Манечка поморщилась.
– Ну можно я выключу уже этого Шуберта? Громко, – она потянулась убавить звук.
Светланин «мини купер», красный с белой крышей, ворчал, толкаясь в пробке на Московском проспекте из Пулково – неудачное время для прилёта, утренний час-пик.
Перестраиваясь в левый ряд, Светлана поймала в лобовом стекле блик яркого, цвета весенней зелени, Манечкиного плаща и тихонько вздохнула. Плащ бросал вызов петербургской мороси и пасмурному общему настрою. Почему так всё не поровну раздали на небесах? У Манечки широко расставленные глаза разного цвета, один серый, другой зелёный, кожа как фарфор, на щеках тёмные жилки просвечивают, ходит она чуть вразвалочку, к тому же пухленькая – говорит, дедушка в детстве перекармливал конфетами, – а энергии её хватило бы на трёх таких, как Светлана.
В школе они дружили, после восьмого класса их разнесла жизнь, потом Манечка вынырнула, не изменившись фигурой и лицом, моментально очаровывая всех окружающих мужчин, перескакивая из одного бурного романа в другой, и опять потащила Светлану за собой, как деловитый муравей.
На момент второго появления Манечки Светлана пыталась развестись с мужем. Делёж имущества неожиданно затянул и увлёк обе стороны. Машину Светлане удалось отвоевать, но грозил переезд к маме в коммуналку. У Манечки как нельзя кстати оказалась свободная квартира на Васильевском, окнами в тёмный двор, зато просторная и с высокими потолками. Как-то естественно было решено, что Светлана может временно здесь пожить. Тем более Манечка бывала в Петербурге даже не каждый месяц и то кратко, наездами. Светлана преподавала сольфеджио в музыкальной школе, по местным меркам недалеко, на Приморской. Любила она только классическую музыку.
Расплачиваться приходилось встречами Манечки в аэропорту – та специально старалась подгадывать так, чтобы у Светланы был свободный день. Обычно из аэропорта надо было заехать в пару-тройку мест, что-то забрать, посмотреть, с кем-то встретиться. Вечера тоже, считай, были потеряны – клуб, ресторан, театр, Манечкины друзья или общие школьные. «Культурная столица – значит, и культурная программа!» – Светлана роптала про себя, но до открытого бунта или манифеста не доходило, ей нравилась квартира и какой-то особый воздух в ней: Манечка увлекалась антиквариатом и искала старую мебель, книги и безделушки в каждый свой приезд. У неё образовались связи в антикварных магазинчиках на Невском и Миллионной, знакомства среди завсегдатаев блошиного рынка на Удельной, у рельсов. Мебельные находки передавались проверенному реставратору. Стульями, приставными кофейными столиками, консолями, витринками постепенно заполнились комната, прихожая и кухня. В квартире теперь пахло лаком, древним деревом, библиотекой и политурой.
Место для парковки нашлось близко к парадной. Манечка достала из багажника объёмистую коробку. От неискренне предложенной Светланой помощи она отмахнулась.
– Лёгкая. И там хрупкое. В самолёте в багаж хотели забрать – я защитила. Лучше сама уроню и разобью, чем буду тебя потом ругать.
Светлана сразу же пошла готовить кофе, по много лет назад придуманному рецепту: достать зерна из морозилки – пожужжать кофемолкой – три с горкой ложки – щепотка сахара – пара крупинок соли – залить холодной водой – поставить старую медную джезву на маленький огонь – следить за пенкой, одновременно подставив две толстостенные чашки под кран, под струю горячей воды, потому что кофе хорош только в тёплой чашке – держать наготове кубик льда – добавить в джезву, когда будет закипать, чтобы осадить пенку – снова дать закипеть – снять с огня. В вазочке отдельно – миндальные пирожные. Светлана старалась их печь к каждому приезду подруги. Манечка в это время, не сняв плащ и туфли, шуршала упаковкой, разворачивала и сбрасывала на пол слои папиросной бумаги.
– Вот, – распрямилась она. – Не красота ли? Я себе на день рождения заказала, давно таких искала. И – смотри!
Две крохотные фарфоровые девочки в пышных розовых коротких платьицах, одна сидит на качелях – доске, перекинутой через пенёк, вторая старательно усаживает на другую половину качелей чёрного лохматого щенка. Всё в цветочках, зелени. Яркие краски, кружева. Румянец на пухленьких щёчках. Тонкие пальчики. Тёмные локоны.
Манечка открыла ключом одну из витринок в простенке кухни, сложила руки и залюбовалась.
– Куда бы их? Вот эти малыши, переставлю-ка я их вот на эту полку, подальше, пониже – уж слишком барочны, как из театра. Но всё равно не удержалась тогда, купила на Итальянской, в том подвальчике, помнишь? У мальчика паричок пудреный. Смотри, какой он важный! И роза в руке. И его подружка – девочка в капоре таком высоком – не представляю, как можно было носить, голова заболит же! Это Энс, довоенный – видишь, зелёное клеймо, подглазурное, расписаны воздушно, как будто акварелью. А после тридцатых-сороковых годов у них клеймили синей мельницей. Хотя, конечно, у этой, мельничной, мануфактуры мне попугаи больше нравятся. У Энса вообще птицы великолепные, как думаешь? А детишки лучше дрезденские, кружевные, как вот девочки. Идите сюда, мои хорошие. Тут вам будет уютно, в компании.
– Торт хочешь? У меня, кажется, остался с позавчерашнего, – Светлана боком протиснулась к холодильнику, по дороге случайно задев открытую дверцу витринки, и задумчиво посмотрела на остатки торта. – Ой, тут на двоих не хватит. Наверное.
– Нет, спасибо, я не хочу, я плюшку в самолёте съела. Сейчас кофе… Подожди. А вот таких кружевниц в пятидесятые годы американцы вывозили из Германии чемоданами, в подарок родне. Сейчас на интернет-аукционах продают наследство, поколение сменилось, у кого-то под новый интерьер не подходит. Но скоро эта красота закончится, будет вообще раритет. Жаль – кружево быстро старится. Если неправильно хранить, оно темнеет, сереет, грустит. Знаешь, его ведь делали из настоящих кружев, из ткани. Рецепт в дрезденских мануфактурах впервые придумали, держали в тайне. Кружевное полотно пропитывают фарфоровой массой, укладывают в форме юбочки, манжет. Потом ткань в печке сгорает, а белая красота остаётся. Разумеется, одно неловкое движение… и половины юбки нету…
Фарфоровые детишки на четырёх полках витрины с гнутыми ножками и обитой красным бархатом задней стенкой занимались своими делами. Девчонка-пупсик присела, испугалась цыплёнка. Малышка с красным бантиком на макушке протянула руку – срывает ландыш. Три маленькие танцовщицы в реверансе. Ещё одна малютка держит письмо, спрятав за спину, – застеснялась.
Манечка не торопясь закрыла дверцу, повернула резной ключ, присела к столику, потянулась за кофе. Сказала:
– Знаешь, у сестры моей бабушки были две девочки, дочки-двойняшки. В сороковом году родились. Бабушка на фронт ушла, добровольцем, медсестрой, в семнадцать лет. Жили все они где-то тут, на Васильевском, восемнадцатая линия, а номер дома не знаю. В блокаду сгинули… все, и сестра, и маленькие. Эвакуировать их наверняка не успели. Бабушка про них не говорила ничего. Мне мама рассказала. После того уже, как бабушки не стало. И вот я представляю иногда, что они, эти девочки, выросли, состарились, а я к ним приезжаю сюда. Или мы в кофейню, в «Идеальную чашку», с ними ходим, напротив Казанского. А они – такие две чудные старушки, друг на друга похожи, обе в костюмах таких старомодных, в шляпках с цветами.
Она взглянула еще раз на витрину со статуэтками, отодвинула чашку, поднялась.
– Ну пошли, Светик. Благодарю за кофе. Мне к двум часам на совещание, подбросишь? А вечером – в Fish Fabrique сходим, ладно? Там сегодня «Серебряная Свадьба» выступает – Петька звонил, отчитался, что билеты достал.
– Здрасьте, а вы не скажете, в какой аудитории сейчас будет группа И-213В? А то я в расписании не нашла.
Валентина Борисовна пробурчала, стуча по клавишам:
– Там на стенде разве нет?
Она посмотрела поверх монитора. Пигалица, очочки в несерьёзной какой-то оправе, сарафанчик колокольчиком, цвета хаки, с широким поясом, в руках папка коричневой кожи с застёжками и оранжевой наклейкой.
– А ты новенькая? На второй курс, говоришь? Как фамилия?
– Вообще-то я преподаватель. Английского.
– Ой, это тебя на второй курс прислали? – новость совсем не обрадовала Валентину Борисовну. – Что ж они, постарше кого не нашли? Знают ведь, это наши повара… Там ребята сложные, не справишься.
Девочка поднялась на носочки и прижала руку ко рту.
– Звать-то тебя как?
– Алина… Петровна…
– Триста двенадцатая аудитория. Давай, с богом, уже через минуту пара начинается. Вот Соня тебя проводит. Софья Михална, быстренько проводи девочку в триста двенадцатую, а то заблудится.
Соня, второй секретарь, покладисто кивнула, встала и придержала Алине дверь.
– Ты недавно тут?
– Я кандидатскую пишу, здесь на полставки, научный руководитель попросил.
– Да, приколист твой научный руководитель. Эта группа такая. Все знают. Надежда русской кухни. Шеф-повара, одно слово. Талантливые, все говорят, но упёртые. В прошлом году у них с вашим завкафедрой с иняза, он у них вёл, конфликт был – они его выжили! К ректору ходили. Петиции писали. Они и уйти могут с пары всем табором, если опоздаешь. Ты им зачёты обещай, и письменные работы давай, они изводить не будут тогда. Может быть.
– Спасибо. Хорошо. Это вот здесь, эта дверь, да?
***
Иванов сидел на подоконнике вполоборота к двери. Он зацепился ногами за спинку стула и излагал всем, кто желал слушать, как он провёл лето. Лето выдалось на редкость бурным. При этом он гипнотизировал взглядом двух однокурсниц на задней парте – Инну и Марину, единственных девочек в группе. Рассказывал он увлечённо, девочки хихикали, остальные ребята разбрелись по классу, поэтому Алину Петровну сначала никто в аудитории не заметил. Та процокала каблуками к учительскому столу, аккуратно положила папочку на край, сосредоточенно поправила ее – чтобы ровнее. Иванов повернулся и с грохотом спустился с подоконника, осев на стул и ссутулившись. Остальные тоже расселись по местам. Алина Петровна продолжала стоять: смирно, расправив плечи и глядя на ребят.
– Ой, а вы кто? – спросил наконец Борисов.
– Здравствуйте. Меня зовут Алина Петровна, я ваш новый преподаватель английского языка. Это у вас заключительный год, английского потом больше не будет, поэтому работать придётся много, в конце семестра зачёт, по результатам года экзамен, – протараторила учительница. – Сейчас, сегодня, мы должны будем с вами познакомиться и провести аттестацию, какой у вас уровень знаний, и, уже исходя из этого, я построю учебную программу, потому что та, по которой предлагается работать, просто ни в какие ворота…
Алексеев, местный балагур, качаясь на стуле, пропел:
– Ааа-лина Петровна, давайте знакомиться, мы готовы. А вот насчёт учебной программы… Ну её. Мы же повара будущие. На фига нам учебная программа, мы про ложки-поварёшки и без вашего английского.
– Хм. Не могли бы вы представиться? И не раскачиваться на стуле? Дурная привычка. А то был у нас в институте, на первом курсе, один случай. Профессор языкознания на стуле качался, когда зачёт принимал, и упал! Вот мы все затаились – то ли бежать на помощь, то ли смеяться, то ли нет. А он из-под стола вылез, отряхнулся и говорит: «Что вы не смеётесь, ведь смешно же!»
Алексеев сильно покачнулся на стуле и рухнул под стол. Все засмеялись. Вылезая, он бурчал: «Это вы специально, сглазили».
– Хм. Ещё у кого-то есть какие-то вопросы или предложения по учебному процессу?
– А про личную жизнь можно? – растягивая слова, спросил Иванов.
– Можно, почему нет.
– Тогда рассказывайте.
Инна подтолкнула Марину локтем.
Алина Петровна подняла бровь.
– Вот, например, вы замужем? – продолжал Иванов.
– Нет, не замужем.
– А жених у вас есть?
Инна нагнулась под парту и заикала от смеха. Марина стала хлопать её по спине, приговаривая: «Ну тише, тише!»
– Не нравится мне это слово – жених, – поправляя очки, сказала Алина Петровна.
– Ну как это у вас, по-английски, бойфренд? Есть? – не сдавался Иванов.
– Ну что ты пристал к человеку, – возмутился вдруг Борисов. – Не смущай её.
– Молодой человек есть, – отчеканила Алина Петровна. – Зовут Анатолий. Мы планируем пожениться летом. Ещё личные вопросы?
– А чем вы увлекаетесь? – не сдавался Иванов. – Музыку любите?
– Да, музыку люблю.
– И что слушаете? – заинтересовался Алексеев.
– Разное. The Doors, Deep Purple, Pink Floyd. Классику, в общем.
– Хм, Пинк флойд, – повторил Иванов. – А вы помните, может быть, у них есть песня такая? We do not need no education.
– Ну да, знаю. Думаю, вам там больше всего нравятся строчки: Teachers, leave us, kids, alone. Но, к сожалению, не могу оставить вас в покое. У нас с вами большие планы на этот год.
– Бросьте, зачем поварам английский? – пропищала Инна.
– Ребят, я уже поняла, да и мне в деканате рассказали, что вы – творческие, талантливые люди. У вас всех большое будущее. Сейчас шеф-повара нарасхват. Если на стажировку пригласят? Или работать? Или устроитесь в ресторан, а шеф – иностранец? Вы должны, просто-таки обязаны по своей специальности всю терминологию знать, блюда, ингредиенты, инструменты, ложки-поварёшки, как вы сказали сейчас, чтобы от зубов отскакивало. Грамматику – необязательно, дело наживное, а вот лексику… Слова… На английском, а в идеале – еще и на французском, итальянском – ну он простой, немецком…
– Ингредиенты… На немецком… Ну вы, простите, загнули, – удивился Борисов.
– Да-да, обязательно! А то будете посуду мыть. Много лет. Или в столовке работать. В институтской. Вот. – Она достала из папки толстую книжку в яркой обложке. – Список мишленовских ресторанов Франции. Мы с Толей были вот здесь и здесь. Этим летом. Тут закладки. Вот здесь, в Марселе, – она перелистала книжку, нашла карту, показала, где Марсель, – здесь лучший в мире буйабес.
– Рыбный суп, – подсказала Инна.
– Да, рыбный. Вкусный – просто невозможно. Кстати, знаете, откуда название?
– Откуда? – в один голос спросили девочки.
– Boil, – Алина Петровна взмахнула руками, – кипятить – вначале он должен сильно кипеть, а потом – baisse – уменьшаете огонь, так! И вот, марсельские повара свой рецепт держат в секрете много поколений. И ещё там, рядом, прекрасные moules.
– Что-что? – спросил Иванов.
– Moules, мидии, – подсказала Марина. – Я их ела. Вкусно.
– Точно, мидии. В соусе с вином. Французы на набережной в очередь выстраиваются, номерки на руках пишут. На зависть соседним заведениям. В чём секрет? Интересно?
Ребята слушали.
– Вот ещё меню, мне Толя привез, из Англии, из ресторана «The Fat Duck». Молекулярная кухня. Кто скажет, что это такое?
– Ну это просто…
– Ну да, по названию просто. Мороженое из свёклы. А на вкус…
– Можно меню? – спросил Борисов и сам заулыбался, как это у него получилось. Меню передавали друг другу, вертели, разбирали слова и даже пробовали понюхать.
– А вы много по ресторанам ходите? – завистливо спросила Марина.
О проекте
О подписке