Пустая болтовня, можно было и не спрашивать. Но это для Ду Цзюаньхун пустая болтовня, а для жены – нет. Жена может подумать, что я начинаю заботиться о ней и о ребенке. Вообще-то хочется сказать жене что-нибудь легкомысленно-тошнотворное, чтобы выкурить Ду Цзюаньхун отсюда. Покосившись на нее, замечаю, что она смотрит на свежие цветы, делая вид, что не слушает, и чувствую, как игривые слова лезут назад в глотку.

Когда входит управляющий Ван, говорю:

– Иди займись делом, малышка Ду!

Ей ничего не остается, как уйти. Проходя мимо Ван Дунфана, еще и подмигивает ему. Думает, раз она спиной ко мне, так я и не вижу, как она глазки строит. Да я по одному движению головы и аккуратно спадающих на плечи волос в дверях уже вижу, что она делает ему знак глазами.

Сижу в кресле, опустив голову, и изучаю справочник компании. Управляющего Вана «мариную» перед столом. Гневаться я и не думаю, как предвкушала Ду Цзюаньхун, этот гнев неизвестно откуда взялся. Каким бы он ни был беспричинным, не могу же я ни с того ни с сего отругать своего высокопоставленного работника! Не сержусь, но и говорить ничего не говорю, посмотрим, как он себя поведет. Этого тайваньца я видел уже не раз, этакий дух обезьяны, нечистоплотный ловкач, соображает по мелочам, не очень-то он мне по душе. К этому застолью я сегодня не готов, вот и вызвал управляющего Вана, чтобы по крайней мере послушать, с чего вдруг этот тайванец проявляет интерес к моим планам по экологически чистым продуктам. Если что-то подходящее, пусть на него выходит Хэ Жэнь-цзи. Это мой однополчанин, капитан, заместитель главного управляющего.

– Шеф, этот тайванец как услышал, что вы – бывший военный, так очень захотел встретиться с вами. – Говорит управляющий Ван чуть слышно.

Не поднимаю головы, но знаю, что левая рука у него на правой в почтительном жесте. Управляющие филиалами не обращаются ко мне «президент совета директоров» и не величают почтительно «главный», для них я – «шеф». Мне тоже нравится, когда меня так называют. Возможно, кто-то из моих смышленых работников покопался в моем деле и выбрал это слово, чтобы выслужиться. Это слово действительно для меня в радость, потому что маршалов тоже называли «служивый»^[8]. Но этого довода было еще недостаточно, чтобы я согласился встретиться с тайваньцем. Вот я и сидел, не поднимая головы. Потому что, подними я голову, надо будет что-то говорить, а заговоришь, надо будет давать какое-то заключение. Но я не мог допустить поспешного заключения до того, как обдумаю, до того, как он мне все разъяснит со всех сторон. Такая уж у меня привычка, и я считаю, что это отчасти похоже на стиль маршала Линь Бяо^[9].

– Шеф, этот тайванец тоже военный, служил в морской пехоте и вроде дослужился до капитана.

Так, решение принято. Поднимаю голову и, глядя на управляющего Вана, четко произношу:

– Ну, раз военный, тогда встретимся! Только сегодня никакого бизнеса, сначала надо стать друзьями! Значит, решено – в «Лаобин-чэне»!

Управляющий вышел сияя. Я глянул на часы: до заседания еще сорок секунд.

Подошел туда, где из окна лился солнечный свет, уселся на диван, откинулся на спинку, все лицо залило солнце. Не палило, а ласкало. Я мог наслаждаться еще тридцать секунд.

– Едем в «Лаобинчэн», шеф? – Это вошла Ду Цзюаньхун.

– Нет.

– Не едем?

Наверняка она была ошарашена, хоть и спросила «Едем в “Лаобинчэн”», шеф?» будто походя, словно в этот «Лаобинчэн^[10]» я точно должен был хотеть отправиться. Это новый проект, в который наша компания за год вложила больше всего средств. Руководил проектом лично заместитель генерального директора Хэ Жэньцзи, и с прошлой недели это уже официальное предприятие. В командировке я пробыл месяц, сегодня первый день в компании, и по логике вещей взглянуть на него было абсолютно необходимо. Важная часть повестки дня утреннего заседания тоже посвящена «Лаобинчэну». И после завершения заседания нужно было ехать туда, Ду Цзюаньхун все уже подготовила.

С написанным на лице недоумением она проследовала за мной в зал заседаний.

Подчиненные с грохотом встали, я махнул рукой, и все так же дружно сели.

Сколько раз говорил: не вставайте, нет, все равно встают, потому что из двадцати присутствующих на заседании пятнадцать – бывшие военные. Никто не в форме, никто не отдает честь, но мне по-прежнему все это нравится. Я как-то бросил в шутку: мы – армия коммунистов, а если так не устраивает, то армия националистов. Последние – армия пораженческая, а мы – победоносная. Мне импонирует то, как проводит армейские совещания высший командный состав Народноосвободительной армии Китая: без формальностей, все вместе обсуждают доступный стиль работы, а по окончании совещания все аплодируют. А в армии националистов в начале такого совещания все вытягиваются по стойке «смирно», щелкают каблуками, с соблюдением всех армейских ритуалов. Но в плане тактики пользы от этого никакой, и их армия, без сомнения, обречена на поражение. Все это, конечно, можно увидеть в кино.

Теперь Поднебесная давно уже такая, какой ее создала НОАК, и все эти жесты и формы не имеют значения. К тому же мы проводим заседание совета директоров, и я больше не настаиваю: встаете, так вставайте! Когда все, как один, с шумом встают, это не может не радовать, а тому, как я машу рукой, предлагая сесть, я, как ни странно, сам того не ведая, научился у киноактера Сунь Фэйху, подражавшего генералу Цзяну, который нередко делал такие жесты. Иногда мне и самому это кажется забавным, но если подумать: они все вместе с шумом встают, а я говорю «Садитесь». Разве так не смешнее? Ну прямо как учитель средней школы!

Обо всем, связанном с ночным клубом «Лаобинчэн», от имени главного управляющего клуба рассказал Хэ Жэньцзи. Члены совета директоров слушали с воодушевлением и восторгом.

В конце Хэ Жэньцзи сказал, что занимался этим ночным клубом в полном объеме, начиная со строительства и отделки и кончая официальной регистрацией, а теперь нужно назначить туда генерального директора. Он с самого начала заявил, что сам в гендиректоры не метит. Члены совета директоров как по команде уставились на него. Потом, тоже как по команде, повернулись ко мне. Понятное дело, считают, что пост гендиректора ночного клуба «Лаобинчэн» – хлебное местечко, и как только Хэ Жэньцзи, человек, почти год горбатившийся на этом новом проекте, может выпускать его из рук? По сути дела, лишь я понимаю, что Хэ Жэньцзи искренен, не тот у него характер, чтобы работать гендиректором ночного клуба.

– Какие у тебя кандидатуры? – спрашиваю я.

Глаза членов совета директоров вновь как по команде устремляются на Хэ Жэньцзи. Я понимаю: все надеются, что будет названо имя одного из них.

– У Саньлян.

– У Саньлян, – хором повторяют все.

Не то чтобы члены совета директоров заодно, дело в том, что У Саньляна среди них нет, поэтому-то и вырвался дружный возглас изумления.

У Саньлян, пятьдесят лет, работал заместителем главного редактора журнала «Ежемесячник кино», заместитель председателя провинциального* Союза кинематографистов. Драматург, писатель. Автор сценария к фильмам «Сестры – меч двойной змеи», «Копье тирана У-ди», романа «Спадающая красная косынка» и других. Главный редактор «Мира развлечений», первого по продажам журнала в городе, выходившего тиражом миллион экземпляров. Два года назад у этого издания изъяли лицензию. Причина: нанесение вреда молодежи и юношеству, следование «желтой линии»^[11]. Открыл первое в городе модельное агентство, исполнял обязанности генерального директора. Спустя два года уволен заместителем генерального директора. Причина: замгендиректора – юридический глава компании. Организовал первую в городе компанию по производству CD-ROM, был ее генеральным директором. Через три года на компанию был наложен запрет. Причина: скрытое от него нарушение закона заместителем гендиректора, по закону возглавлял компанию Хэ Жэньцзи, и юридическая ответственность лежала на нем. Завершилось заседание на фоне галдежа директоров. Кто бы мог подумать, что У Саньлян, этот известный среди коммерсантов неоднократными победами и поражениями, будет рекомендован Хэ Жэньцзи в качестве генерального директора нового проекта, в который компания вложила свыше пяти миллионов юаней?!

Я не стал применять власть, чтобы прекратить галдеж. Я понимал, что он обращен на Хэ Жэньцзи. А тот держался как ни в чем ни бывало и не собирался менять имидж кандидата.

Ну и пусть галдят! Держись, Хэ Жэньцзи! Никакого решения не принимаю, а через пару дней посмотрим!

4

Выглядит «Лаобинчэн» довольно внушительно и своеобразно. Он не такой, как остальные ночные клубы, сверкающие неоновыми огнями, роскошные, но явно безвкусные. Над главным входом барельеф, изображающий поле сражения, по-старинному простой и величественный. Слева и справа – высеченные в камне лица бойцов, в шлемах, в полном боевом снаряжении. При входе четверо девушек-метрдотелей в военной форме (конечно, без кокард на головных уборах и знаков различия). В главном зале – высящиеся до небес искусственные деревья, которые сплетаются ветвями, как в тропических лесах. В центре главного зала – платформы для гостей, около сорока, на лицевой стороне зала – большой экран, можно попеть караоке.

– Хэ Жэньцзи, а ты, мать твою, и впрямь не без способностей, негодник, – удовлетворенно похлопал я его по плечу.

– Если, скажем, строить для кинокомпании самый большой кинотеатр, хм, с зрительным залом такого размаха, на сколько лет надо контракт заключать? – Ведь все полномочия на этот проект доверены Хэ Жэньцзи, а я все силы положил на проект экологически чистых продуктов, и до этого проекта руки у меня так и не дошли.

– На три года, – с сияющим лицом повернулся ко мне Хэ Жэньцзи. – И аренда тысяч триста в год.

Вот ведь паршивец Хэ Жэньцзи, и чего не смотрит в глаза, когда говорит? Веки всегда лишь чуть приоткрыты, взгляд тоже опущен на вершок. Но разве он не был таким изначально? Мы служили вместе, а после увольнения в запас он открыл компанию, и я тоже. Через пару лет он потерпел сокрушительное поражение в бизнесе, и я его вытащил. Он тогда проиграл, потому что полез на рожон, поставив все на карту, но обжегся этот паршивец, видать, недостаточно. Что ж, неудивительно, в моей роте он был командиром отделения, и когда однажды атака вражеского дзота захлебнулась, он выхватил огнемет у бойца и уже было бросился вперед, но его остановил его же заместитель. Я как раз наблюдал за этим в бинокль. Вот уж задал ему жару, когда он вернулся. «Рановато, мать твою, о славе мечтаешь! – сказал я. – Вот разжалую в рядовые, будешь знать. Ты, мать твою, о славе думаешь, а бойцов твоего отделения кто в бой поведет?» Отругав, отвел в сторонку и уже наедине сказал: «Твоя мать велела заботиться о тебе, а у меня позиция принципиальная, помогаю как могу, но ты – командир отделения, не думай, что, если тебя убьют, в отделении не найдется замены. Рвешься в атаку – давай, но если пуля найдет тебя, тут уж ничего не поделаешь, солдат должен пожертвовать собой, его никто не остановит, даже мать. Заруби на носу: настоящий солдат должен и себя защитить, и врага уничтожить». Вдалбливал ему минут десять, и все потому, что его мать с моей на одной фабрике работают. Убьют дурака, что я матери скажу?

Оказалось, что переживать за этого паршивца – пустое дело. Как начался бой, как покрыл себя славой один из бойцов его отделения, так у него глаза налились кровью и он снова полез на рожон. Тут уж возмутился я, и глаза налились кровью у меня, стало ясно одно: надо срочно избавляться от таких сукиных сынов. У них натура точно, собачья – так и ищут лазейку какую, нет чтобы вместе с остальными драться в открытую. Разозлил меня до смерти, да наплевать, что наши матери на одной фабрике работают, да, неудобно будет сообщать, ну и хрен с ним.

Вот уж не думал, что этот паршивец неисправим и будет так же отвратительно вести себя и в бизнесе. Не разобрался как следует, вбухал весь капитал и в результате полностью погорел. Восемь лет назад дело было, я тогда вытащил его из разбирательства в суде, сказал судейскому, мол, судить его бессмысленно, ну, вынесете решение, что он должен вернуть эти сто тысяч, а их у него нет. За него эту задолженность верну я. Взял кожаный кейс со ста тысячами юаней наличными и вручил истцу. С тех пор этот паршивец Хэ Жэньцзи без церемоний больше на меня не смотрит, как раньше, шефом величает, просто верноподданный чиновник.

– Маловато, лет на десять надо заключать. – И покосился на Хэ Жэньцзи. Похоже, не совсем доволен, поэтому я добавил: – Но это же не для индустрии развлечений, такое большое помещение. Для чего оно может подойти?

Хэ Жэньцзи на словах согласился, мол, верно говорите, шеф, а сам продолжает рассказывать: двадцать небольших комнат, десять средних и пять больших.

– Что ж, пойдем поглядим! – Посмотрев, я разозлился не на шутку. Одно дело, что все комнаты пронумерованы, так ведь не просто цифры и не какой-нибудь там «Хрустальный дворец» или «Алый лотос» – у него везде такие названия как «Артиллерийская батарея», «Рота связи», «Мотострелковая рота», «Танковая рота», «Рота противохимической защиты» и так далее. – Что же у тебя, товарищ капитан, женской роты нет, а?

Хэ Жэньцзи, видимо, осознал, что не прав, и поспешно возразил:

– Шеф, ведь это обсуждалось с несколькими членами совета директоров. В последний раз, когда я звонил, чтобы доложить о том, как идет отделка, ты меня даже не дослушал, сказал, что последнее слово за тобой.

– Так есть женская рота или нет? – Я отмахнулся от Хэ Жэньцзи и покосился на Ду Цзюаньхун. В смысле, мол, я не интересовался, а ты-то интересовалась?

Та мгновенно отреагировала и тут же заявила, обращаясь к Хэ Жэньцзи:

– Управляющий Хэ, «Женскую роту» я все же вернула бы!

– Хорошо-хорошо, – согласился Хэ Жэньцзи.

Ему было явно не по себе оттого, что Ду Цзюаньхун так очевидно с ним словчила. Своими словами она снимала с себя ответственность, будто вовсе не знала об этом или же знала, но не голосовала «за». По сути дела, она отрицала слова Хэ Жэньцзи о том, что он говорил с членами совета директоров.

– Тогда пошли смотреть «Женскую роту», – махнул я рукой и направился вперед.

Ду Цзюаньхун в несколько шагов обогнала меня. Чтобы показывать дорогу.

Вошли – роскошь да и только, видать, один из больших залов, цветной телевизор с экраном в 34 дюйма, VCD-проигрыватель, усилитель, звуковые колонки. На стене рельефное изображение чащи леса, полумесяцем к телевизору кожаный диван, за ним – большой стол человек на десять. Слева от стола – буфет, заставленный винами и напитками.

– Что же ты сегодня не в военной форме, малышка Ду? – воскликнул я, усаживаясь на диван. – Ты ведь солдат.

– Я офицером служила, шеф.

– Офицером? А сегодня побудешь солдатом, скоро этот тайваньский коммерсант явится, вот и послужишь!

Не дожидаясь ее реакции, вскидываю руку и смотрю на часы:

– Хэ Жэньцзи, тайванец с минуты на минуту здесь будет, сходи в главный зал, встреть его.

– Может, не стоит уже так, а, шеф? – проговорила Ду Цзюаньхун, когда он ушел.

Я молчал.

Она заволновалась:

– Ну уберем завтра «Женскую роту», обязательно уберем. – И увидев, что никакой реакции не последовало, добавила: – Почтенный старший брат, я же с тобой столько лет, хоть бы на это скидку делал!

Я не реагировал.

Она умолкла и села на стул у стола с таким видом, будто смирилась с судьбой.

Через какое-то время до моего слуха донесся ее голос, не взволнованный, не торопливый, а такой, будто человек, болтает о том о сем:

– Шеф, хочу отпроситься на послезавтра, надо съездить прибраться на могиле старшего брата.

Я тут же понял: Ду Цзюаньхун человек не глупый, она не из тех, кто охотно согласится прислуживать, и сейчас, заговорив о брате, можно сказать, попала с первого выстрела. Она знает, что, какую бы ошибку она ни допустила, я все равно сделаю ей послабление из-за брата. В сообразительности ей не откажешь, она никогда не злоупотребляла его именем, чтобы открыто противостоять мне, да и таких серьезных ошибок не совершала, чтобы я прощал ее ради брата. Она понимает, что его имя поможет, лишь если она умудрится допустить однажды самую серьезную ошибку: без моего ведома начнет собственное дело. Ей совершенно ясно, что из-за брата я ее извиню, но и перестану быть в долгу у ее семьи. Она достаточно умна и никогда серьезных ошибок не делала. Из-за этого я всегда и чувствовал себя в долгу. Этот долг слишком велик, даже если она найдет способ умыкнуть половину того, что мне принадлежит, я смогу простить ее и позволить отправиться в свободный полет с этой половиной, может, так и сброшу с плеч этот груз. Но по отношению к компании она никогда не лукавила, по крайней мере, доказательств у меня нет.

Когда ее брат умирал, он взял меня за руку и сказал: «У меня осталась лишь младшая сестренка, и когда забота о ней лежала на мне, я знал, что, пока я жив, ее судьба будет зависеть от меня». В жены себе я ее не прочил, потому что еще в детстве видел, как она, сверкая маленькой попой, справляла большую нужду во дворе. Когда я вернулся, она уже была прелестной взрослой барышней двадцати с лишним лет, бравого вида, офицером в чине лейтенанта, но и это меня не тронуло. В армию я ушел, когда ей было десять, а снова встретил спустя десять лет. Должно быть, мы стали немного чужими, но она была для меня как младшая сестра. Поэтому я не видел в ней будущую жену, хотя речи ее старшего брата в последние годы отдавали сватовством. С тех пор я и чувствовал себя виноватым перед ним. Конечно, при встрече я не передал его слова перед кончиной, потому что знал: если я это сделаю, придется взять ее в жены. Будь это против ее желания, на этом все бы и закончилось. Весь ужас как раз в том, что она не могла не хотеть выйти за меня. Она с детства почитала и меня, и брата. Именно из-за того, что мы с ее братом пошли в армию, она приложила все усилия, чтобы поступить в военное училище. Так вот, стоило мне хоть чуть-чуть проявить такое чувство, было бы странно, если бы она не вышла за меня. Это ведь и впрямь страшное дело, мать его, жениться на той, кто для тебя как младшая сестра, это же сплошное мучение. Мое преимущество как раз в даре предвидения, я понимаю, что, женись я на ней в подобном состоянии души, это будет во вред ей, она на всю жизнь останется в смятеннии. Это может нанести вред и мне, помешает рассмотреть как следует другое чувство. Я ведь человек здравомыслящий, понимаю, что не могу на ней жениться, а откладывать было нельзя. Тогда я взял инициативу в свои руки, нашел теперешнюю жену Ло Шуби. А чтобы не жениться на младшей сестре и разобраться, что за женщина моя жена, я действовал так, как, бывало, разбирался с позицией противника, – овладевал ею.

Когда она заговорила о брате, я ничего не сказал, но лицо сразу смягчилось, наверняка это наполнившее меня тепло воспоминаний. Разглядит выражение моего лица эта суперумница Ду Цзюаньхун? Точно, разглядела. Подошла и опустилась рядом на диван.

Вот ведь соображает, диву даешься, каких-то пять минут прошло с начала критической ситуации до ее разрешения. Понимает, что через минуту может войти тайванец с Хэ Жэньцзи и управляющим Ваном, и ей нужно подсесть ко мне.

Через пару минут они действительно появляются.

Она встает первой и прежде, чем успел открыть рот Хэ Жэньцзи, представляет:

– Это наш шеф.

Пока я пожимаю тайваньцу руку, Хэ Жэньцзи рекомендует ее как мою помощницу. Вместо рукопожатия тайванец складывает руки на груди в традиционном приветствии, приговаривая: