сюрприз.
О проекте
О подписке