Глава 16

(Настя)

– Матерь божья… – вырывается у нас синхронно и с одинаковой интонацией. Элиас вытирает слезу в уголке глаза. Белки у него красные, будто неделю плакал.

– Ты что тут делаешь, Никольская?

– В туалете сижу, Бергман! – рявкаю я., – в который ты нагло ломился! И работаю!

– В толчке работаешь?! Ты дурная. Отойди, – он отпихивает меня в сторону своим накачанным телом и открывает кран. Со стоном плещет воду себе в лицо, промывая глаза, – Ты, мать твою, не могла сказать, что занято? Запираться надо!

Его одеколон перебивает вонь Морского бриза, щекочет мне нос, и мне хочется сострить что-нибудь в духе его вчерашней фразочки про шампунь с запахом освежителя. От него несет сегодня просто термоядерной смесью.

Так, ладно. Это именно меня застали сегодня в туалете, а не его, поэтому, не в моем положении особо острить.

А чего он спрашивал-то вообще?

Элиас фыркает, сдувая капли воды с носа и смотрит на себя в зеркало, опираясь руками на край раковины.

Что-то мне подсказывает, что каждое утро он читает мантру своему отражению в зеркале – «я самая обаятельная и привлекательная!».

– Я могу воспользоваться санузлом, Никольская? – доносится, как сквозь вату, голос бывшего друга, – Или ты посмотреть хочешь?

– Ты совсем ку-ку? – вырывается у меня, – это ты, что ли, ресторан покупаешь?

– Я терпеть не могу ресторанный бизнес, – Элиас усмехается, – нет, конечно.

– Тогда что…

Он поворачивается ко мне и я ошарашенно открываю рот.

– Слушай, Никольская, я реально хочу в туалет… что? Что ты на меня смотришь?

– Ммм… у тебя такое лицо и было? – интересуюсь задумчиво я, а мужчина быстро шкрябает пальцами по красным пятнам на щеке, которые, кажется, увеличиваются в размерах.

– Какое, блин?!

– В зеркало посмотри. На левой стороне.

Он поворачивается к зеркалу одной стороной и удивленно поднимает брови. Потом пальцем чешет глаз.

– Твою мать… – тихо произносит Элиас и проводит рукой по лицу, а потом яростно трет его ладонью.

В коридоре раздается цокот каблучков. Я оглядываюсь, и в этот момент из-за поворота выплывает владелица с хищной улыбкой на полных губах.

– Элиас… – мурлычет она, а потом неожиданно замечает меня, и ярко подведенные глаза сощуриваются, – Анастасия! Ты что тут забыла?!

Застрелиться. В смысле – «что я забыла в служебном туалете»?! Прямо сказать или намекнуть?

Хотя, по ее взглядам, которые то и дело она кидает в сторону мужчины, я понимаю, что ее больше интересует – что же я забыла именно с ним. Плюс я улавливаю от нее знакомые нотки духов… именно такие нотки я и учуяла от Элиаса. Это не у него мерзкий одеколон, а такая фиговая мешанина из их запахов получилась. Которыми они обменялись, видимо, при достаточно близком контакте. Фу. Ясненько.

– Очередь в туалет, Регина Павловна, – сообщаю я ей спокойно, а она поджимает бордовые губы.

– Ты в чем пришла на работу? Где твоя форма?

– Простите. Только что порвалась.

– Боже… вот поэтому я и хочу серьезно взяться за свой бизнес, Элиас, – Регина со вздохом закатывает глаза, – посмотри только на них – прутся на работу в чем попало. И это администратор зала! Гостей встречает! Наверное, мне и впрямь не хватает мужской руки… если сотрудники настолько распустились…

Я возмущенно открываю рот, из которого готовится сорваться фраза про мой законный выходной, а Регина картинно прикладывает руку к груди и поворачивается к Элиасу. Кажется, она хочет и дальше построить из себя даму в беде, вот только вместо пламенной речи у нее вылетает громкий, высокий вскрик.

– Мама! Что с тобой?!

Элиас мрачно смотрит на меня. Запускает руку под футболку и чешет свои кубики. Уверена – они у него есть. И даже с крапивницей выглядят прекрасно.

– Твой хренов чай, Регина, – цедит Элиас, а девушка краснеет до корней волос, – что в нем было?

– Но… чай… просто чай…

– Беги теперь за антигистаминным, пока я не сдох от отека Квинке.

Регина, вытаращив глаза, круто разворачивается на каблуках и послушно убегает, абсолютно позабыв обо мне. Я провожаю ее взглядом. Да, вот она – сила любви…

– Хотя, подозреваю, что на самом деле это твой хренов освежитель, Никольская, – вырывает меня из раздумий голос мужчины. Он смотрит на меня и яростно продолжает раздирать кожу, – тебе конец.

Он внезапно хватается за край футболки и задирает ее, рассматривая себя в зеркало, а моя челюсть стремится к полу. Да черт бы тебя побрал! Это что, мой старый толстый друг Элиас?! А?!

– О, блин, – выдает он, рассматривая россыпь крапивницы на теле, и я мысленно вторю ему. О, блин. Видимо, Элиас сполна отработал какие-то свои кармические задолженности, прожив десяток лет толстяком. Иначе я не могу придумать, каким образом колобок превратился в мачо с обложки журнала, если, конечно, хирурги не научились делать пластические операции на теле, рисуя силиконом рельеф.

– Никольская… – он смотрит на мой приоткрытый от удивления рот, – мы же были друзьями когда-то?

Я с усилием захлопываю челюсть.

– Ну, да. А к чему вопрос?

– Почеши меня, а? По старой дружбе. Или я сейчас точно сдохну.

Глава 17.

(Настя)

Шутит он, что ли? Я смотрю на него, как на придурка.

– Никольская, БЫСТРЕЕ. Пожалуйста, блин, – Элиас пытается завести руку за спину и почесать между лопаток. Но на этот трюк не каждый способен. Конкретно ему не удается, и у меня вырывается смешок.

– Мне надо работать, Бергман. Почеши себя сам. Аллергия так быстро не проявляется, так что это не моя вина. Пока.

– У меня, кажется, язык распух. И дышать сложновато…

– Черт, Бергман! – я подскакиваю к нему, и заглядываю в лицо, пытаясь найти признаки отека Квинке. Вроде ничего такого… просто красивое, зараза, лицо. Он, наверное, и в детстве оказался бы очень симпатичным, если б не лишний вес. Перед глазами то и дело всплывает образ прежнего Элиаса, и я констатирую с грустью, что да, так и есть.

К сожалению, дети многое не замечают. Я пытаюсь вспомнить того парня, в которого была тогда влюблена, и… он явно проиграл бы Элиасу сейчас.

– Никольская… – бывший друг детства часто дышит, хватаясь за горло, и смотрит на меня довольно несчастным взглядом серых глаз, – помоги…

– Так, дыши спокойнее, – растерянно говорю я. Тяну руку, открываю кран с горячей водой, и пихаю эту гору рельефных мышц ниже к раковине, от которой поднимается пар, – попытайся успокоиться и отвлечься. Я вызываю скорую.

– Нет, – он хватает меня за запястье, когда я тянусь за телефоном и ловит мой изумленный взгляд, – все нормально. У меня с детства астма. Сейчас отпустит. Почеши, чтобы я отвлекся.

Чего?! Какая нахрен астма?! Не было у него астмы! Я настолько в шоке, что послушно прикасаюсь к его спине и скребу ногтями. Так, нет, это точно не силикон. Мышцы свои, тверденькие. Боже, насколько он до этого упал в моих глазах, и все равно разум то и дело отмечает, что он хорош собой.

– Сильнее, Никольская. Мне щекотно.

– Я и так вроде…

– Представь, будто мы с тобой в одной постели, и ты раздираешь мне спину от наслажде… ааай, черт, – Бергман вздрагивает, открывает глаза, хотя секунду до этого довольно жмурился, и смотрит на меня с укором, – полегче.

– Не о том болтаешь, Элиас, – говорю ему я, глядя, как на коже вспыхивают четыре алые полосы. И замираю, разглядывая его спину. Прикасаюсь к белым шрамам на ней, и провожу по ним пальцем, не задумываясь, что это может выглядеть странно, – откуда они у тебя?

Я ловлю его внезапно заледеневший взгляд в отражении зеркала напротив и тут же убираю руку. Нашла чего спросить, Настя. Какая тебе разница вообще?

Элиас криво усмехается и одергивает футболку.

– Извини, – произношу я, – не мое дело.

– Ну что ты, Никольская, – ехидно произносит бывший друг, – почему не твое? Это с выпускного.

Я хмурюсь, глядя на него. Мне становится не по себе, когда Элиас упоминает прошлое. Как с выпускного? Артем и его друзья сделали что-то еще?…

– Ты не знала? – приподнимает бровь мужчина.

– Тебе сломали ребра и было сотрясение… – аккуратно пожимаю я плечом, – это все, что я знаю.

Он снова приподнимает уголок губ в кривой улыбке.

– Один из твоих друзей пнул меня в живот, – спокойно начинает перечислять он, – второй ударил с локтя в лицо и сломал нос, когда я попытался ответить. Я упал назад и напоролся спиной на осколки бутылок, из-за того, что какие-то придурки любили по ночам бухать, грея задницу на теплотрассе возле школы. И приложился головой о бортик. Мне еще пару раз прилетело по ребрам, пока эти идиоты не доперли, что что-то не так.

Я нервно выдыхаю.

– Я поняла, Элиас. Прости.

– Никольская, – он издает смешок, – дофига лет прошло, чтобы извиняться.

– Я не особо знала подробности. И то мне сказали, что у тебя было сотрясение и ребра сломаны, поэтому ты пролежал долго в больнице.

– Отчасти из-за этого.

– А из-за чего еще? – спрашиваю я удивленно.

– Настя, – Элиас иронично смотрит на меня, сложив руки на груди, – тебе правда интересно? Могла бы позвонить тогда и узнать. У меня было заражение крови и я чуть не умер. Короче, это был самый чумовой выпускной в моей жизни.

– Я звонила! – возмущенно повторяю я, – и писала. Я отправила тебе кучу текстовых полотен в смсках, где извинялась и спрашивала – могу ли я объясниться перед тобой! Я даже заходила пару раз, а твоя мама грубо попросила меня больше не появляться.

Кажется, это для него новость, потому что на лицо мужчины на секунду наплывает недоуменное выражение, которое он успешно в ту же секунду прячет. Но я успеваю его заметить.

– Что? – я пожимаю плечами, – я так понимаю, тебе решили об этом не говорить? Короче, – я отмахиваюсь, – Элиас, мы уже давно выросли и сейчас перетирать прошлое уже глупо. У тебя уже закончалась астма и крапивница? – я усмехаюсь, – тогда я пойду. Хорошего дня. Спасибо за интересный разговор по душам в туалете.

– Ну, нет, Никольская, – несется мне в спину, когда я разворачиваюсь и ухожу, – мы не закончили говорить.

– Поговори с психологом, – отзываюсь я, ускоряя шаг.

– Я выкуплю это чертово кафе и буду над тобой издеваться, если ты не остановишься.

Я возмущенно торможу. Слов нет! Я, похоже, выросла, а этот ведет себя как богатенький подросток!

– Да? – мой голос сочится ехидством, когда я оборачиваюсь и встречаюсь с ухмылкой бывшего друга. Он подпирает плечом косяк двери, – ты же терпеть не можешь ресторанный бизнес?

– Открою здесь стриптиз-клуб и поставлю тебя администратором зала.

Я изгибаю бровь.

– Администраторам в стриптиз-клубе платят больше. Прекрасная идея. Валяй.

– И введу рабочую форму, – фыркает Элиас, прекращая подпирать косяк и идет медленно ко мне, – короткие юбки и блузки с декольте.

– И еще одна отличная идея. Летом будет не жарко.

– А в договоре пропишу обязательный интим с начальником, – Элиас останавливается напротив меня и улыбается.

– И у тебя будет интим с трудовой инспекцией. Элиас, ты сейчас явно блефуешь, – парирую я, усмехнувшись. Мужчина закатывает устало глаза, я собираюсь улизнуть, пока он видит только потолок, но мой маневр преграждает рука, грохнувшая ладонью в стену.

– Куда?

– Слушай, просто отстань. Ты ведешь себя, как подросток, – я пытаюсь его обойти, но он преграждает мне путь со всех сторон, упираясь обеими руками в стену за моей спиной. Я ощущаю себя неуютно. Наши весовые категории сейчас крайне неравны, – Боже, да что тебе надо от меня?

– Поцелу-уй меня, Никольская, – с усмешкой тянет Элиас, склоняясь надо мной, как хищный коршун над зайчонком, и я настороженно наблюдаю за ним, – я ночами не спал все эти пятнадцать лет. Сжимал простыню в зубах, мечтая о тебе.

– Придурок, – выдыхаю я, отступая, – ты что несешь?

– И каждое утро вспоминал тебя… В душе.

– Ты точно тогда головой приложился, Элиас, – я пытаюсь пройти сквозь стену, но она больно плотная для таких маневров. Пока Бергман пытается зажать меня в уголке, и, кажется, вдыхает запах моего дурацкого шампуня с нотками освежителя, – я тебе сейчас снова врежу.

– Я разрешу тебе делать со мной, что захочешь, Настя. Хочешь, куплю наручники?

– Лучше намордник купи себе!

– Давай выпьем сегодня чашечку чего-нибудь где-нибудь? – этот наглец нагло трется носом об мою шею, оставляя на коже предательские мурашки, – и я тогда сейчас отстану от тебя. До вечера.

– Боже! – я кладу руку ему на лицо и пытаюсь его отодвинуть, – Бергман, курсы пикаперства, которые ты прошел, дико хреновые!

– Никольская… – он сбрасывает мою руку и насмешливо смотрит на меня, продолжая нести дичь прямо в лицо. Ни один мускул не дрогает! – если ты мне откажешь, я распечатаю твою фотку и повешу в спальне. И буду думать о тебе чаще.

– Господи, хорошо, давай чего-нибудь выпьем, только замолчи и отстань!

– Супер, – Элиас выпрямляется, как ни в чем не бывало, и спокойно смотрит на меня, – заеду за тобой после работы. До вечера, Никольская.

Он разворачивается и уходит, насвистывая какую-то мелодию, а я остаюсь торчать одна, хлопая глазами. Точно ненормальный.