Глава восьмая
Семейный совет

Вечером она вместе с Ашуриной и тетей Далилей распила бутылку местного игристого вина, которое по советской привычке тут называли «шампанским».

– Ну и как ты теперь с этим со всем будешь управляться? – спросила Ашурина. – Там ведь не только дом, но и сад?

– Сад и виноградные лозы во дворе… Эх, всю жизнь твердила как заклинание: «Дом, сад, виноград» – и совершенно буквально оно сработало.

– Говорят ведь, – вставила словечко тетя Далиля, – что там, – она многозначительно подняла палец вверх, – наши желания понимают буквально. И сбывают именно так, как человек сказал. Поэтому никогда нельзя жаловаться. Когда начинаешь говорить: «Все плохо, денег нет, начальник дурак, муж козел», там – снова палец вверх – сидит ангел и все записывает в книжечку твоих желаний. А потом это и сбывается. Буквально.

– Если бы все это сбывалось буквально, по улицам не ходили бы мужчины, а бегали бы козлиные стада, – возразила Ашурина.

– А в Иране говорят так: «Если бы все детские молитвы исполнялись, в живых не осталось бы ни одного учителя», – добавила Лилит.

Женщины расхохотались, потому что в ангела, который сидит и записывает в книжечку наши желания вперемешку с нытьем, никто по-настоящему не верил. Но факты – вещь упрямая: Лилит Ханум купила ровно то, что было отнято у ее предков, причем, возможно, даже у прямых потомков отнявших. Это немного выходило за рамки привычного. О том, что дом подозрительно точно совпадал с тем строением, которое она рисовала, когда мечтала о переезде, она не упомянула – ну мало ли, рисовала-то она такой среднестатистический домик в ближневосточном стиле…

– А ну-ка давай посмотрим на карте, где твой дом, – предложила любопытная Ашурина и залезла в телефон. – Диктуй адрес. Тааак, посмотрим-посмотрим… Да это же почти на самом кладбище!

– Да, мне говорили, что кладбище рядом, но я не знаю, насколько близко.

– Насколько? Да твоя улица в него упирается, четыре дома пройти – и вуаля! Попадаешь прямо в тот вход, за которым наш семейный участок.

– Ну, дела! – Наконец-то Лилит поняла, что означала Смерть на всех ее рисунках (ее это, признаться, тревожило). Оказывается, никакой опасности это не предвещало, просто рядом с домом было много тихих и вполне себе родных покойников. – А ведь это же прекрасно! Дочка мне спасибо скажет, когда время придет и пора будет меня хоронить. Далеко везти не надо!

Ашурина и тетя Далиля суеверно зашикали и замахали на нее руками. Разговоров о кладбище больше не возникало.

Однако Лилит Ханум вспомнила один странный эпизод. Когда ей было пятнадцать лет, она прилетела с отцом в Шахину к родным и они поехали на это самое кладбище навестить могилы предков. Сама по себе поездка туда ее не особенно вдохновляла, но, как всякий подросток, на тему смерти она размышляла. Шахинский дед, благословив их на поездку, сказал: «В этом мире мы всего лишь гости, приходим сюда ненадолго, а потом возвращаемся домой. Старшие поколения уж дома, а мы все еще в гостях». Ну и юной Лилечке стало любопытно: кто же уже вернулся домой?

Было лето, Шахина тонула в душном знойном мареве. Выхлопы машин заполняли низинные улицы, тяжелый влажный воздух едва ворочался в ущельях, по которым проходили главные улицы города. Но чем выше такси поднималось в гору, тем легче и свежее становился воздух. Старая часть кладбища, где в былые времена хоронили иностранцев и иноверцев, располагалась на верхушке горы, рядом с запутанными улочками ассирийской деревни, которая уже тогда слилась с городом и стала одним из его районов. Могучие кипарисы затеняли старые надгробия с полустертыми надписями на армянском, ассирийском, греческом, французском, польском. Лица с черно-белых фотографий смотрели сдержанно, умудренно. Интересно, что здесь не принято было изображать на надгробиях стариков: выбирали изображения людей, еще не обезображенных дряхлостью. Всех своих предков, доживших до преклонных лет, Лилит увидела сорокалетними, красивыми, полными сил. И только те, чья жизнь оборвалась слишком рано, были показаны юными, в том самом возрасте, когда им пришлось до срока отправиться домой.

Могучие кипарисы отбрасывали благодатную тень, на разлапистых елях пели свое однообразное «ту-тууу-ту» горлицы. С горы открывался величественный вид: далеко внизу слегка затуманенная летней дымкой Шахина, крыши домов, тускло поблескивавших, будто усталых от летнего солнца, зеркальная река, со змеиной грацией скользящая между рядов каменных строений… Обрамляли этот пейзаж акварельно-воздушные силуэты гор, и чем дальше были горы, тем прозрачнее казались они. Любому, кто вырос в местности плоской и неяркой, эта картина врезалась в память раз и навсегда.

И Лилит помолилась так жарко, так страстно, как редко молилась до и после того. «Господи, – сказала она мысленно, – сделай так, чтобы меня похоронили тут. Буду вот так лежать и смотреть вниз и целую вечность видеть всю вот эту красоту!»

Ангел, по-видимому, сидевший со своей записной книжечкой где-то поблизости, отправил заявку по инстанциям. По земным меркам процесс рассмотрения заявки был долгим, взвешивались все «за» и «против» и в конце концов через тридцать лет было решено, что выполнить ее буквально ну никак невозможно. И все потому, что покойников хоронят так, чтобы они смотрели на восток, а Лилит стояла и смотрела вниз на запад и, будучи похороненной, не смогла бы наблюдать весь этот пейзаж. Да и потом, что-то разглядеть из-под земли весьма затруднительно, тем более пустыми глазницами. Поэтому было решено выполнить лишь часть желания, а именно: поселить Лилит при жизни в доме неподалеку от кладбища, так, чтобы из окон кухни и гостиной открывался указанный в заявке пейзаж.

Это было странно: ведь обычно если просьба выполняется частично, то, по правилам Небесной канцелярии, воплощается в жизнь не лучшая ее часть, это все мы знаем по собственному опыту. За какие такие заслуги Лилит была оказана неслыханная милость, мне неведомо, ибо, хоть она и не была злодейкой, праведницей ее назвать язык не повернется. Но как бы то ни было, в тот самый день, когда ключи были переданы и Лилит вошла в теперь уже собственный дом, она встала у окна и сквозь сеть весенних, еще не отрастивших листву ветвей увидела все то же самое, что так поразило ее тридцать лет назад.

Любезный читатель! Я знаю: расставлять рояли под каждым из кустов, что живою изгородью обрамляют жизненный путь героя или героини, приличному автору не полагается. Но как удержаться от такого соблазна? Я не хороший писатель, я вообще не писатель, но, прожив на свете семьдесят с лишним лет, я наблюдала куда более невероятные совпадения. Так что ежели ты эстет и тебя воротит от нескладности и вычурности сего повествования, то закрой книгу и отложи, ибо далее ты встретишь все более неправдоподобных персонажей, которые попадают во все менее вероятные ситуации. К тому же тебя ждут все новые эпизоды, место которым в сказках, а не в серьезных художественных книгах. Впрочем, если я не ошибаюсь, о читатель, с говорящей лягушкой ты уже вроде как смирился.

Глава девятая
Жесть, или Как у Лилит Ханум сорвало крышу

Я немного забежала вперед. Перед тем как Лилит вошла в новый дом и залюбовалась пейзажем, произошло одно весьма драматическое событие.

Дядюшка Джафар попросил покупательницу не сразу въезжать в купленный дом и дать ему возможность распродать те немногочисленные предметы мебели, которые там имелись. Лилит, естественно, пошла навстречу его вполне понятному желанию и, дабы лишний раз не обременять кузину своим присутствием, отправилась в Москву, намереваясь вернуться в Шахину ровно ко дню торжественной передачи ключей.

За пять дней до оговоренного срока Лилит Ханум попивала кофе со своей московской родственницей по прозвищу Шидда (так ее прозвали в честь сказочного персонажа, вечно делавшего все шиворот-навыворот, ибо эта во всех отношениях достойная московская дама, мать троих замечательных детей, отличалась редкой способностью делать для других больше, чем обычный человек делает для себя родного). Из сумки нашей героини внезапно раздались звуки бравурного марша «Вперед, за родную Месопотамию!». Лилит извлекла из сумки телефон и ответила на звонок. На том конце воображаемого провода раздался гневный голос дяди Джафара:

– Ты где???!!!

Лилит Ханум опешила, так как обычно звонящие начинают в приветствия. С ее языка едва не сорвалось упоминание славного казахского города Караганда, однако врать по поводу своего местоположения она не стала и осторожно поинтересовалась:

– Что-то случилось, дядя Джафар?

– Случилось?! Да я тебя везде ищу!

– Ну, вот она я, слушаю внимательно.

– Сейчас же приходи и забирай ключи!

– То есть как? Мы же через пять дней дого…

– Сейчас же приходи и забирай ключи, не доводи старого человека до сердечного приступа! Меня машина ждет, я через пять минут уезжаю в Россию!

– И что? Мы договори…

– Не перебивай! Если будешь так мне хамить, я распахну все двери настежь, выброшу ключи в канаву и как хочешь, так и делай потом. Ей, видите ли, лень два шага сделать и ключи забрать. – Я в Москве, а не в двух шагах.

– Врешь ты все! Наверняка у моих соседей сидишь и надо мной, стариком, издеваешься! Еще пожалеешь об этом, слово даю! А слово дяди Джафара крепкое.

Пересказывать весь разговор, который становился чем дальше, тем абсурднее, у меня нет сил и желания. В конце концов сторонам удалось договориться до того, что дядя Джафар все-таки запрет дом и отдаст ключи одной из соседок. Лилит и Шидда посмеялись над странным стариком, а потом и забыли об этом разговоре, совершенно не подозревая о грядущих последствиях.

Прошло пять дней. Благополучно долетев до Шахины, Лилит Ханум вышла из здания аэропорта и ахнула. Ветер не только грозил унести в неизвестном направлении ее шляпку, но и бойко катил в сторону такси ее чемодан на колесиках, а там было килограммов двадцать вещей первой необходимости, из которых треть, разумеется, составляли баночки с косметикой. Это был не ветер, а самый настоящий ураган. Если такое творилось в аэропорту, то что же было на горке, в ассирийской деревне?

Едва Лилит Ханум уселась в машину, как из ее сумочки раздался месопотамский марш. Приняв вызов, она услышала сразу несколько голосов, принадлежавших соседям.

– Ты сейчас далеко? – встревоженный женский голос.

– Это жесть! – удивленный мужской голос.

Снова женский голос, уже другой:

– Да у нее крышу сорвало напрочь!

– Да что случилось-то? – возопила Лилит. – Я через двадцать минут буду на месте.

– Мы все тебя ждем!!! – хором крикнули в телефон соседи.

Честно говоря, первое знакомство с ближайшими соседями Лилит Ханум представляла себе несколько по-другому. По словам знакомых прихожан, это были достойные, благообразные люди, примерно ее ровесники, тоже дорастившие детей до совершеннолетия, – и вдруг такой странный телефонный разговор!

…Такси стремительно промчалось мимо бетонной стены, опоясывающей кладбище, лихо свернуло на неширокую улицу, где вдоль домов со стонами гнулись на ветру деревья, и остановилось около серых ворот с белой полосой. Перед воротами стояло несколько человек соседей, а за воротами над двором в темпе вальса изящно кружились листы жести, сорванные ветром с кровли летней кухни. Зрелище это было столь же завораживающее, сколь и опасное, ибо периодически ветер ослабевал и листы падали куда попало, в том числе на тротуар. Соседи благоразумно отбегали в сторону, и, по счастью, никого из них не убило.

Неистовый поток отборных ассирийских ругательств уже готов был сорваться с густо накрашенных уст Лилит Ханум, но она прикусила язык: это в Москве ее никто бы не понял, а здесь следовало выражаться по возможности пристойно. Поэтому она сказала на русском литературном языке:

– Вот ведь незадача-то какая, право же…

Она была мастером эвфемизмов.

Соседи наперебой стали рассказывать о том, как дядя Джафар, устроив грандиозную распродажу, отдал сборщикам металлолома все до последнего гвоздя, включая и те, которыми крепилась жестяная кровля летней кухни. Пока не поднялся сильный ветер, кровля лежала себе и в ус не дула, но сегодня поднялся ураган… Хорошо еще, что этот ураган любезно подождал того самого момента, когда новая хозяйка дома явится и сможет как-то усмирить летающую жесть.

– Так ключи от дома же у вас, вы могли бы открыть ворота, войти во двор и… – начала было Лилит, но соседи энергично замотали головами:

– Нет, нет, нет, без твоего разрешения мы не войдем.

– Тогда давайте ключи!

Лилит Ханум решительно отперла ворота и вошла во двор. По выражению ее лица было ясно: либо листы жести сейчас же успокоятся, либо им несдобровать. Ветер внезапно стих, и сразу три листа с адским скрежетом пали к ногам своей новой хозяйки. Со словами «так-то вот!» она взяла зачем-то валявшиеся во дворе кирпичи и придавила ими любителей полетать.

– Их надо бы прибить обратно, – деликатно посоветовал сосед слева, армянин Рубен. – А то если так оставить, снова улетят. – Прибить на месте! – согласилась Лилит Ханум. – Может быть, вы знаете хорошего кровельщика?

Кровельщика нашли и привели тут же, потому что, как оказалось, любого мастера в любой области можно отыскать в пределах двух-трех улиц. Сдержанный поляк Анджей (а в деревне, кроме ассирийцев и армян, прибывших сюда из Турции после событий 1915 года, проживали греки, езиды и почему-то поляки) принес из дома стремянку, набор инструментов и под одобрительные возгласы соседей починил крышу в два счета. Лилит Ханум попросила его также в ближайшее время сменить замки во всех дверях – на всякий случай.

Этот случай потом долго вспоминали соседи по улице. Жестяная история оказалась не самым плохим поводом познакомиться. К тому же любая передряга, хочешь не хочешь, сближает всех ее участников.

Улица, на которой теперь проживала Лилит Ханум, была тихой и спокойной. Машины здесь проезжали нечасто, иногда мимо громыхал старый потрепанный автобус номер шестьдесят восемь, единственный местный маршрут. Название у улицы было необычно поэтическое, она носила имя Барда, но этот Бард был отнюдь не кельтским поэтом – это была фамилия кярманского танкиста, героя Второй мировой войны.

Весной вся улица благоухала: в садах и на тротуарах цвели абрикосы, вишни, айва, персики, сливы. В тот самый момент, когда Лилит Ханум вселилась в новый дом, вся гора, на которой в произвольном порядке располагались частные дома, стояла как невеста в белоснежной фате бело-розовых цветов.