Нет-нет, все описанные ужасы по нынешним временам вовсе не выглядят страшными, даже скорее несколько наивными. Но для 1794 года...
Это классический образец литературной «готики», в котором собрано всё то, что сначала станет визитной карточкой европейского готического романа, а позже перейдёт в разряд штампов. Мрачный полуразрушенный замок, глухие стоны и завывание ветра в его анфиладах, таинственный портрет под черным покрывалом, мертвецы, привидения... Безлюдная ночная лощина, тёмный лес, наполненный ужасающими звуками, разбойники, их жертвы... Тщательно соблюден антураж, подобающий «роману тайн». И сюжет тоже перейдёт позже в область традиции: страшные семейные тайны, гонимая и страждущая добродетельная героиня, угнетающий ее проходимец («надменный, властный и острый пронизывающий взгляд»), преступные намерения которого движут действие, бескорыстный и преданный спаситель... Всё вполне ожидаемо, и совершенно понятно, почему подобные истории были так привлекательны для читателей конца XVIII – начала XIX века. Но вот тут у меня случился неожиданный инсайт.
Дело в том, что героиня готического романа мне всегда представлялась существом, трепещущим от страха и пассивно ожидающим чудесного избавления от власти преступника. Этакая нежная фиалка, беспрестанно проливающая слёзы, падающая в обмороки и возносящая горячие мольбы к небу. А вот и нет! Юная Эмилия Сент-Обер оказалась девицей достаточно решительной и смелой. Отец с детства воспитывал в ней не только добродетель, но и самообладание, которое,как он полагал, помогает избежать порочных соблазнов, а его отсутствие может привести к дурным последствиям. «Всякое излишество вредно», даже печаль по умершей матери, так как это проявление эгоизма, – внушал он дочери.
«Старайся с помощью разума победить своё горе»,
– советовал ей, предостерегая Эмилию от излишней чувствительности. Этот совет он повторяет и перед смертью, добавляя,что всякое доброе дело достойнее чувствительности. То есть он выступает за активную добродетель, считая жалость вместо деятельной помощи преступной и безнравственной. Такой вот идеал эпохи Просвещения. И Эмилия сохраняет верность отцовским наставлениям, обнаруживает качества, которые столь дороги ее отцу.
Попав вместе со своей глупой тёткой фактически в плен к итальянцу Монтони, безжалостному негодяю, жаждущему завладеть тёткиными поместьями на правах ее новоиспеченного мужа, Эмилия не сдаётся на милость победителя, активно отстаивает своё достоинство, сопротивляется продаже ее в жёны графу, требует от Монтони заботы о заболевшей родственнице, ее достойного погребения после смерти, настаивает на своём отъезде из Удольфо. Девушка достаточно смело для ее возраста и жизненного опыта осматривает потаенные комнаты таинственного замка, заглядывает в страшные закоулки, а встретив или услышав что-то ужасное, не лишается тут же чувств, а стремится объяснить всё с точки зрения здравого смысла. Прямо снимаю шляпу перед такой барышней и ее невероятным самообладанием! Ее счастье – логичный результат ее высоких нравственных принципов, жизненной активности, разумного отношения к действительности, веры в добрые свойства человеческой натуры, как в случае с Воланкуром.