23

– Господа, прошу простить, сейчас это решительно невозможно.

Иволгин говорил почтительно, но фигура его выражала непоколебимый запрет: на лёд никто не допускается. Даже почтенные члены Общества. И точка. Выдать коньки отказался категорически.

Посторонним на льду делать было нечего. Лёд принадлежал конькобежцам, которые носились по линии пруда. Тренировочные забеги на скорость не отличались от состязаний. Только призы не давали и финишную ленточку не натягивали. Бегуны были в спортивной форме, то есть в тёплых трико, шерстяных свитерах грубой вязки, кожаных перчатках и тёплых вязаных шапочках, облегавших голову колпаком. На спины нашиты квадраты белёной ткани с крупными чёрными цифрами.

– Сколько продлится тренировка? – спросил Ванзаров, невольно следя за быстролетящими фигурами.

– Около двух часов.

– Хорошо бегут, ах, хорошо, – сказал Бранд. Он увлёкся, окончательно забыв, зачем они здесь.

– Лучшие спортсмены, – не без гордости ответил Иволгин. – За небольшим исключением.

В этот момент конькобежец под номером 33, который сильно отстал от основной группы, рухнул на пустом месте, будто срезанный камыш. Шлёпнулся боком, раскинув руки, его развернуло по инерции. Сев на льду, он возмущённо стукнул кулаком. Как ребёнок, которому не купили игрушку.

– Какая досада, – посочувствовал поручик.

Распорядитель хмыкнул довольно презрительно:

– С ним такое происходит регулярно. Господин Котов чудесный человек, но у него печальный недостаток.

– Считает себя спортсменом? – спросил Ванзаров, наблюдая, как упавший поднялся и коряво пытается пристроиться к трём бегунам, чтобы закончить дистанцию.

– Не просто спортсменом – чемпионом. Принимает участие и в забегах, и в фигурном катании. С неизменным результатом. Классический неудачник. Летом на лодочках катается, а зимой на льду себе развлечение нашёл, – Иволгин не скрывал иронии.

– Упрямства ему не занимать, – заступаясь за беднягу, заметил Бранд. Он всегда был на стороне униженных и оскорблённых. Хоть и полицейский.

Публика встретила конькобежцев на финише бурными криками. Одинокие личности стояли по берегу, основная толпа собралась на веранде павильона. Как по команде, болельщики повернулись к большой аспидной доске, на которой были написаны фамилии и цифры, плохо различимые издалека. Кое-кто получал от господина у доски купюры, остальные бросали скомканные бумажки на пол.

Среди разгорячённого мужского общества была заметна одинокая дама. Она не приняла участия в ставках, держалась у столика с закусками, пригубила рюмку ликёра. Не заметить ярко-красный полушубок с вышивкой, пушистый воротник и шапочку с ярким пером было так же трудно, как не заметить тропическую птичку в русских снегах. Взгляд её остановился на Ванзарове. И не отрывался дольше, чем позволено невинному женскому любопытству.

– Похоже на тотошник, – сказал Ванзаров.

– Именно так, – без тени смущения ответил Иволгин.

Почему в центре столицы устроены азартные игры на тотализаторе, запрещённые везде, кроме ипподрома, спрашивать не имело смысла. Приставу Кояловичу виднее, что у него на участке творится.

– Господа Протасов и Картозин присутствуют?

– Протасов ставки принимает, Картозин только что в забеге участвовал, номер 15, наш чемпион-победитель. Если возможно, сейчас их не трогайте. – Распорядитель проявил заботу. – Вспомнил одну странность, господин Ванзаров.

– Не скрывайте, господин Иволгин.

– Вчера, когда Иван катался, я, признаться, вышел посмотреть на новенькую, мне показалось… Показалось… Как бы это сказать…

– Говорите как есть.

– Мне показалось, что все, кто был на льду, будто ждали, что с Иваном что-то случится. Следили, как он катается. Нет, зря сказал, пустое… Выдумка… Показалось…

– Благодарю вас, – ответил Ванзаров. – Иногда кажется то, что происходит. Знаете всех посетителей катка?

Распорядитель согласился с достоинством джентльмена: его обязанность знать всех. Подняв веточку, Ванзаров нарисовал на снегу вензель: буква «М», перечёркнутая «I» десятичной.

– У кого такие инициалы?

Иволгин оглянулся, будто опасаясь, и затёр снег ботинком:

– Таких нет.

Даже Бранд заметил, как странно повёл себя до сих пор уверенный господин.

– Утром на льду был написан этот вензель, – продолжил Ванзаров.

– Не могу знать! – вскрикнул Иволгин и овладел собой. – Пришёл, когда уже залили лёд. Господа, прошу простить, я всего лишь распорядитель катка.

Обычно Ванзаров вытаскивал из человека то, что тот отчаянно скрывал. Не применяя силы или борцовских приёмов. Но к ним быстро приближался господин, одетый в пальто светлого драпа с куньим воротником. Мгновенный портрет отметил цветущий вид, что для мужчины около пятидесяти добродетель, хорошо стриженные бакенбарды без усов и бородки, начальственную строгость в лице.

– Что это значит? – сурово вопросил он и бросил через плечо: – Здравствуйте, господин Бранд.

– Здравия желаю, – отрапортовал поручик, склонился к плечу Ванзарова и прошептал: – Господин Срезовский Михаил Ионович, председатель Общества. Фактически владелец катка.

– Почему являетесь, когда на катке публика? Пугаете нашего распорядителя. Вы кто такой?

Вопрос был брошен в лицо чиновнику сыска. Ванзаров ответил.

– Знаю, что из сыскной, – не сбавлял напор Срезовский. – Кто вам дал право здесь находиться? Что вынюхиваете? Что тут забыли?

Бранд издал звук, будто слова ползут из горла и не могут вылезти.

– Проводится розыск по убийству, – ответил Ванзаров.

Срезовский небрежно махнул рукой:

– Что за чушь? Кто убит?

– Иван Фёдорович Куртиц. Его отец настоятельно просил найти убийцу. У вас имеются возражения?

– Но какое ещё… – начал Срезовский, и тут смысл сказанного наконец проник сквозь стену самоуверенности.

Председатель Общества снял котелок, провёл рукой по лбу, будто у него жар. Лицо его поблекло и осунулось.

– Боже мой, – проговорил он. – Но ведь это ужасно… Ивана Фёдоровича убили… Какой ужас… В такой момент… Завтра у нас торжественное открытие состязания на звание чемпиона России по фигурному катанию… А тут будет рыскать полиция… Господин Бранд, как же так?

Бранд мог бы пояснить, если бы ему дали слово.

– Полиция рыскать не будет, – ответил Ванзаров. – Расследование конфиденциальное. Прошу хранить молчание. Никому не сообщать, что случилось. Вам ясно, господин Срезовский?

– Куда уж яснее. – Он нахлобучил котелок. – Подумать нельзя: Ивана Фёдоровича убили… Добрейший юноша, а какой талант конькобежца… Ждали, что возьмёт не меньше второго приза на состязаниях… Ошибки быть не может?

Ванзаров промолчал. Срезовский кивнул распорядителю и отправился к павильону.

– Сколько у вас садовых работников? – спросил Ванзаров.

– Пятеро, – ответил Иволгин. – Только сейчас их нет, отпущены до вечера.

– Кто есть из обслуги?

– Егорыч, старший садовник.

Ванзаров попросил проводить. Иволгин повёл по дорожке, которая огибала пруд, к каменному домику под скошенной крышей. Летом здесь размещался учебный класс Общества спасения на водах. Зимой, когда спасать на льду скучно, домик приютил старшего садовника.

Егорыч, в валенках и холщовом фартуке, рубил дровишки. Господам поклонился, сняв шапку, но топорик не выпустил.

– Этот предмет вам знаком?

Бранд увидел, что в руке Ванзарова появилась толстая сигара. Вот для чего заходил в номер, а поручика в коридоре оставил.

– Это оно, конечно, – ответил Егорыч. – Сигарка.

– Утром лёд чистили?

– И мели, и поливали как положено, вот господин Иволгин подтвердит, у нас порядок.

– Сигару находили?

– Не было такого. – Егорыч спрятал топорик за спину. – Робяты бы похвастались.

– Утром ваши работники будут убирать сад, пусть ищут такую сигару. Как найдут – голыми руками не касаться. Только в варежках. Это ясно?

Егорыч основательно закивал.

– Искать в снегу по берегам пруда или островков. Повторяю: нашли – лопатой поддели, в коробку любую или банку положили. Не лопатой – тогда варежками, – повторил Ванзаров. – Как нашли, нести городовому. Сергей Николаевич, предупредите, чтобы городовой доставил в участок. И чтоб сам не прикасался.

– Будет исполнено, – ответил Бранд, не понимая, в чём участвует.

Прикинув, сколько осталось денег до жалованья с учётом аппетита домашнего нахлебника, Ванзаров объявил:

– Нашедшему – рубль серебром.

Такую награду Егорыч точно не упустит.

На льду начался новый забег. Ванзаров направился к выходу:

– Слышите?

Иволгин слышал шум ветра и свист полозьев.

– Собака лает.

– Ах, это… Наша собачка Кузя, добрая, умная дворняжка. Егорыч её кормит, она сад сторожит по ночам.

– Давно лает?

– У меня хватает обязанностей, – ответил распорядитель с достоинством. – Господа, вынужден извиниться, меня ждёт господин Срезовский.

Он поклонился и быстрым шагом отправился к павильону.

Ванзаров придержал поручика, который излишне торопился:

– Сергей Николаевич, вам поручение.

Бранд вытянулся, хоть ему ужасно хотелось узнать, зачем искать какую-то сигару:

– Приказывайте…

– Проследить, куда отправится мадам Гостомыслова с дочерью.

– Вы же запретили им выходить? – удивился Бранд и понял, что иногда лучше молчать. Умным покажешься.

– Прикажи женщине – она сделает наоборот. Если выйдут с чемоданами и сядут в пролётку, задерживайте с городовым – как положено.

– Слушаюсь, – отчеканил Бранд и добавил искренно: – Не сомневайтесь, Родион Георгиевич, не подведу.

Ванзаров легонько похлопал его по плечу:

– Не стойте, где вас можно заметить из окна гостиницы. Постараюсь скоро вернуться.

24

Пора. Ванзаров нажал кнопку электрического звонка. Модная игрушка, указывает на состоятельность хозяина. Дескать, электричества не жалко: лампочки палим, в звонок трещим. В таком доме иначе быть не может. Пятиэтажная махина с мраморной лестницей, укрытой ковровой дорожкой, чисто выметенной, парадная с тёплым тамбуром и швейцаром, чистота и блеск. Квартира господина Куртица занимала половину самого почётного второго этажа.

За дубовой дверью замок был еле слышен. Ванзаров взялся за меховой козырёк шапки, чтобы снять головной убор, как только откроют. Хорошие манеры сыскной полиции не чужды. Когда нужно для дела.

Щёлкнул замок, створка плавно открылась. Ванзаров забыл про шапку.

В дверях стояла барышня, по виду не горничная, не кухарка, не прислуга. Скорее учительница или бонна для детей. Простое серое платье с воротничком до подбородка. Волосы туго приглажены. На вид – лет двадцать. Довольно привлекательна, напускная строгость не портила её. Визитёра окинула быстрым движением светлых глаз от ботинок до шапки, смотрела не смущаясь и не кокетничая.

Ванзаров снял шапку. На кратчайший миг он потерялся. Странное, неуловимое видение. Показалось, будто эту девушку встречал прежде. Не в конкретном месте или происшествии, а вообще: встречал прежде. При этом он был твёрдо уверен, что никогда её не видел. Мгновенный портрет бормотал что-то невнятное. Логика помалкивала. Ванзаров позволил улыбнуться усами. Чудо-оружие сражало барышень наповал. Когда надо было сразить для дела. А не для всяких глупостей.

Эта барышня осталась несражённой.

– Полагаю, вы господин Ванзаров? – спросила она как равная и продолжила, не дожидаясь ответа: – Фёдор Павлович просил передать вам, чтобы зашли в магазин на Гороховой. Он ждёт вас там.

И назвала номер дома. После чего дверь неспешно закрылась.

Ванзаров не верил в дежавю и никогда не знал этого странного чувства, о котором говорили дамы, неудачно выбравшие мужа, и поручик Бранд. Принять на веру, что встречался с человеком в прошлой жизни? Что может быть наивнее. Душа старого знакомого в новом теле? Логика такое отвергает. Встречались на пыльных дорожках иных миров? Случайная игра воображения, да и только. Сомнение скрылось, но не исчезло. Затаилось в глухих дебрях разума. Или что там скрывается в области души, наличие которой современная наука отвергает.

Экономя на извозчике медяки, которые проест Тухля, Ванзаров добрался до Гороховой пешкой. Витрины магазина «Куртиц и сыновья» соблазняли здоровьем и прочими развлечениями. Внутри магазина соблазн стал безграничен. Огромный выбор коньков, шеренга лыж для бега по снегу, гантели, эспандеры, гири, гимнастические кольца и турники для гимнастики. На них Ванзаров засмотрелся. Мечту иметь дома турник душили размеры его квартиры. Домовладелец не разрешит ввинчивать в стены и пол мощные винты, держащие стойки и перекладины.

В магазине пахло патентованной мазью для лыж, кожей и ещё чем-то особенно спортивным вроде пота. Пронзительный звук испытывал терпение и крепость ушей.

Приказчик не слишком спортивного вида, одолевая шум, прокричал: «Что угодно-с?» Ванзарову было угодно, чтобы хозяин магазина обратил на него внимание. Хозяин был слишком занят: следил, как другой приказчик в защитных очках катал на каретке лезвие конька по абразивному диску, рассыпая искры. Станок, наверняка английский, визжал драконом, которому натуралисты рубят крылья, чтобы не мешал развитию эволюции.

– Господин Куртиц!

Мощный окрик пронзил иностранный шум. Куртиц оглянулся, указал пройти за прилавок. Похлопал приказчика, дескать, продолжай до бритвенной остроты, и прошёл в глубины магазина.

Контора находилась за стеной торгового зала. Здесь визг станка казался обёрнутым ватой. За крохотным столиком молодой человек перекидывал костяшки счёт и записывал в ведомость. Он поднял голову.

– Это тоже мой сын… Митя, – сказал Куртиц, усаживаясь за свой стол.

Ванзаров обменялся кивками с юным Куртицем. И в нем была заметна порода. Порода фамильная, сильная, от крепостного прадеда, который ловкостью и упорством получил вольную, начал своё дело, передал сыну, а тот своему, не растратив, накопив состояние. Фёдор Павлович уже ничем не походил на своих крестьянских предков, выглядел лощёным столичным барином. Только порода никуда не делась. Порода передалась Мите, но пока не раскрылась во всей полноте. Юноше от силы двадцать. Скоро станет копией папаши. Трудно не заметить, что Митя слишком похож на брата.

– Видели мой станок? – спросил Куртиц, напрашиваясь на комплимент. – Замечательный. Американский. Чисто зверь. В столице такого ни у кого нет. Затачивает подрез идеально. Денег отдал уйму. Теперь все ко мне прибегут.

Фёдор Павлович сиял. Незаметно, что вчера потерял сына. Ванзарову жестом было указано сесть.

– Ну что там у вас?

Ванзаров предпочёл стоять. Возможно, из-за тесноты.

– Господин Куртиц, как узнали о смерти сына?

– Он прибежал с выпученными глазами. – Фёдор Павлович указал на сына.

Митя оставил счёты и гроссбух.

– Вы как узнали?

– Я зашёл на каток по делам. – Митя скривился, как от зубной боли, и забарабанил кулаком в стену. Американский визг затих. Тишина разлилась пуховым облачком. – Прошу прощения. Только захожу на каток, ко мне подбегает распорядитель Иволгин. Лицо перекошено, кричит: «Ваш брат умер!» Я спрашиваю: «Какой брат?» А он говорит: «Иван Фёдорович!», я говорю: «Что за чушь?» Он: «Сами взгляните». Ведёт к толпе на льду, я коньки не надел, господа расступаются. Вижу, Иван лежит. Сразу понял, что умер.

– По каким признакам определили смерть?

– У Ивана глаза неподвижные, лежит на холоде неподвижно, не дышит.

Толковый юноша: говорит чётко, складно, рассудительно.

– Почему не сразу поверили, что умер ваш брат?

Митя глянул на отца.

– Говори уж, чего скрывать.

– Слушаюсь, отец. – Митя тронул галстук-регат ^[32]. Подобный сейчас мучил шею Ванзарова. – В начале года мы поехали в Москву. Отец дал Ивану поручение оставаться. Он не имел права приехать в Петербург. Это самовольство.

Фёдор Павлович одобрительно качнул головой.

– Не мог пропустить завтрашние состязания? – спросил Ванзаров.

– Не знаю, что ему на ум пришло.

– Откуда у Ивана Фёдоровича костюм для состязаний в фигурной езде по льду?

– Был заказан у портного. К состязаниям.

– Ботинки с коньками тоже взял у портного?

Фёдор Павлович выразил на лице презрение к безграничной тупости полиции.

– Лучшим фигуристам дозволено хранить коньки на складе катка, – сказал он с явным неудовольствием.

– Вы разрешали Ивану пользоваться вашей комнатой для переодевания?

– Сын, как откажешь. Какое отношение ваши вопросы имеют к смерти Ваньки? Что толком узнали?

Ванзаров позволил затянуть паузу.

– Вашего сына убили, – сказал он, когда терпение готово было лопнуть.

Куртиц смахнул невидимую пылинку с лацкана пиджака:

– Вот оно как оказалось.

– Почему просили пристава записать в протокол естественную смерть?

Судя по робкому взгляду, Митя об этом не знал. Фёдор Павлович закинул ногу на ногу.

– Не хотел, чтобы полиция испортила открытие состязаний. Сына всё равно не вернуть. А потом думаю: какого лешего пристав так легко согласился? Обрадовался, гадёныш. Не бывать этому. Зря, что ли, прохвоста кормим! – Он крепко стукнул кулаком по колену. – Значит, убили Ваньку. И как же?

– Отравление, – ответил Ванзаров. – Кому была выгодна смерть вашего сына?

Куртиц покрутил головой, будто обозревая тесную контору, заставленную кипами перевязанных бумаг.

– Намекаете на наследство? Вот вам без подробностей: каждый из сыновей знал, что продолжит семейное дело во главе с Иваном. Только все вместе или ничего не получат, – сказал он тихо. – Его все любили. Любимчик катка. Некому желать смерти Ваньке. Какого лешего его принесло в Петербург!

– Кто из его друзей может подписать записку вензелем «М» с «I» десятичной?

Отец с сыном обменялись немыми вопросами.

– Не припомню таких.

Митя подтвердил: среди их круга знакомых с такими инициалами никого нет.

Повисла тишина. Было слышно, как скрипнула входная дверь под трель колокольчика, как приказчик приветствует покупателя. Вдалеке засвистел городовой. Телега прогромыхала мимо магазина. Невнятный разговор приказчика. Звякнуло стекло прилавка.

Молчание прервал Ванзаров:

– Иван Фёдорович курил сигары?

Куртиц фыркнул:

– Эх вы, сыщик, простых вещей не знаете: фигуристам, участвующим в состязаниях, нельзя курить, лёгкие должны быть крепкими. Какие сигары.

– А вы, господин Куртиц?

– Что я?

– Предпочитаете папиросы?

Фёдор Павлович отчего-то смутился.

– Что скажут покупатели, если владелец фирмы спортивных товаров дымить будет, – сказал он. – Однако вкус сигарного табака почитаю.

– Сигару не раскуриваете?

В проницательность сыска Куртиц не поверил.

– Наболтали уже, – сказал он, выразив презрение к сплетникам. – Извольте, позволяю себе подобную слабость, когда один катаюсь по льду. Мороз и табак – приятное сочетание, знаете ли, особенно когда у табака сладковатый вкус. При чём тут сигары?

Вопрос Ванзаров спустил мимо ушей:

– Перед смертью ваш сын катался с барышней. Знаете, кто она?

Куртиц пожал плечами:

– К нему девицы так и липнут. Кто-то из общества. Какая разница.

– Вам знакома фамилия Гостомыслова?

Задумавшись, Фёдор Павлович сморщил бровь, глянул на Митю. Тот беззвучно подтвердил. Телепатическая связь между отцом и сыном.

– Ах да… Это же та самая московская генеральша, дочь у неё чудесно катается.

– Пригласили её на каток Общества?

– Приглашал. Да только получил решительный отказ.

– У Ивана Фёдоровича было при себе портмоне?

Раздражение выдалось игрой желваками.

– Скажи ему, – бросил Куртиц сыну.