– Да, – подтвердил аббат, – селедку у нас едят много и с удовольствием, причем во всех слоях общества. Должен вам сказать, ваша светлость, что кулинария является монашеской сферой. Мой брат, я вижу, недоволен мной, но это правда. Я несколько лет был аббатом в бургундском монастыре Мон-Сан-Мари, так вот там хранится огромный фолиант, в который монахи вот уже более четырех столетий записывают рецепты и наставления по ведению хозяйства. И что удивительно, каждое поколение вносит что-то новое! Чем меньше выбор продуктов, тем больше фантазия. Тем, кто каждый день ест свежую дичь, не надо придумывать 150 способов приготовления яиц, которые в том монастыре составляют львиную долю пропитания.

– А что бы вы, преподобный отец, отнесли к местным особенностям, помимо любви к селедке? – поинтересовалась Маргарет.

– Ну, стол бургундских герцогов ничем не отличается от королевских столов Европы, может, только получше будет. Но в целом различия, конечно, есть. Мы едим больше пирогов, любим их обжаренными в масле или растопленном сале. Много используем горчицу, даже когда не надо. Любим добавлять фрукты к рыбе и мясу. Да, и конечно, пиво. Вы въехали на его территорию. Нет, вино у нас тоже любят, но большинство отдает предпочтение ячменному напитку, считая здешнее пиво лучшим в мире. Я с этим соглашусь.

Епископ не принимал большого участия в этой гастрономической беседе. Сам он ел мало, но никого не торопил, обед протекал неспешно. В конце подали фрукты, среди них были айва, груши, апельсины и лимоны. В конце обеда он пригласил Маргарет в библиотеку, «посмотреть на другие чудеса Камбре», как он выразился. Неутомимый в своем любопытстве Молине попросился пойти с ними, что не вызвало большого восторга у епископа, однако он не возражал.

– У нас в библиотеке хранится удивительный документ, думаю, он будет вам интересен. Это так называемая Ирландская гомилия, относящаяся к VII веку. Гомилия, – добавил епископ в ответ на недоумение во взгляде юной герцогини, – это древнейшая форма проповеди, содержащая толкование Священного Писания. Она уникальна еще и тем, что написана на староирландском, языке, вышедшем из употребления. Таких документов почти не сохранилось в Европе.

– К тому же, – добавил епископ Камбре, – я хочу познакомить вас с одним из моих секретарей. Он молод, сирота, был пострижен в монахи, боюсь, в основном от нужды и совершенно напрасно. Его больше интересуют знание, науки, книги. Он блестяще знает латынь и древнегреческий, прекрасно пишет. Я взял его для переписки на латинском языке, я собираюсь в Рим, и мне нужен хороший секретарь.

Молине незаметно подмигнул Маргарет.

– К тому же он откровенно пропадал в том августинском монастыре, где я его обнаружил. Все ему там было чуждо, кроме библиотеки, где он и проводил все время, вызывая недовольство братии. Его зовут брат Гергард, но он, чудак, невзлюбил свое имя. Он был незаконнорожденный, но любимый сын своих покойных родителей, Гергард означает «желанный». Поиграв с переводами на латынь и греческий, он получил свое нынешнее имя – Дезидариус Эразмус, или Дезидарий Эразм из Роттердама (он родился в городке Гауда, пригороде Роттердама). Исключительно интересный человек! Я далеко не во всем разделяю его взгляды, но разговор с ним всегда приятен.

Библиотеки всегда вызывали у Маргарет особое чувство: ряды темных томов, особый запах, полумрак – все это создавало ощущение уюта и защищенности. Библиотека епархии Камбре впечатляла своим размером: помещение с высоким потолком, отдаленно напоминавшее церковное, вдоль стен большие стеллажи, заставленные огромными фолиантами. Несколько столов, на них были разложены тома, с которыми работали в настоящий момент, удобные кресла, лестницы для подъема на стеллажи – вот и вся мебель. На улице уже было темно, но в комнате достаточно светло: горели факелы в стене, на большом столе, к которому епископ подвел гостей, были зажжены свечи. Из полумрака вынырнула фигура монаха в черно-белом одеянии. Епископ представил его. Маргарет внимательно посмотрела на молодого секретаря: бледное лицо, тонкие губы, острый нос, глаза опущены, видно было, что ему неловко в обществе столь высоких гостей, а главное, они мешают его работе и вообще жизни. Сквозь застенчивость сквозило легкое раздражение.

Ирландская гомилия не произвела большого впечатления на герцогиню. Молине заинтересовался ею больше и забросал вопросами аббата де Бергена. Маргарет и епископ разговорились с Эразмусом. Епископу явно не терпелось навести его на какие-нибудь рассуждения, чтобы продемонстрировать герцогине свое очередное «чудо», Маргарет это было хорошо заметно. Понимал это и Эразм и потому, видимо, уходил от разговора и отмалчивался.

От обсуждения древнеирландского перешли к обсуждению темы изучения языков. Епископ поинтересовался, знает ли Маргарет фламандский язык, в ее свободном владении латынью он убедился, когда они рассматривали манускрипт, часть текстов которого была на этом языке. Маргарет призналась, что нет, в Амбуазе ее было обучать некому, а за тот месяц, что она провела в Мелене в обществе Молине и Жанны де Альвен, она успела выучить лишь несколько пословиц и названия тех цветов, что росли в саду замка.

– Я не хочу давать вам непрошеные советы, но поверьте моему опыту и политическому чутью, вам надо будет заняться фламандским. Знание родного языка – это ключ к сердцу подданных. В наших землях это имеет особое значение. Издревле здесь царит смешение языков. «И сказал Господь: вот, один народ, и один у всех язык; и вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать; сойдем же и смешаем там язык их, так чтобы один не понимал речи другого».

– Не знаю уж, за какие грехи, но Господь создал Новый Вавилон в нижних землях. Ведь помимо французского и фламандского, есть и много других, иногда соседние деревни плохо понимают друг друга. Посудите сами: есть еще и валлонский, пикардийский, шампанский, лотарингский, фламандский делится на восточный и западный, брабантский, лимбуржский, голландский, ну не говоря уже о немецком.

– Ваши предки весьма благоразумно говорили на двух языках со своим народом, – подтвердил аббат ван Берген, оторвавшийся от изучения манускрипта. – Иногда бывало, что во время торжественного въезда в тот или иной город, вы знаете, у нас тут на севере очень сильна традиция того, что называют «Радостный въезд», герцог произносил одну и ту же речь дважды – на французском и фламандском. Этим он оказывал уважение своему разноязычному народу.

– Невидимая и на первый взгляд незаметная борьба идет постоянно, – продолжил епископ, – у всех у нас есть два варианта имени: вот я, например, одинаково отзываюсь и на имя Анри де Берг, и на Хендрик ван Берген, коим я родился. Правда, отмечу, что это относится только к фламандским именам; те, кому посчастливилось родиться с франкоязычным, сохраняют его на всю жизнь.

– Знание языков крайне важно. Вспомните новозаветное сказание о том, что когда, с целью распространения Слова Господнего, потребовалось устранить препятствие, представляемое разноязычием для проповеди различным народам, то апостолам дан был дар языков, то есть восстановлена была некогда отнятая у людей способность понимать общечеловеческий язык. «И внезапно сделался шум с неба, как бы от несущегося сильного ветра, и наполнил весь дом, где они находились. И явились им разделяющиеся языки, как бы огненные, и почили по одному на каждом из них. И исполнились все Духа Святаго, и начали говорить на иных языках, как Дух давал им провещевать».

– А я люблю и продолжение, – не удержался Молине, – после этого чуда присутствовавшие при этом иудеи, «из всякого народа под небом», пришли в смятение, ибо каждый слышал апостолов, говорящих его наречием. Все удивлялись и не могли понять, как возможно такое, чтобы они говорили на всех языках сразу. «А иные, насмехаясь, говорили: они напились сладкого вина». Заметьте, как тонко подмечено: напившись вина, люди начинают понимать чужие языки. Ответ Петра тоже замечателен: «Они не пьяны, как вы думаете, ибо теперь третий час дня». Видимо, в Древней Иудее это было препятствием? Я однажды сочинил рондо…

Маргарет испугалась. Она посмотрела на епископа, и ей показалось, что он сейчас скажет что-то резкое. Аббат де Берген усмехнулся, видно было, что Молине его развлекает, но епископ потемнел лицом. И тут наконец-то раздался голос Эразма:

– Человек наделен великими благами, но мало их ценит. Так повелось издревле. В золотом веке человеческий род, не вооруженный никакими науками, жил, следуя указаниям одной природы. Какая, в самом деле, была нужда в грамматике, когда у всех был один общий язык и искусство речи служило лишь для того, чтобы люди понимали друг друга? Какую пользу могла принести диалектика, когда не существовало несходных мнений? Есть ли место риторике там, где никто не доставляет соседу никаких хлопот? К чему знание законов при отсутствии дурных нравов, от которых – в том нет сомнения – родились хорошие законы? Далее, древние люди были слишком богобоязненны, чтобы испытывать с нечестивым любопытством тайны природы, исчислять величину, движения и влияния небесных тел, пытаться проникнуть в сокровенные причины вещей; они сочли бы кощунством желание смертного человека сделаться мудрее, нежели то предопределено его жребием. А безумная мысль исследовать то, что находится за пределами небес, никому и в голову не приходила. Но по мере того, как первобытная невинность золотого века начала клониться к упадку, злые гении изобрели науки и искусства, впрочем, на первых порах весьма немногочисленные и усвоенные лишь немногими. Впоследствии суеверие халдеев и праздное легкомыслие греков присовокупили сюда множество новых орудий умственной пытки, и теперь одной грамматики за глаза хватит, чтобы обратить в сплошное мученье всю жизнь человека.

– Вы считаете науки наказанием Божиим? А знание языка? – Глаза епископа довольно заблестели, гроза миновала, его подопечный демонстрировал гостям свой необычный ум и рассудительность, чего он и добивался. – Разноязычие, согласно библейскому воззрению, есть наказание Божие, наложенное на людей с целью затруднить сношения их между собою, так как, в силу греховной наклонности сердца человеческого, подобными сношениями люди по преимуществу пользуются ко злу. Но Господь даровал человеку Разум, чтобы преодолеть это препятствие в случае необходимости.

– Разум присущ всем людям в отличие от иных существ. А кроме того, людям дан язык – лучший посредник для установления дружбы и согласия. Язык позволяет людям установить дружбу, согласие и взаимную любовь, потому что среди всех людей посеяны семена знаний и добродетелей, все люди наделены разумом, кротким и настроенным делать добро ближним, за исключением тех случаев, когда человек, охваченный похотью или преступными мыслями, словно опоенный зельем Цирцеи, превращается в зверя. Именно поэтому в народе принято называть человечным все то, что служит признаком благожелательного отношения людей друг к другу. Таким образом слово «человечный» обозначает нравственные, а не физические свойства человеческой природы. Всевозможными способами и путями природа учит людей согласию.

– Значит, вы признаете, что знание языка приводит-таки к взаимопониманию и установлению взаимного согласия.

– Увы, не только язык является препятствием, но и личное тщеславие каждого народа. У каждого из них есть свой повод для самолюбования. Британцы заявляют исключительные притязания на телесную красоту, музыкальное искусство и хороший стол. Шотландцы тешатся своим благородством и родством с королями, а также тонкостью ума. Французы только себе приписывают приятную обходительность. Парижане уверены, будто они превыше всех стоят в науке богословия. Итальянцы присвоили себе первенство в изящной литературе и красноречии, а посему пребывают в таком сладостном обольщении, что из всех смертных единственно лишь себя не почитают варварами. Этой блаженной мыслью более всех проникнуты римляне, которым доселе снятся приятные сны о Древнем Риме. Венецианцы счастливы сознанием своего знатного происхождения. Греки мнят себя творцами всех наук и приписывают себе достохвальные деяния древних героев. Турки, это скопище настоящих варваров, притязают на обладание единственно истинной религией и смеются над суеверием христиан. Но куда слаще самообольщение иудеев, которые доселе упорно ждут своего Мессию и цепко держатся за Моисея. Испанцы никому не согласны уступить в том, что касается воинской славы. Немцы бахвалятся высоким ростом и знанием магии.

На следующий день Маргарет со свитой задержалась с отъездом. Утром они все посетили мессу, удивительное сладкоголосое пение знаменитого хора собора Камбре проникло в самую душу герцогини. Потом гостеприимный хозяин настоял на обеде, который затянулся дольше, чем планировалось. Накануне ученая беседа продолжалась не менее двух часов, за обедом ее продолжили, но уже без Эразма. Молине был в восторге от молодого человека и его риторики. Резкие, категоричные высказывания доставили ему большое удовольствие. Сама Маргарет была настроена несколько более прохладно. Она понимала, что молодой человек позерствовал в пику собравшимся поглазеть на него. Все это собрание высокопоставленных людей явно не вызывало у него симпатии. В нем чувствовался бунтарский дух, возможно, вызванный молодостью и неопределенностью положения. Но и Маргарет была молода, смесь неуверенности в себе с ощущением превосходства не вызывала у нее сочувствия.

Выехали поздно, но Маргарет не волновалась. Июнь, темнело поздно, а до городка Бушен, где была намечена короткая промежуточная ночевка, было всего часа четыре езды. местность становилась все более болотистой и плоской. Наконец путники достигли владений герцога Бургундского. Маргарет попросила остановить карету и вышла. Перед нею журчал небольшой ручей, разделявший королевские и герцогские владения, была видна ветряная мельница. Девушка уже знала из рассказов Молине и Жанны, что в нижних землях много ветряных мельниц и используют их не столько для помола зерна, как во Франции, где, впрочем, эту функцию выполняли водяные мельницы, а для отвода излишков воды в каналы. Борьба с водой занимала важную часть здешней жизни, причем чем севернее и ближе к Голландии и Зеландии, тем эта борьба яростнее. Природа вообще, казалось, не была слишком благосклонна к этим землям. Может быть, от этого люди здесь были изобретательны и выносливы.

Вся эта довольно унылая картина – болота, местами островки невысоких кустарников, плоская земля, еще и погода испортилась и набежали тучи, грозившие излиться дождем, – почему-то вызвала у Маргарет чувство глубокого умиления. «Дома, я дома», – думала она, вдыхая прохладный влажный воздух. У нее никогда не было дома, так же как и матери, отца, родных. Ей нравилось обретать все то, что есть у нормальных людей. Маргарет не хотелось возвращаться в карету, не хотелось ехать дальше, навстречу неведомой жизни, она уже была дома, и этого было достаточно. Покой и радость были в ее душе. Но надо было торопиться, темнота не лучший спутник усталых путешественников, а сумерки сгущались.

Герцогиня вернулась в карету, и кавалькада вновь тронулась в путь. Молине, подсевший на остановке к Маргарет, начал рассказ о недавних событиях, когда здешние земли сотрясали военные действия. Неожиданно послышался шум, карета остановилась, один из всадников, сопровождающих путешественников, показался в окне и попросил герцогиню и находившихся с нею дам не выходить наружу. Ничего не понимая и думая, что речь идет о каком-то очередном приветствии, устроенном местными жителями, Маргарет стала смотреть в окно кареты. Она увидела странное зрелище: вооруженный отряд нападал на ее охрану. Группа была довольно значительной и превосходила по числу ее защитников. Нападавшие были вооружены длинными копьями, с которыми они управлялись довольно ловко.

Но больше всего Маргарет поразило их одеяние. Казалось, что идет не сражение, а шутовское представление, в котором буффоны нападают на рыцарей. На голове у разбойников, а кто еще это мог быть, были нелепые шляпы с огромными полями, еще и украшенные пышными страусиными перьями. Камзолы были разрезаны на груди, спине и рукавах, и из разрезов торчали куски ткани разных цветов. Рукава и штаны были раздуты и имели форму шутовских шаров-буфов. Было очевидно, что для поддержания округлой формы они набиты чем-то изнутри. Но самым кричащим были цвета – рукава, штанины, буфы, торчащая из разрезов ткань, все это было самых разных ярких цветов. Наверное, в их сочетании была какая-то система, но на первый взгляд она была незаметна. Создавалось впечатление пестрой нелепой толпы. Еще и огромной, девушке показалось, что все пространство вокруг заполнено ими.

При виде этого зрелища Молине, схватившись за меч, выскочил из кареты. Жанна успокаивающе взяла ошеломленную Маргарет за руку.

– Не бойтесь, – сказала она успокаивающе, – вам ничего не грозит. Король не зря дал вам в свиту лучших воинов.

Маргарет молчала. Она не чувствовала страха. Только потрясение и опустошенность. Не считая главного события ее жизни, измены короля, все остальные ее беды сводились к смешным мелочам. Она поняла, что прожила свою жизнь в золотой клетке, из которой, конечно, она не могла вырваться, но в которой и ей ничего не грозило. Она не могла оторваться от окна, видела, как падали сраженные разбойники, упал и один из ее конников, потом другой. Она впервые видела, как люди убивали друг друга. Умирали на ее глазах, защищая ее жизнь! Было от чего онеметь.

Казалось, сражение продолжалось бесконечно. Потом стало видно, что конные рыцари теснят пеших разбойников, в конце концов, те собрались и побежали. Преследовать их не стали.