Уже была глубокая ночь. Несколько раз меняли свечи и приносили теплое пиво для мадам де Альвен. Маргарет согрелась и забыла о нападении. Ее увлекла история жизни ее матери. Люди, события, интриги – все связалось в единый узел. Многое ей становилось ясно, но еще больше запутывалось. «Рука Господа хранит меня. Я разберусь», – думала Маргарет.
– О нет, я совсем не хочу спать, мне хорошо, – возразила она. – Я так рада, что мы наконец-то можем вволю поговорить. Все это для меня очень важно. Но у меня по-прежнему есть один вопрос, одно сомнение. Моя мать. Она предстает в рассказах как нечто эфемерное, неземное и воздушное. Я не вижу ее живой и реальной женщиной. Неужели у нее в жизни не было ничего, что было таким, как у всех, реальным и живым? Какие-то слабости, недостатки, наконец? Она же была земной, а не небесной Марией.
– Иногда я в этом сомневалась, – ответила старая дама. – Она была слишком прекрасна для этой жизни. Или так нам виделось, по крайней мере.
Жанна задумалась. Маргарет сидела тихо, пытаясь представить ту жизнь, которую описывала старая гувернантка ее матери. Это было не так уж давно. Но сколько же всего переменилось! Удивительная вещь – время…
– Ну хорошо, – решилась Жанна, – я не хотела вам рассказывать об этом. Думала, что важно сохранить для вас светлый и чистый образ вашей матери, тем более что она такой и была. Но я поняла, что вы правы, не надо делать из нее бесплотный дух. Она была живой и веселой, созданной для любви и счастья не менее, чем для той роскоши и власти, которые ее окружали почти всю ее жизнь. Ее много любили. Но беда была в том, что все любившие ее делились на две части: те, кто мечтал жениться на ней и овладеть, нет, не ею, а ее землями, и те, кто боготворил ее, видя в ней живое воплощение кто Девы Марии, кто Бургундии, кто Великой Богини Любви. Я знала только одного человека, который любил саму Марию – милую, добросердечную, искреннюю, ласковую, наверное, не слишком умную. О, она была прекрасно образована, но понимала больше сердцем, чем головой. Она даже не могла быть капризной, все ее желания исполнялись, а окружающие, то есть все мы, оберегали и лелеяли каждый ее шаг. Напрасно считается, что капризны богатые, нет, это те, кто ничего не имеет, но всего хочет, вот они-то часто и живут в зависти и неудовлетворенных желаниях, портящих характер.
Она не любила власть. Простите, моя дорогая, но уже в вашем юном возрасте я вижу у вас задатки правительницы. Кто бы ни был ваш будущий муж, вы захотите властвовать, потому что вы мудры и целеустремленны, в вас есть честолюбие ваших предков, хотя и нет гордыни. Заметьте, я считаю, что это очень хорошо. Признаюсь, что это то, чего не хватает нашему новому герцогу, вашему брату. У него есть гордыня, но нет честолюбия. В вашей матери не было ни того, ни другого. Для нее управление Бургундией было служением, долгом, она родилась и выросла с этим, не мучаясь ненужными сомнениями. Она была нежной женой и любящей матерью, но оставалась правительницей, потому что иначе было нельзя. И даже шла наперекор мужу, хотя и не любила этого.
Так удивительно ли, что ее сердце отозвалось на чувство, в котором не были замешаны ни обширные земли, ни королевские короны, ни священное почитание? Да, ваша мать полюбила, хотя и понимала всю безнадежность своей любви. Не люди или обстоятельства помешали ее чувству. Был момент, когда она могла бросить все и отдаться своему чувству, кто знает, что бы сейчас было… Нет, его отобрала Бургундия, которой вашу мать приучили служить до последнего дыхания. Что она и делала.
Жанна горестно смотрела в камин. Печальные воспоминания нахлынули на нее. Не такими далекими они и были. Во всяком случае для нее. Потом она взглянула на Маргарет, устроившуюся в глубоком кресле посреди подушек и покрывал, порозовевшую и заинтересованную, и начала своей рассказ.
– Давайте перенесемся в конец 1476 года. Наверное, мы уже предчувствовали беду, но торжества в тот год были особенно шумными и веселыми. Вы еще не знаете, как в наших краях проходят праздники! Наш суровый и строгий народ веселится так, что удержу нет. А уж Праздник дураков и двенадцать дней Рождества отмечается так, что потом весь год вспоминаются, до следующего декабря. Да, уже полстолетия назад Папа и его Собор ввелизапрет на проведение этих безумных гуляний, а парижские богословы вынесли строжайшее осуждение столь недуховному празднованию Великого праздника, но в нижних землях это мало кого остановило, не знаю уж, как в других местах.
Вы, конечно, знаете историю той странной войны. Я никогда не могла понять ее смысла, да и не я одна. Словно какая-то одержимость напала на вашего деда Карла, какое-то затмение разума, да простится мне такая дерзость! Я всего лишь женщина, и хотя и провела всю жизнь при герцогском дворе, но далеко не всегда могла разобраться в политических интригах того смутного времени. Мое дело было следить за дочерью герцога, за ее здоровьем, физическим состоянием, душевным спокойствием, благополучием, даже воспитание и образование ее были не в моей компетенции. Этим занималась Анна де Равенштейн, ее тетка. К политическим наукам и премудростям ее приобщала мачеха Маргарита и советники герцога. Сам герцог с дочерью о делах герцогства беседовал мало, предпочитая совместное чтение книг и игру в шахматы в те редкие минуты, когда им удавалось оказаться вместе.
Но и мне, далекой от политики, было понятно, что происходит что-то странное, непредвиденное. Доверенные лица герцога находились в заметном смятении. Старые соперники, как старики де Круа, вдруг возвратились к Бургундскому двору, чтобы вскоре умереть. Давние союзники, как Иоланда Савойская или герцог Милана Галеаццо Сфорца, отвернулись от Карла Смелого.
А ведь начало событий было впечатляющим. Триумфальный захват Лотарингии в предыдущем 1475 году и торжественная инаугурация Карла в Нанси ровно за год до описываемых событий стали вершиной его славы завоевателя. Он смог объединить свои северные земли через захваченную им Лотарингию и Эльзас, полученный у Сигизмунда Габсбурга, герцога Австрии и Тироля, с южными бургундскими землями. Добрый король Рене был готов передать под его покровительство Прованс, а задушевный друг герцогиня Иоланда, ненавидевшая всей душой своего брата короля Людовика XI, – Савойю. Это было бы то самое грандиозное, великое и могущественное государство в Европе, которое Карл видел в своих амбициозных мечтах. Английский король Эдуард был его шурином и союзником, с императором Фердинандом III они только что договорились о браке своих детей (правда, в который уже раз!), Милан и Венеция, Римский Папа Сикст IV, Испания и Португалия, все поддерживали Карла. Людовик XI был слишком осторожен, чтобы лезть на рожон в этой ситуации, и вел переговоры с Карлом о возможном урегулировании спорных вопросов. Одни только швейцарцы сражались за свои земли и соседние с ними земли Савойи, но сами по себе они ничего в то время не значили, так, группа забияк и наемников.
И вдруг что-то случилось. Все стало разлетаться вдребезги, и мы, дамы, сидевшие в своем великолепном дворце, никак не могли разобраться, что же пошло не так. Поражение при Грансоне. Поражение при Муртене. Швейцарские войска дважды за один год нанесли поражение герцогу, его репутация непобедимого воина была разрушена, а престиж на мировой арене стал заметно падать. А в начале октября этот юнец Рене Лотарингский смог отвоевать Нанси! Конечно, не без помощи Людовика, но какой удар по самолюбию Карла.
Поведение нашего герцога стало непредсказуемым. Казалось, в тот злополучный 1476 год им овладел дух саморазрушения. Те связи, которые с таким трудом устанавливали его предки, он рвал решительно и бесповоротно. Иоланду Савойскую, говорят, она была не только его союзником, но и влюблена в него, Карл обвинил в сговоре с Людовиком и приказал арестовать вместе с малолетним сыном, герцогом Филибертом, он был кузеном вашего знакомца Филиберта. Миссию эту поручили Оливье де Ла Маршу. Наш доблестный рыцарь страдал неимоверно, но приказ выполнил, хотя и упустил, до сих пор так и не знаю, случайно ли, маленького герцога, которому удалось найти убежище у своего дядюшки короля Людовика. Иоланду держали в заключении, зачем? Никто не мог понять. В итоге она примирилась со своим братцем Людовиком, которого ненавидела всю жизнь, и с его помощью сбежала из плена.
Карл стал чрезмерно подозрительным и всех обвинял в измене. Его одолевала ненависть к Людовику XI, он не мог справиться со своими чувствами даже ради благоденствия своих земель. Ему казалось, что весь мир против него, его идеалы и принципы были разрушены. Его прадед, дед и отец не гнушались подкупа, лести, хитрости и интриг, если речь шла о возвышении Бургундии. Они прекрасно знали цену своему окружению, но принимали его таким, какое оно есть, одаривали, обласкивали, возвышали. И им служили, им подчинялись, с ними заключали союзы. Карл же захотел въехать в историю на белом коне и с развевающимися знаменами, он не желал подстраиваться под людей и события. Он был избалован, что там говорить, получил слишком много, оставалось только терять.
После неудачных попыток отвоевать у швейцарцев земли своего верного союзника Жака Савойского, графа Ромона, Карл бросил все силы на возвращение Нанси. Это стало одержимостью. Осада началась в октябре и продолжалась до описываемых мною событий. У нас было мало известий с места событий, мы довольствовались слухами. Было ясно, что армия устала, началось дезертирство. От герцога шли письма с требованиями – денег, людей, амуниции, провианта, артиллерии, пороха. В какой-то момент нам показалось, что это всего лишь только нелепая случайность и удача вот-вот вернется к бургундскому герцогу. Говорили, что силы и провиант жителей Нанси на исходе, к тому же они чувствовали себя брошенными на произвол судьбы, герцог Рене так и не получил желанную поддержку от французского короля и продолжал находиться при дворе Людовика. Нанси был готов сдаться. Может быть, нам просто не хотелось смотреть правде в глаза. Но рождественских празднеств в тот год мы все ждали с особым нетерпением.
Начиная со второй половины декабря подготовка к торжествам шла полным ходом и при герцогском дворе, которым в его отсутствие заправляла его супруга Маргарита. Праздновать Рождество и все последующие дни было решено в Брюгге, во дворце Принсхофф, который незадолго до этого был расширен и приукрашен. Маргарита, правда, любила свой дворец в Мехелене, но Мария обожала Брюгге, так что остановили свой выбор на последнем. Карл участвовал в осаде Нанси, но обе женщины его тайно ожидали к празднику. Увы, им не суждено было его больше увидеть…
Марии исполнилось девятнадцать. Она была хороша собой, прекрасно пела и танцевала. Любила и простые развлечения, с нетерпением ждала народных гуляний. Карл не позволял своей дочери «низких» развлечений, призывая ее постоянно помнить о своем величии, но Маргарита была гораздо более демократична и понимала, что ничего плохого от веселья и радости не будет. Более того, с политической дальновидностью, которая ей свойственна, она сознавала, что Мария любима в народе, ее считали «своей» и гордились тем, что она не чурается простых забав. Герцог был великолепен в своем блеске и величии, но Мария была близка и понятна простым жителям Фландрии. Что, впрочем, ей не помогло в ближайшем будущем.
В компании своих друзей и верных рыцарей Мария радовалась предстоящим праздникам. Их собралось множество, бургундские празднества в ту пору еще славились своими застольями, пышностью и весельем. Были и постоянно находившиеся при дворе кузены де Круа Карл и Вильгельм, Филипп Клевский, присоединился к компании его кузен Иоганн со своими младшими братьями, смогли вырваться на праздники из-под Нанси Жак Савойский и Филипп, сын Антуана. Были, конечно, и дамы: девочки из семейства де Круа и Клев и многие другие. Но царицей всех празднеств неизменно была Мария, это ей полагалось по статусу и было заслужено ею лично.
Я говорю о молодежи. Сподвижники Карла находились вместе с ним под Нанси, супруги их составляли нам компанию. Были приглашены и все видные семейства Брюгге. Прибыли и посланники из разных земель, оказать уважение и заодно поразузнать, что происходит в землях герцога. Слухи о том, что Карл сдает позиции, распространились повсеместно и вызвали волнения, все гадали, в какую сторону склонится чаша весов в европейской политике.
Зима была холодной, и вся юная компания с удовольствием каталась на коньках по каналам города, который уже начали украшать рождественскими декорациями – ветвями остролиста и плюща, флагами и вымпелами. Каждый день устраивались танцы, пения, игры в мяч в особо отведенной для этой цели зале во дворце. Готовили карнавальные костюмы, дурачились, придумывали шалости и розыгрыши.
Но самым любимым занятием оставалась охота. Каждый день молодежь всей толпой отправлялась в новое место, помогая пополнить праздничные запасы дичи, ну, во всяком случае, они так считали. На самом деле эти выезды создавали больше проблем, всю это огромную ораву надо было не только обслуживать конюхам, псарям, сокольничим, пажам, приставленным к охотничьим службам, но и целой армии поваров и слуг, так как молодежь на свежем воздухе все время была голодна.
О проекте
О подписке