Читать книгу «До горизонта и обратно» онлайн полностью📖 — Антологии — MyBook.
image

Нина Матвеева-Пучкова
г. Уфа, республика Башкортостан

Историк искусства. Член Российского союза писателей. Издательством РСП выпущен персональный сборник рассказов «Как будто время ни при чем…» (2016). Проза опубликована в сборнике «Проза-2016, кн. 2» (2016).


Из интервью с автором:

Живу в Уфе, иногда – в Екатеринбурге.

В своем непостоянстве судьба часто дразнила меня новыми надеждами и подталкивала к новым начинаниям; так, перефразировав Плутарха, могу обозначить пройденный мною путь.

В свободное время занимаюсь живописью и переводами.


© Матвеева-Пучкова Н., 2017

Ян Скацел (1922–1989), чешский поэт, прозаик, переводчик

Зноровы в ночи

На лугах белье развесили туманы,

а вдали криками выпи

и кваканьем лягушек

зеленела ночь.


По дороге,

что идет вокруг загуменья,

перед полуночью прибыл я в Зноров.


Ночь, как рваное пальто на выпасе,

прожженное огнем, который здесь виден на многие мили,


накрыла деревню.

Густая и плотная в Зноровах тьма.

Крепко дышат хлева

теплым и прелым духом.


Норовы в ночи. Между стодолами

деревья касаются крыш.

Сюда возвращались добрые сыны, украшены слезою,

иные шли в цепях

с повислыми волосами.


Слышал я так же, как будто вели меня,

и пинал я по дороге конский навоз

и беду.

На небе серпик пожинал звезды,

а ветер гнал тучи

через пустынные места.


Так я шел, как будто вели меня,

и свесил я голову, как вороново крыло.

Тихо плыла тьма,


блестел графит лошадиных волос,

неспокойно спали парни-зноровчане[1].

Хорошие вещи

 
Среди хороших вещей, любимых мною, огонь
и черное серебро звезд
за опояском ночи.
 
 
Черное серебро да старые слова,
которыми посвящали в рыцарство:
выдержишь три удара и не более.
 
 
Среди хороших вещей люблю день,
когда весна кладет узду на доброго коня,
синюю узду
и розовые седла.
 
 
Каждый год возвращаться —
хороший замысел весны.
 
 
Из всех добрых вещей люблю нашу любовь,
ту старую, которая не умирает,
и говорю тебе снова и снова:
 
 
это существует вчера,
будет сегодня
и было завтра.
 
 
Выдержать только три удара и более ничего.
 

Разрыв

 
Мы одни,
будто бы нас кто-то обидел.
Тщетно ищу в карманах,
что мог бы тебе дать.
 
 
Но это не горе,
на мой взгляд,
и в рощах Моравии
иначе умирает любовь.
 
 
По лесам летел ноябрь,
как олень без головы.
Тело мохнатое
изваляно в листьях.
 
 
Падало,
падало в лесу грабовом,
непрерывно кружило,
и олень без головы
по лесу бежал
на тонких ногах
галопом.
Бежал и бежал,
в полях мчался,
в паху кровь
отъятой головы.
 

Второе стихотворение о Луне и человеке

 
Не бойся
и отринь эту малую печаль,
мы же не дети.
И все ж таки моя нежность
хотела бы уснуть под черной бузиной.
чтобы поймал меня
один день из моего детства.
 
 
Не бойся
и отринь эту малую печаль,
потому как мы давно уже муж и жена.
Мы ночь и день, и луна нашей ночи
падает, как срезанная роза.
 
 
Не бойся, когда буду под твоим боком засыпать,
проваливаться назад под черной бузиной,
чтобы меня удержал
один день моего детства,
чтоб я вернулся
и в руке держал розу,
только бы ты встретила меня вновь мечтательного.
 
 
Не бойся, это просто
приказ человека, жест Бетховена,
с которым солдаты прикладывают скрипки к щеке,
и с неба падает срезанная роза.
 
 
И падает с неба чистый, ясный дождь
на человеческие сердца, немного закопченные,
и ты огорчаешься,
что мы не дети,
что я муж и что ты жена.
 

Бабье лето

 
Вчера летел по ветру первый белый волос.
Он позвонил,
когда медленно упал на землю —
и слова
 
 
жесткие, непокорные слова
застряли в горле как рыбья кость.
 
 
Лето мое,
ты уже тоже седеешь?
 
 
Так
придет завтра и осень.
Вновь все деревья облетят,
вновь будем спрашивать,
куда или к кому пойти.
 
 
И тишина, убогая как полевая мышь,
нам пискнет за спиной.
 
 
Лето мое,
и ты уже тоже седеешь?
 

Юзеф Баран (род. 1947), польский поэт

Письмо

 
темнота бросила на берег
лучи света
далекой планеты
засушенные незабудки
потухшего дня
поставленные
в вазу с водой
начинают оживать
и вот пахнет твоим днем
во всей комнате
и ты возникаешь
из раскрывшихся лепестков
чаши пространства
я поднимаю к губам теплую облатку тела
 

Страх

 
ночью незрячей
в космическое путешествие
отправиться
на ощупь
без билета
без тела
на лазерной снежинке души
 

Сквозь мир идущим зов

 
полюби ты меня
я откликнусь ответно
прорастем мы в себя
чуть дыша и безмерно
 
 
я сокроюсь в тебе
ты исчезнешь во мне
смерть разыскивать нас
будет по миру тщетно
 

Вновь…

 
вновь меня выбрасывает
рассвет на берег
словно раковину
из клубящегося океана
в голове моей как в раковине
всю ночь гудело
Вечностью и Снами
все смешалось со всем
и все были всеми
и не было еще нарочитого разделения
на живых и мертвых
 

Потихоньку…

 
Потихоньку
раскрылись
ставни сна
со всех сторон
полетела тоска
на подоконник
сел белый ворон бессонницы
 
 
не ты ли подумала обо мне во сне
в по́лночи
 

Ах сердце…

 
ах сердце
ночная бабочка безумная
покинутая в темных долинах
у подножия разума
трепещешь
опаленными крыльями
в погоне за тем
что велико и ярко
а все же
могла бы вспорхнуть выше
чтобы как на ладони увидеть
какое малое
трухой светящееся
это твое
воображаемое солнце
 

Солнце движется…

 
солнце движется в панике
день ото дня
убывает его сила и все раньше
трепещет в окне тьма ночи
земля склоняется к осени
 
 
ибо заволакивает туманом зеркало неба
в этом зеркале словно брошенный хлам
отражаемся мы в уменьшении
 
 
ибо отцвели в нас душистые метафоры
и в ладони насыпана горсть пепла
всех вдохновений майских
 
 
ибо грохочут в нас поля маковые
как размышляющие над тщетою мира
философов засушенные головы
 

Влюбленный открыватель

 
один изобрел колесо
другой построил судно на подводных крыльях
третий сделал три первых шага на Марсе
а я открыл Тебя
на этой удивительной планете
Земля
и с тех пор
на заре
меня будит радостная
как щегленок мысль
что ты действительно
существуешь…
 

Школьная фотография

 
Охватываем взглядом пору и время
мы миллионеры времени
 
 
смерть не осенила еще крылом
фон фотографии
мы разбрасываем время
полными горстями
 
 
в кармане бренчит связка ключей
от ста незнакомых ворот
 
 
жизнь светит нам прямо в лицо
сказкой из тысячи и одной ночи
мир еще существует
и все
буквально все
может случиться
 

Бог так одинок

 
Бог так одинок в предутренней рани
что играет на скрипке грусть
в завешенных паутиною стенах
любовники пробудились от сна
 
 
затаили дыханье слушают скрипку
растет в них безмолвно отдельность
(в стеклах старых зеркал отражается тьма
в ней белую смерть прядут пауки)
 
 
затаили дыханье нарастает ноктюрн
опадают ночи пустые руки
когда болен одиночеством Бог
все слова стали не нужны
 
 
только свечу на ощупь зажечь
и сжигать в той свече две сплетенные тени
пока Бог облегченно не выпустит скрипку из рук
и ввысь упорхнет над ветшающим домом
 

Полет

 
Даже не ведаю когда
был запакован в белую капсулу
перетащен с кровати
через взлетную полосу
больничного коридора
надут наркозом
разогнан
запущен
лечу
пикирую
наподобие ракеты
в космос в небытие в черт знает что
со вскрытым животом
в котором грифы-скальпели
в белых кителях инопланетян
выклевывают внутренности
лечу
пикирую
вокруг ни Бога
ни черта
ничего
режут меня
хотя нет меня
на земле
на небе
ни одной звезды
час
два
три
режут меня
разве это еще я
разве это еще меня
ждет внизу Земля
и несколько любимых лиц
чтобы по возвращении стащить за ноги
на посадочную площадку жизни?
 

Баллада об эмигрантах

1
 
просыпаются среди ночи
отсеченные от пуповины своей страны
с замкнутыми устами
не чуя земли
под ногами
в течение минуты
смутно угадывают в них
затонувшие титаники детства
 
2
 
уже после трансплантации языка
длится трансплантация мозга
только пересадка сердца
все никак не удается
и хотя старое слишком большое
похоже придется с ним умереть
 
3
 
опадает с глаз шелуха
и постигают они
что подлинная судьба
в непрерывном изгнании
с мест поочередно освоенных
начиная с зачарованных
горизонтов детства
и созревают до мысли
что смерть тоже эмиграция
за последнюю границу тела
 

Пьеса дом

 
поднимается занавесь двери
папа одетый под молодого пана
переносит через порог маму
красивую как лилия
 
 
сзади публика веселые гости
оркестр играет марш
занавесь опускается
 
 
занавес поднимается
вваливаются крышки гробов
исчезает дедушка наряженный в костюм
как камень в воду падает в вечный сон бабушка
занавес опускается
 
 
поднимается
крик сестры в колыбели
занавес
поднимается
брат с ручек
занавес
открываются мои глаза
 
 
занавес поднимается
со стула отец переодетый
под старого мужчину
благословляет молодую пару кланяется
уходит с подмостков
занавес
 
 
деревья на одной ноге заглядывают из сада
в окно аплодируя листьями
– это все
было вчера —
упирается мама
 
1
...
...
9