Глава 10

День выдался на редкость теплым и солнечным, просто Анталия, а не Варнемюнде! Август в этом году нас баловал такими деньками, какие для Балтийского побережья Германии не совсем типичны. Во всяком случае, так сказала фрау Мюллер, а не доверять словам старожила у меня оснований не было. Хотя наша фрау совсем не старая, да и не такая уж и жила. Она просто очень экономная, ей по должности экономки положено.

Впрочем, у нашей фрау неожиданно даже для нее самой проявился еще и талант няни. Правда, няня получилась с диктаторскими замашками, но замахивалась она в основном на нас с Сашкой, когда гоняла из-за Ники. Попытки управлять моей дочкой заканчивались плачевно. В смысле – плачем. Иначе мой ребеныш высказать свое возмущение пока не мог, словарного запаса не хватало.

Хотя к восьми месяцам доча говорила довольно хорошо, но только отдельные слова. Видно было, что она злится, не имея возможности сказать все, что хочется, но развитие речевого аппарата никак не поспевало за умственным развитием. Бедный речевой аппарат, скрипя морально устаревшими сочленениями, старался изо всех сил, но увы… Он и так уже работал с перегрузкой, выдавая столько слов, но целые связные фразы – нет уж, увольте!

А Никуська напрягала не только его, она заставляла опережать график все свое тело. Встала на ножки в шесть месяцев, в семь уже шустро перемещалась в ходунках, готовясь к первым самостоятельным шагам, которые случились в восемь месяцев.

Дочка росла, черты лица становились все четче, цвет глаз определился окончательно, и ее сходство с Лешкой, всепобеждающее при рождении, сейчас немного потеснилось, уступив мне процентов десять. В эти проценты входили посветлевшие до золотистого оттенка волосы и цвет радужки глаз: ореховой, отцовской, осталась только та самая звездочка вокруг зрачка, а остальная часть радужки была теперь серо-голубой. Необычные глаза, ничего не скажешь, их взгляд притягивал, завораживал, казалось, малышка смотрит внутрь тебя, читает мысли.

Но я, если честно, подобной ерундой не заморачивалась. Даже если и читает, как якобы могут индиго, что с того? У меня от дочуры секретов нет, я ее просто люблю. Зато мне ничего не надо доказывать, мой ребенок знает об этом с рождения. И даже дольше.

В общем, по дому носился в ходунках светловолосый очаровательный Леша Майоров. Волосы у дочки отросли до плеч, кудряшки превратились в крупные завитки, а если добавить к этому необычные глаза – ребенка смело можно было готовить к карьере кинозвезды.

Но надо ли это Нике – неизвестно. А если понадобится – она своего добьется, характер у девчушки формируется настойчивый, упертый. О чем знают все друзья и знакомые, но никак не может смириться фрау Мюллер. Где это видано – считаться с мнением восьмимесячного младенца! Девочке в таком возрасте положено хорошо кушать, много спать и пачкать памперсы. И все ее желания обязаны сосредоточиться вокруг этого нехитрого времяпровождения!

Вот только моя дочка памперсы исключила из своего обихода уже в шесть месяцев. И сейчас тягает иногда за собой на веревочке горшок на колесиках, чтобы не пришлось далеко бежать в случае необходимости. А уж когда из дома выходим – наличие персонального туалета обязательно. Никаких «пись-пись» под кустик, слишком унизительная поза!

Сегодня мы снова выбрались на пляж. Горшком навьючили Мая, он же тащил в зубах сумку с пляжными принадлежностями и перекусом. Очень хотелось окунуться в море, и не просто окунуться, а хорошенько поплавать. В августе это было уже вполне осуществимо, причем для Ники тоже. Она обожала плескаться на мелководье под присмотром пса.

Дочка ехала у меня на руках, поскольку ходунки ее по песку передвигаться отказывались категорически, а самостоятельные шаги были пока медленными и не очень уверенными. Саша пыталась пару раз перехватить ценный и довольно тяжелый груз, но попытки были пресечены категоричным «неть!». Каюсь, наплевав на мудрые советы известнейших младенцеведов в лице доктора Спока и иже с ним, я свое дите с рук не спускала. Дочка была со мной всегда. Поначалу – в кенгурушке, потом – просто на руках или в детском креслице. Она иногда даже спала на руках, достаточно было закрыть девочке лицо тонкой пеленкой, чтобы свет не бил в глаза. И ей не мешали ни наши разговоры, ни звук работающего телевизора. Главное – мама рядом.

Поэтому и в качестве транспортного средства для поездки на пляж Никушонок выбрала маму. Хотя Сасу (ох уж этот хилый речевой аппарат!) дочка очень любила. Впрочем, как и Виню (Винсента), Мулю (фрау Мюллер), не говоря уже о Вике и Сяве (Славе), Сашиных детях. Причем Сяву малышка особенно выделяла, да и парень, пребывавший в возрасте «крутого мачо», когда всякие там сюсюканья и проявления нежности категорически отметаются, с Никой возился с огромным удовольствием. Забавно было наблюдать за высоченным пятнадцатилетним парнем, весело игравшим с крохой.

Вика и Слава на каникулах жили у мамы. Вику ждал второй курс университета, Славу – школа, но это потом, в сентябре, сейчас ребята целыми днями пропадали на пляже. Если, конечно, погода позволяла. А погода, как я уже упоминала, в этом году позволяла многое, словно отчаявшаяся старая дева.

Ребята перезнакомились с местными мальчиками-девочками, у них образовался слаженный молодежный коллективчик, и подкидывать им малышку я не хотела. К тому же дочка мне совсем не в тягость, наоборот, я слишком уж привязана к ней. Ничего, со временем все нормализуется. Надеюсь.

Молодежная тусовка гомонила неподалеку. Заметив нас, загоревшие до черноты Вика и Слава приветственно замахали руками:

– Мама, тетя Аня, идите к нам!

– Сява! – подпрыгнула на моих руках дочка. – Сява! Вика! Там!

– Вижу, что там, – проворчала я. – А ты будешь себя хорошо вести?

– Да!

– Врушка ты маленькая! А кто в прошлый раз Бригитту песком засыпал? И вещи ее в воду бросил?

– Ника.

– Знаю, что Ника. А зачем?

– Надо.

– Между прочим, ревновать в твоем возрасте очень глупо. Слава старше тебя на четырнадцать лет, неужели ты думаешь, что он должен ни с кем не встречаться и терпеливо ждать, пока ты вырастешь?

– Да.

– Не надейся. А Бригитта Славе нравится, она девушка симпатичная…

– Неть!

Ясно. Поговорили. Аргументы и логические построения отметаются, как вражеские и оппортунистические. Значит, козни в адрес юной голубоглазой немки будут продолжаться.

На пляже Ника вместо ходунков использовала пса. Она цепко держалась за его длинную густую шерсть, и забавный тандем передвигался по территории довольно шустро. И пакостил несимпатичным дочке личностям.

К таковым относилась не только Бригитта. Ника невзлюбила еще одну парочку: огромную мужеподобную тетку и ее сыночка, откормленного наглого пацаненка лет пяти. Такие мамаши встречаются всегда и везде, в любой стране. Они живут под лозунгом: «Этот мир существует лишь для того, чтобы служить мне и моему ребенку. Мы правы всегда и во всем!»

И противный белобрысый толстяк, кожа которого от солнца приобрела пикантный оттенок задницы макаки, терроризировал весь пляж. Он, затаившись, поджидал, пока кто-нибудь из малышей построит замок или крепость из песка, и как только счастливый ребенок поднимался, чтобы позвать маму и показать дело рук своих, откуда-то из-за спины выбегал юный свин и затаптывал всю красоту. Он кидался в детей камнями, он пачкал чужую одежду, норовя вытереть об нее грязные руки. Он справлял нужду прямо на песок.

На корректные замечания мамаша не реагировала вообще. На возмущенные вопли отлаивалась, прижимая к себе сыночку и гладя гаденыша по голове. А если кто-то осмеливался отвесить деточке увесистый подзатыльник или хорошенечко отшлепает его, тетка немедленно бежала за полицией.

Этой парочке Ника с Маем мстили особенно вдохновенно. Если в отношении Бригитты допускались вполне безобидные шалости, то в данном случае все методы партизанской войны шли в ход. Песок в глаза мальчишке, щипки, интенсивное отряхивание мокрой собаки рядом с пузаном – было все. Дать сдачи паршивец не решался, видя беззвучный оскал гигантского пса. Парень с ревом бежал к мамаше, та поначалу пыталась предъявить претензии мне, но я удивленно таращила глаза: «Фрау, вы в своем уме? Моей дочери всего восемь месяцев, она и ходить толком не умеет, ползает вон под присмотром собаки. Следите лучше за своим ребенком и не придумывайте ерунды!» Волоча за собой непринятые претензии, немка летела к полицейским, но те, увидев «обидчицу», больше на жалобы не реагировали вообще. И сынишка получал теперь по полной.

Надо ли говорить, что мою дочку и ее телохранителя обожал весь пляж?

Я опустила Нику на песок, разгрузила Мая, и малышка, вцепившись в друга, отправилась к Сяве, смешно загребая песок загорелыми ножками.

Мы с Сашей, расстелив махровую простыню, улеглись на нее и приготовились к ответственнейшему занятию – горячему копчению себя, любимых.

Я за эти восемь месяцев смогла наконец хорошенечко отдохнуть и набраться сил. Хотя иногда, скажу честно, хотелось до поросячьего визга набраться чего-нибудь другого, и покрепче. Очень трудно выживать без Лешки…

На лицо упала и охнула тень, потом – несколько капель воды. Я открыла глаз и улыбнулась:

– Никуська, ты уже успела в воде повозиться?

– Папа!

– Что?! – я мгновенно села столбиком.

– Папа!

– Где?!

– Воть.

У Мая в зубах – журнал «Караван историй». На обложке – то, что осталось от Алексея Майорова. Ника показывает на изображение пальчиком:

– Папа. Плачет. Папа.

– Но… Как ты… Откуда… Славка, это ты ей показал?!!

Глава 11

– Что показал? – Слава, увлеченно что-то рассказывавший Бригитте, недоуменно оглянулся.

– Вот это! – Я выхватила из пасти Мая журнал.

– Нет, конечно, – парень нахмурился. – Что я, дятел тупой, что ли?

– А разве нет? – хихикнула Вика, не упустив возможности подколоть брата.

– Но тогда кто? Кто сказал Нике?! – Я чуть не плакала.

– Тетя Аня, честное слово, – посерьезневшая Вика вместе со Славкой подошли к нам, – ей никто ничего не показывал. Мы даже из сумки журнал не вытаскивали, Ника сама его умыкнула.

– Но зачем, почему?

Ребята лишь пожали плечами. А я, едва сдерживая слезы, смотрела, как моя девочка гладит изображение человека-растения и что-то бормочет.

Как она смогла узнать в этом безжизненном манекене отца? Я, разумеется, показывала ей фотографии Лешки, но те, прежние, на которых изображен веселый, умный, добрый и счастливый Алексей Майоров. Дочка обожает их рассматривать, а еще она любит слушать папины песни.

Но такого Алексея Майорова, каким он стал сейчас, ни я, ни остальные не показывали ей никогда. Зачем пугать кроху видом одутловатого чужого лица, пустых глаз, перекошенного тела? Этот человек совершенно не походил на того папу, которого знала Ника, он вообще мало походил на человека.

Процесс реабилитации Алексея Майорова, проводимый в супердорогом закрытом санатории, проходил плохо. Если честно, он вообще никуда не проходил, а топтался на месте. За восемь месяцев улучшения не было. Первое время журналисты еще следили за тем, что происходит с суперзвездой отечественного шоу-бизнеса, но постепенно интерес к ничего не соображающему телу стал утихать. Ну сколько можно показывать радостно щебечущую Ирину, с упоением рассказывающую, что Алешенька уже сам ходит, что Алешенька занимается с логопедом, и пусть пока ничего не получается, но скоро он заговорит и даже запоет. А еще Алешенька теперь и шагу не может ступить без нее, без Ирины, стоит ей отлучиться по делам, и он места себе не находит, стоит у дверей и ждет. Совсем скоро, как только Алешенька научится говорить и писать, они поженятся и даже обвенчаются!

А на заднем плане маячил Алешенька, только что не пускающий слюни. Он иногда размахивал руками и мычал, словно пытался что-то сказать. Ирина оживлялась и «переводила» речи, используя это как доказательство прогресса в состоянии Майорова.

Всех друзей и знакомых Алексея Майорова из прошлой жизни Ирина постепенно выкинула из нынешней, изолировав его окончательно. И что происходит там на самом деле, никто не знал.

В общем, суперзвезда российского шоу-бизнеса появлялся в новостях все реже и реже, его постепенно стали забывать. И вдруг – публикация в «Караване историй», одном из популярнейших глянцевых изданий! Интересно, кто за этим стоит, кто озадачился напоминанием о Майорове?

Но гораздо интереснее другое: как Ника смогла узнать своего отца в ЭТОМ? Почему она вытащила из сумки журнал?

Я взяла дочку на руки и попыталась забрать у нее журнал, чтобы посмотреть статью.

– Неть! – и Ника прижала трофей к груди. – Папа!

– Кто тебе сказал, что это папа? Кто показал журнал?

– Ника сама.

– Но откуда ты узнала?

– Папа звал.

– Кто звал? – я почувствовала, как волоски на руках встали дыбом. По спине, несмотря на августовскую жару, пробежал холодок.

– Папа, – дочка серьезно посмотрела мне в глаза. – Давно. Папа плачет.

– Никуська, ты что такое говоришь? – Слава присел перед нами на корточки. – Папа далеко, и он сейчас не может тебя позвать. Может, потом, позже.

– Неть, – малышка нахмурилась и упрямо выпятила подбородок. – Папа звал. Папа плачет. Папе больно. Ника помогать. Мама ехать. К папе. Брать Нику.

Сердце остановилось, потом подпрыгнуло, упало и забилось в конвульсиях. Я даже не обратила внимания, что дочка заговорила фразами, пусть и короткими. Сумасшедшая, невозможная надежда захлестнула меня, не давая вздохнуть.

Не в силах произнести ни слова, я беспомощно посмотрела на Сашку. Но подругу тоже, видимо, слегка ошарашило. Неужели… неужели информация об индиго – не вымысел? И моя дочь может мысленно общаться с кем угодно? И Лешка вовсе не растение, он мыслит, он рвется, он… плачет?!!

– Тетя Аня, мама, вы чего? – Вика испуганно смотрела на нас. – Почему вы так побледнели? Это из-за того, что лопотала Ника? Да мало ли что она напридумывает, она же маленькая совсем!

Саша решила ничего пока не рассказывать детям о возможных способностях Ники, о том, что она – ребенок-индиго. И поэтому им, естественно, непонятна была столь бурная реакция теток на лепет малышки. Ну узнала она папашку, ну и что? Способная девчушка, сообразительная, радоваться надо, а они чуть в обморок не падают.

– Ничего, все в порядке, – Саша даже смогла улыбнуться, вот ведь молодец, чувствуется общая тренированность мышц, в том числе и лицевых. А мои вот совершенно хозяйку не слушаются, ведут себя, как им заблагорассудится, – вы идите к своим. Но к двум часам чтобы были дома, будем обедать. А мы пойдем сейчас, жарковато становится.

– Да ладно, мам, ничего не жарко, мы ведь с Никой и Маем еще не плавали! – заныл Славка. – С ними так прикольно! Ника, пойдем купаться? Без Бригитты! – раньше это был беспроигрышный аргумент.

– Неть! – ничего себе! – Ника домой. Ехать к папе. Папа плачет.

– Фантазерка, – усмехнулся парень, поднимаясь. – Ну, как хочешь. Иди домой, к своему папе.

– Ты что говоришь такое! – сестра толкнула его в бок.

– Подумаешь! Она же маленькая совсем, что она понимает!

– Побольше некоторых!

Беззлобно переругиваясь, Сашины дети отправились к своей компании. А мы быстренько свернули бивак, навьючили Мая и пошли домой. Я несла притихшую Нику, так и не выпустившую из ручек журнал.

Шли молча, говорить не хотелось. Да и вряд ли получилось бы, потому что лично у меня в голове нагло бесчинствовал полный сумбур. Вообразив себя тамбурмажором, сумбур размахивал оглоблей с пушистой пупочкой на одном из концов, пытаясь дирижировать неадекватными от потрясения мыслями. Результат был трагичен. Передвижением в пространстве тела с драгоценной ношей руководило теперь подсознание.

Но ничего, у нас с подсознанием все получилось, до виллы добрались без потерь. А там нас встретила фрау Мюллер, попытавшаяся сразу же утащить Нику в ванную купаться. Первая попытка оказалась неудачной, дочка, обычно обожавшая плескаться, на этот раз отказывалась категорически, твердя одно: «К папе!»

Пришлось объяснить ей, что к папе ехать сразу не получится, тем более такой грязной! Подумав, малышка согласилась с аргументами и позволила себя унести. А поскольку с журналом купаться не очень удобно, источник волнений она доверила маме.

Оставалось только выгнать из головы сумбур и навести там порядок. Не могу сказать, что справилась с этим легко и непринужденно, но главное – справилась.

Саша, собиравшаяся поначалу читать журнал вместе со мной, посмотрев на меня, тяжело вздохнула и ушла к себе в комнату.

А я, оставшись одна, еще минут пять сидела, не решаясь открыть нужную статью. Дать себе на рефлексию побольше времени не имело смысла, скоро из ванной принесут розовую накупанную дочку, и в следующий раз я смогу уединиться лишь вечером, когда Ника заснет. Нет, не выдержу столько.