Глава 3

Катя торопливо проскользнула мимо расположившегося в гостиной отца, на мгновенье прижавшись губами к его щеке.

– Добрый вечер, папочка.

Мужчина кивнул, не глядя на нее.

– Что-то ты сегодня совсем поздно. Скоро в своем институте ночевать будешь.

Он не упустил возможности в очередной раз продемонстрировать недовольство выбором дочери, не ожидая объяснений. Как она учится или где проводит свободное время, его не интересовало.

Катя грустно улыбнулась. Все было очень знакомым. Как всегда. Его равнодушие. И даже новый запах парфюма, который она ощутила, склонившись к отцу. Не мужской.

Эти запахи менялись так часто, что принадлежать одной женщине просто не могли. Но девушку это не должно было касаться. Отец давно дал понять, что не потерпит никакого вмешательства и даже обычного интереса к собственной жизни.

Раньше Катя мечтала, что однажды кого-то из своих подруг он приведет домой, и незнакомая женщина станет не мамой, потому что это место занять никто никогда не сможет, но хотя бы просто другом. Мудрым, авторитетным человеком, готовым дать совет, помочь в выборе нового платья, ориентируясь не на его цену, а на подходящий именно для нее вариант.

Так хотелось поделиться с кем-то мыслями о прочитанных книгах, рассказать об успехах в учебе, о новых подругах, о том, чего она ждет от жизни и к чему стремится.

Ей и в голову бы не пришло жаловаться. Она ведь имела все, о чем только может мечтать девушка ее возраста. Девчонки-одноклассницы всегда завидовали богатству отца. И вряд ли Катя смогла бы объяснить свою готовность отдать почти все, что имеет, в обмен на несколько минут, проведенных на его коленях.

Но ласки и внимания ждать не приходилось. Девушка слишком хорошо знала об этом, молча соглашаясь с решением отца. Она ведь понимала, что тот все равно любит ее, просто не умеет выразить свою любовь.

Постепенно стало очевидно, что никакой женщины в их доме не появится. Запахи на его одежде менялись так часто, что Катя не успевала к ним привыкнуть. И каждый раз, угадывая появление в жизни отца новой знакомой, спешила как можно скорее забыть об этом. Не думать. Не расстраиваться. Ничего не ждать. Так было гораздо легче справиться с болью от несбывшихся надежд.

Оказавшись в своей комнате, девушка плотно закрыла дверь и, не раздеваясь, упала на кровать. Закрыла глаза, возвращаясь сознанием в старый заброшенный двор и словно наяву опять ощущая на своих плечах ЕГО руки.

Незнакомое чувство. Такое… волнующее. Ни с чем не сравнимое. Восхитительное.

Она и представить не могла, что подобное возможно в ее жизни. Все всегда было обычно, знакомо до мелочей и подчинялось заранее установленным планам.

Но даже самые дерзкие из этих планов не предполагали такого: щемящей нежности в общем-то от совсем постороннего человека. Что с того, что этот образ уже столько месяцев будоражил ее сердце?

Ей нравилось всматриваться в его лицо, видеть искренность произнесенных слов. Катя всегда уважала людей, говорящих именно то, что они думают. Отец считал подобное непозволительной роскошью, и его мысли всегда оставались для дочери загадкой. А вот Кирилл…

Девушка вздрогнула от собственной смелости, впервые назвав его просто по имени. Пусть не в лицо: на такое она вряд ли бы решилась. Но даже мысли вызвали трепет во всем теле и стремление снова пережить незабываемые мгновения… рядом.

Боль от нанесенной в аудитории обиды давно прошла. Кате было абсолютно все равно, что думает о ней Глеб. Попытки пригласить ее «куда-нибудь» не нашли отклика ни в сердце, ни в разуме: слишком очевидны и непривлекательны были намерения парня. Девушка, правда, и представить не могла, что он так жестоко отыграется за отказ.

Но боль причинили не сами слова, а то, что они были сказаны при НЕМ. Ее секреты, как оказалось, стали слишком очевидными даже для таких, как Глеб.

Она привыкла к недоумению подруг. Интимные подробности, которыми они с удовольствием делились друг с другом, шокировали. Ей всегда казалось, что подобные вещи можно обсуждать только с одним-единственным человеком, наедине, скрывая от посторонних глаз и страсть, и желание оказаться как можно ближе к нему.

Девушка была уверена, что именно это сказала бы бабушка. Если бы осталась жива…

Как же до сих пор не хватало ее! Понимающих глаз, доброй улыбки, ласковых рук. Катя скучала порой настолько сильно, что хотелось кричать от разрывающего сердца одиночества и тоски по самому близкому в жизни человеку, ушедшему столь рано.

Хотя, пожалуй, даже бабуле она не смогла бы признаться и рассказать о томительном незнакомом чувстве, зародившемся где-то глубоко внутри, необычном волнении, возникающем всякий раз, когда она видит… ЕГО. И сегодняшнем смятении, возникшем, когда ОН оказался так близко. Впервые в жизни.

Девушка до сих пор ощущала его запах. Даже благоухание от приторного парфюма на одежде отца не смогло отвлечь.

Катя с детства была слишком восприимчива к ароматам. Сильнее, чем ей самой хотелось бы этого. Иногда было достаточно одного короткого мгновенья, чтобы понять человека… по его запаху. Она угадывала почти безошибочно и внутреннее состояние людей, и их настроение, вкусы, мечты, иногда даже мысли. Исключение составлял собственный отец, у которого просто не было запаха. Никакого. Это казалось невероятным, но тем не менее являлось правдой. Рядом с ним слишком часто витали посторонние ароматы, впитывались в одежду, нередко оставались на коже, но были при этом все равно чужими. Не его. И ничего общего с внутренним миром самого мужчины не имели. Девушка каждый день целовала отца, пыталась обнять, невольно стараясь уловить хоть какое-то слабое дыхание его собственного существования. Ей казалось, что тогда решатся многие проблемы, и их жизнь изменится, а огромный дом, холодный и пустынный, несмотря на самую современную систему отопления и роскошную обстановку, превратится наконец-то в уютный уголок. Но изменений не происходило. Ее родной папа оставался непоколебимой, непробиваемой оболочкой, сквозь которую не могли проникнуть ни любовь, ни тепло окружающего мира. Одна только пустота, угнетающая и пугающая.

А его… ЕГО запах был совершенно неповторимым. И причина заключалась даже не в дорогом парфюме. Именно так должен был бы пахнуть покой. Надежность. Сила, граничащая с упоительной нежностью. И… любовь.

Катя вновь подумала о бабушке. Распахнула окно, вглядываясь в сереющее зимнее небо. Морозный воздух обжег лицо, но девушка этого даже не заметила: слишком привыкла испытывать холод. Небо молчало. Как всегда. Но это не помешало в который раз унестись в памяти на годы назад, к обещанному ей.

Поверить в то, что прошло уже больше пяти лет, было сложно. Будто только вчера она слышала бабушкины слова, ощущала прикосновение морщинистой ладони к своему лицу, поцелуй перед сном, ласку и нежность, которые совершенно не зависели от того, как она себя вела.

Катя до сих пор помнила запах сухой травы на выжженных солнцем степях, не знавшие асфальта тропки, крик петуха, звучавший для нее, городской девчонки, так непривычно, важных гусей, от которых пряталась за бабушкиной спиной. Огромные, сочные ягоды черешни, которые, перезревая на солнце, падали прямо во двор старого дома, на радость малышне, и заросший камышами пруд с вечно квакающими лягушками. Ее светлое беззаботное детство…

Как же она любила приезжать в этот необычайный мир, туда, где бабуля всегда ждала, вглядываясь в сереющую даль со своей деревянной скамеечки у ворот. Катя выпрыгивала из машины, стаскивая сумку в придорожную пыль, а потом неслась навстречу, не замечая, как сухие травинки царапают голые ноги. Скорее – в теплые объятья, в сказку, пропитанную запахом молока от натруженных рук. И смеялась, поправляя сбившийся платок на седой голове, целуя такое родное лицо самого близкого для нее человека. Казалось, всему этому не будет конца.

В то последнее лето они говорили больше обычного. У девочки не существовало секретов от бабушки. Любимые игрушки, подруги, обиды и переживания, мечты, ожидания – она рассказывала обо всем. Не сомневалась, что ее поймут, и найдется ответ на любой вопрос, даже из тех, которые отец обычно предпочитал «не слышать».

– Ба, а почему мама ушла? Разве она не любит меня?

Старушка молчала так долго, что Катя засомневалась, услышала ли та ее. И совсем не поняла, почему по изрезанным морщинами щекам побежали прозрачные ручейки.

– Бабуля, ты плачешь? Что-то случилось?

– Нет, милая. Все хорошо.

Она обняла девочку, притягивая тоненькую фигурку на свои колени.

– Она очень любит тебя, Катюша. И желает тебе счастья, самого большого на свете. Просто остаться у нее не получилось.

Бабушка всегда упоминала о ее матери только в настоящем времени. И сама Катя привыкла делать также, несмотря на заросший полевыми цветами холмик на старом кладбище. Она почти не помнила маму, только где-то в глубине сознания мелькали разноцветные картинки со смеющейся красивой женщиной, подкидывающей ее вверх, а потом сжимающей в ласковых объятьях.

Отец не любил о ней говорить. Точнее, вообще не делал этого, словно в его жизни никогда и не было жены. На все вопросы дочери отмахивался, стараясь как можно скорее уйти из комнаты. На могиле тоже не появлялся. Во всяком случае, Катя ни разу не видела, чтобы он заезжал туда. Чаще всего за девочкой посылал машину с водителем, чтобы самому лишний раз не попадаться на глаза теще, хотя та никогда не осуждала его. Сколько Катя себя помнила, ей не приходилось слышать от бабушки ни одного дурного слова в адрес отца.

– Детонька, ты все поймешь, когда подрастешь, – старушка уткнулась губами в ее макушку, покачивая на коленях, как маленького ребенка.

– Это из-за папы, да? Мама ушла?

– Твоему отцу очень непросто жить на свете, Катюша. Он так и не научился прощать ни себя, ни других. А когда человек этого не умеет – беда. Ты запомни, милая.

Бабушка всегда все знала, словно видела насквозь, в каждом человеке усматривая самое важное. К ней нередко приходили люди и просили совета. Катя любила наблюдать, как меняются лица после таких разговоров, как уходит тревога из глаз, разглаживаются складки между бровями, высыхают слезы. Ее любимая бабуля умела подобрать необходимые слова, подарить надежду. Девочка поняла это намного позже, прокручивая в памяти драгоценные минуты, проведенные с этим родным человеком. А тогда просто не переставала изумляться, как удачно старушка «отгадывала» все то, что должно было случиться.

– Пташенка, наступит день, когда тебе будет трудно его простить. Но ты сделай это. Отпусти, чтобы самой не оказаться в темнице.

– В какой темнице, ба?

– В той, где твой папа живет уже много лет. Из которой не сможет выбраться, коли не найдет прощения. Ежели не переступит через самого себя. Но тебя… пусть сохранит от этого Бог. Даже когда будет больно, прости. Отпусти его.

– Я не понимаю… За что простить?

– Будет за что, родная. Но ты помяни мои слова, когда придет тот день.

Ей почему-то стало страшно. Серьезный тон бабушки никак не походил на привычные добрые ноты, звенящие в ее спокойном, ласковом голосе. Девочка не могла понять данный ей странный наказ, потому и попыталась сменить тему.

– Что будет со мной, когда я вырасту? Ты знаешь?

Черты лица старой женщины смягчились, отринув заботы и волнения.

– Знаю, солнышко мое. Ты станешь взрослой и повстречаешь принца.

– Бабуля, никаких принцев на самом деле нет, – рассмеялась Катя. – Но твоя сказка мне все равно нравится.

– А то не сказка, пташенка. Так и будет. Ты только дождись.

Девочка прикусила губу, восторженно вглядываясь в небесного цвета глаза. Такие же, как у нее.

– Море позовет тебя, детонька. Оно может быть и грозным, и страшным. И таким красивым, что ты забудешь обо всем. И захочешь остаться навсегда на том берегу.

– На каком берегу, ба? У нас в городе везде море.

– А ты молчи, милая, да слушай. Запоминай. Узнаешь, когда время настанет. Не ошибешься. Он придет к тебе. На берег.

– Принц?

– Он. Твой. Ты это поймешь. Увидишь в его глазах.

– Что увижу, бабуля?

– Счастье. И боль.

– Боль? Почему? Не хочу!

– Настоящее счастье и боль – всегда рядом. По-другому никак, Катюша. Будет больно, но он высушит твои слезы. Когда встанет на колени.

Она совсем ничего не понимала. Странные слова бабушки звенели в сознании, и пугая, и завораживая. Их смысл пока оставался для нее загадкой.

– Ба, но ведь на колени встают только рабы. Или слуги. Я знаю, нам по истории рассказывали. Разве может принц – на колени?

Морщинистые губы дрогнули в улыбке. Старушка склонилась совсем близко к ее лицу, заговорила почти шепотом, будто опасаясь, что кто-то услышит их с внучкой секрет.

– Может, пташенка, ведь на то он и принц. Все сможет, коли нужно будет. Когда мужчина встает на колени, тогда господин становится рабом. Только встретившись с этим рабством, ты сама не захочешь свободы.

Девочка улыбнулась. Сознание рисовало сказочный образ, непонятный, но притягательный. Волнующий. Она обязательно дождется. Словно в ответ на ее мысли прозвучали тихие слова:

– Ты сможешь выбирать, милая. Запомни это. Выбор будет всегда, только нужно сделать его правильно. Не ошибиться, как это случилось с твоим отцом.

– А в чем папа ошибся?

Старушка промолчала, словно не услышала ее последних слов. Только опять коснулась нежной щеки теплыми губами и прижала девочку к себе покрепче, словно надеясь уберечь от невзгод.

Тогда Катя еще не знала, что это их последняя встреча. О смерти бабушки отец ей не сказал. Она сама случайно услышала его короткие, сухие распоряжения по телефону об устройстве похорон. И не поверила. Так просто не могло быть. Ее любимая, дорогая бабуля не могла уйти, даже не попрощавшись с ней.

– Я поеду… папочка… поеду к ней… Она ждет…

Кричала, не видя почти ничего перед собой. Ни разгневанного лица отца, ни перепуганной домработницы, тщетно пытающейся успокоить ее. Даже не почувствовала, как вонзилась в руку тонкая игла, уносящая в небытие.

– Она будет спать. Долго, – доктор кивнул старому знакомому, протягивая флакон с прозрачной жидкостью. – Когда проснется, дашь это лекарство. Все будет хорошо. Дети быстро забывают о потерях, даже если уходят близкие люди. Купи ей какую-то игрушку и веди себя поласковей.

На новую, дорогущую куклу Катя не взглянула. Тихо спросила у отца, застывшего в углу кровати:

– Бабушку… похоронили?

Тот кивнул, пряча глаза.

– Вчера.

Она отвернулась к окну. Слез не было. Только жгучая, непривычная боль давила где-то глубоко внутри. Рядом с сердцем. Или прямо в нем.

– Я устала, папа. Хочу спать.

– Спи… Я погашу свет, чтоб не мешал тебе.

Мужчина тронул губами ее лоб, торопливо поднимаясь с постели и даже не скрывая своего желания уйти как можно скорее.

Катя закрыла глаза, сглатывая горьким ком. Прошептала в темноту:

– Я запомню, ба, все, что ты сказала. И буду ждать.

Этот сон в ту ночь она увидела впервые, но далеко не в последний раз. Шелест изумрудного прибоя, пенное буйство волн. Горячие губы, стирающие слезы с ее глаз. Сильные руки, сжимающие так, как к ней не прикасался отец. Нежнее объятий матери в обрывках ее воспоминаний. Надежней бабушкиных рук. С этим человеком она чувствовала себя легко и спокойно, как никогда и ни с кем прежде. Только его лицо так и не смогла рассмотреть. Но это было неважно. Она подождет сколько потребуется, ведь ее бабуля не ошибается.