Цитаты из книги «Девять девяностых»

Мальчик выронил вилку. – Нет, не брал, – почему-то басом сказал он. – А много пропало? Лина промолчала. И не придумала ничего лучше, как спрятать кошелек. Теперь он постоянно лежал в секретере, под ключом, и Лина часто забывала достать его перед тем, как выйти из дома, – всё это было очень неудобно. – Вас в школу вызывают, – сказал ей Ваня спустя неделю после этой истории. – Что случилось? – испугалась Лина. – Математичка. Бесит вообще. Только ко мне придирается, орет. Лина пошла в школу, представилась тетей. Математичка оказалась прелестнейшей – как из девятнадцатого века. Длинная юбка, волосы зачесаны кверху, бледные пальцы в мелу. – Не знаю, что делать с вашим Иваном, – развела руками учительница. – У него сплошные двойки! На контрольных пишет только свою фамилию на листе, и ту – с ошибкой. Но ведь он не умственно отсталый. Нужно сидеть с ним дома – и упрямо решать задачи, одну за другой! Вечером Лина позвала Ваню в кухню, где светлее. Раскрыла учебник. Мальчик послушно сгорбился над тетрадью, от него пахло горьковатым по́том. Так пахнут осенние цветы – бархатцы. – Читай условия, – велела Лина. – «Призвал царь к себе Ивана и велел помочь ему поделить свое царство: “Вот тебе карта. На ней всё мое государство, как на ладони. Я на старости лет хочу пожить с Царь-девицей спокойно и потому оставляю себе только 54/90 от своего государства. А остальную часть надо разделить между моими четырьмя сыновьями, чтобы каждому осталась одинаковая по размеру часть. Ты уж их не обижай, Ванюша!”

Лина вспомнила бабушку-Баха, ее суровое, непрощающее лицо. И как сладко она щебетала за стеной с крошечным Ваней. – Пусть поживет, конечно. Но всё это неправильно. Муся махнула рукой: – Скоро сама поймешь. Не подержишь дверь? Чемодан, зараза, не проходит. Лина гадала: что же такое она должна понять? Ваня вел себя тихо, как рыбка: из школы приходил вовремя, ел, смотрел телевизор. Говорить с ним было мучительно – он отвечал так скупо, как будто тратил с каждым словом не слова, но деньги. Кстати, о деньгах. Мусе даже в голову не пришло оставить сыну хоть сколько-то – скорее всего, она об этом просто не задумалась. А может, Лина казалась ей обеспеченной – кто знает? Но сбережений у Лины не было – то, что платили за уроки, она сразу проживала. Ваню нужно было кормить мясом, он рос – и ел с такой неряшливой жадностью, что Лина выходила из кухни, лишь бы этого не видеть. В ее кошельке всегда лежала неприкосновенная купюра – на черный день. Для Лины – вполне крупная. Однажды днем, когда Ваня был в школе, а Лина ехала от ученика, ее как будто дернул кто-то изнутри – проверить кошелек. Купюры не было. Лина решила, что сама где-то обронила. Или в магазине вытащили. Расстроилась, конечно, и, чтобы прикрыть прореху в чувстве безопасности, тем же вечером положила в кошелек другую купюру. Номиналом пониже. Через день исчезла и она. – Ваня, ты случайно не брал у меня деньги? – спросила за ужином Лина.

– Ваня, – позвала с кухни. – Ты картошку вареную любишь? Или жареную? Они поели вдвоем, это было приятно. Ваня сидел рядом, и от него пахло знакомым, почему-то ленинградским запахом. Глаза опухли от слез. – Телевизор включить? Или сразу ляжешь? Когда мальчик уснул, Лина разобрала пакет с его вещами. Повесила школьный жилет на плечики, рядом с Сашиным пиджаком. Брюки нужно было погладить – и это тоже оказалось приятно. В левом кармане – дырка, Лина зашила ее, смакуя каждую секунду. В тот вечер она засыпала, думая: сегодня у меня есть ребенок. Наутро за Ваней тоже никто не пришел. И сами не открывали – Лина, хоть и боялась Валерия, но всё же с утра исправно жала на кнопку звонка. Безуспешно. Ваня спал, а ведь ему нужно в школу! Лина не знала, как разбудить его, чтобы не напугать. В конце концов просто раздернула шторы, и мальчика пробудил яркий свет из окна. – Будешь завтракать? Ваня сказал, что будет. – Мне куда сегодня приходить? – спросил он. – Ко мне. Я буду ждать. Мусю она встретила только к вечеру – та выносила из квартиры раскормленный чемодан. Увидела Лину и жарко вспыхнула: – Линка! Я сама в шоке! Но Валерий уперся: пускай, говорит, она попробует, прежде чем нас осуждать. Мы едем в Москву, на время. Лукас у бабки. А Ваня – пусть он правда у тебя поживет, ты не против? Бабка с ним тоже не справляется.

– С Лукасом вы по-другому общаетесь. Вы его любите. Но Ваня ведь тоже ваш сын. – А вам не приходило в голову, – взревел Валерий, – что у каждого ребенка своя кредитная история? Это дерьмо мне всю жизнь отравило! Гнилой насквозь. Валерий выругался сквозь зубы, полушепотом – так обычно делают женщины. – Ребенок не может быть гнилым, – сказала Лина. Валерий так вдавил окурок в блюдце, будто это был виновник дефолта и его личный враг. Потом выбежал с кухни и начал метаться по всей квартире, собирая в большой пластиковый пакет какие-то вещи. Лина заметила ботинок, книгу, спортивные штаны… – Папочка, не надо! – вопил Ваня, пытаясь остановить отца, но тот легко стряхнул его с руки, как сухой листик с дерева. Лина не знала, что делать – зачем она во всё это ввязалась? Зачем ей чужие беды, если она и свою-то пережить не может? Валерий набил наконец пакет доверху, открыл дверь и с удовольствием вытолкнул из квартиры сначала Ваню, а потом Лину. – Попробуйте сами! – торжествующе сказал он. Лина попыталась обнять мальчика, но он отшатнулся, как чужой пес. Сел на пол в коридоре. – Тебе тринадцать, да? – спросила она просто для того, чтобы хоть что-нибудь спросить. Ваня просидел на полу почти целый час, потом всё же согласился умыться и зайти в комнату. Лина не сомневалась – сейчас придет Муся и заберет сына, но за стеной было тихо, как при соседе-бирюке.

Она ни о чем не позаботилась – вот и смотрит теперь бессмысленно на черную редьку. О возвращении в Москву никто не заикался. Валерий целыми днями сидел дома, воспитывал сыновей. Судя по всему, попивал. Муся бегала по знакомым, будто бы искала работу. Пыталась перепродать шубы. Про интернат для Ивана речи уже не было – первого сентября мальчики вышли из квартиры с букетами, направляясь, надо полагать, в обычную школу. И у старшего, и у младшего – скромные астры. Отец спускался по лестнице следом, глядел в затылки детям, как надсмотрщик. Уроки они теперь учили, начиная с двух часов, как только Иван возвращался из школы. – Болван! – кричал Валерий за стенкой. – Тупица! Тварь! Вполне возможно, имел в виду и себя. Однажды, в какой-то особенно громкий день, Лина не выдержала. Вышла на площадку, позвонила в дверь. Открыл разъяренный Валерий. Где-то глубоко в квартире всхлипывал мальчик. – А Лукас у вас на продленке? – зачем-то спросила Лина. Валерий, ни слова не сказав, ушел в кухню, долго чиркал там спичками – от злости не мог прикурить. Лина пошла следом. Кухня была заставлена банками с соленьями, вареньями, овощной икрой, компотами. Над форточкой висели длинные нити сушеных грибов, похожие на какие-то страшные бусы. – Зачем вы с ним так? – Что? – не понял Валерий. – А, вы заступаться пришли? – Я каждый день слушаю, как он плачет. – Ясно, – кивнул Валерий. – Жалко стало, да?

– Ты пытаешься себя наказать, – часто говорила мама, и Лина соглашалась с ней, как соглашалась теперь со всеми. Дома она высыпала ведро яблок на пол, наслаждаясь их грохотом, ароматом и тем, как они раскатились красными мячиками по всей комнате. И застыли – каждое на своей орбите. Потом пришла Муся, привела Лукаса – и у него открылся рот, как будто конверт расклеился. – А зачем вам на полу яблоки? – Не знаю, – сказала Лина. И, кажется, в первый раз за весь год улыбнулась – такая у него была забавная, удивленная мордочка. Через две недели случился дефолт. Наверное, Лина была самым равнодушным к этому событию человеком – если не во всей стране, то уж точно в доме. Для Мусиной семьи это была, как для всех нормальных людей, катастрофа. Валерий потерял бизнес, который с таким трудом налаживал все эти годы. Пока доллар летел вверх, Муся металась по городу, пытаясь выгодно истратить на глазах тающие деньги. Было, например, куплено три шубы, две – длиной в пол. Попутно с этим Муся закупала гречку, варила компоты, мариновала огурцы – готовилась к войне. Такие, как Муся, – всегда готовы. На них держится страна, а не на таких, как Лина, дохлых львицах.

– Ты тупой совсем, что ли? – кричал Валерий. Не иначе с Валерием что-то произошло в Москве, или же, раскручивая бизнес, он сорвал у себя внутри какой-то жизненно важный тормоз. Раньше Лина не помнила, чтобы он повышал на детей голос. – Если ты идиот, так иди в школу для умственно отсталых, понял, урод? Что здесь решать-то, задача для дебила! Девятый вал и вой раненого зверя. Мальчик плакал, потом включалось – как музыка! – повизгивание Муси, глухие удары и еще много всего, что Лина предпочла бы не слышать. Однажды спросила: – У Лукаса проблемы с учебой? Вы поэтому летом занимаетесь? Муся призналась: проблемы не у Лукаса, а у Вани, причем серьезные. Шестой класс окончил на двойки, не спасли ни деньги, ни репетиторы. Они еще и поэтому вернулись в Екатеринбург – найти ему хорошую школу, может, интернат… – Он у нас не дебил, а индиго. Слыхала? – Если хочешь, я с ним позанимаюсь. Муся засмеялась, недожеванная конфета выпрыгнула изо рта, как лягушка. Долго кашляла, запивала чаем. – Да хоть вообще забери. Мы плакать не станем. Тогда был август, самое начало. Бабки у гастронома торговали тепличными помидорами, чесноком и репой. У некоторых уже появились вёдра с мелкими яблоками – кривобокими, но душистыми, сладкими. «Чистый мед», клялись старухи, подталкивая ведерки с яблоками поближе к Лине, чтобы она их лучше рассмотрела. Познакомилась, так сказать, прежде чем купить и съесть. Лина шла домой от одной из своих прежних учениц – к ней вернулись все, кого она оставила, уйдя в коммерческую школу. С той школой было покончено навсегда.

Свекровь в первое время приходила к Лине почти каждый день. Они молчали или плакали. Говорить было не о чем и незачем. А вот у Муси накопилось новостей. – Мы же в Москве всё это время жили, – рассказывала она. – Валерий раскручивал бизнес. – Раскрутил? – спросила Лина. – А то! Будет здесь теперь филиал открывать. Как раз к началу года всё сделает – и обратно. Я бы ни за что не поехала, тем более с детьми – у нас в Москве условия гораздо лучше. И няня, и бассейн. Но ты же знаешь, Линка, мужика без присмотра не оставляют. – Да, я знаю, – Лина сама удивилась тому, как спокойно прозвучали эти слова. – Так я не про то! – почему-то разозлилась Муся. – Я к тому, что уведут. Сейчас это знаешь как просто! Вскоре выяснилось, что на Сашины вещи у Муси никто не польстится – и муж, и мальчики одеты, как в каталоге немецкой моды. Валерию возраст был к лицу, как многим красивым мужчинам. Младший сын, Лукас, оказался прехорошеньким пакостником – и, к сожалению, астматиком. Старший, Иван, носил длинные, до плеч, волосы. Возможно, в Москве была такая мода, и она еще просто не докатилась до Екатеринбурга. Прическа эта мальчику не шла, а больше сказать про Ивана было нечего. Муся приходила к Лине одна, без детей, – и не так часто, как раньше. Вместо семечек она приносила с собой шоколад и потом жаловалась, что у нее от шоколада – прыщики, но она всё равно не может от него отказаться. И курила на кухне, запросто – к вечеру там пахло, как на вокзале, но Лине было всё равно. Она и сама порой вытягивала из пачки сигарету, и Муся ее поощряла – даже как будто радовалась, что правильная Линка теперь тоже курит. По вечерам Лина слышала из-за стены, как родители учат с Иваном уроки.

Коллега из коммерческой школы принесла Лине какие-то таблетки, и со временем она впала в состояние тупого щенячьего счастья. Эта искусственная, химическая радость так напугала Лину, что она бросила лечение – и продолжала жить всё в той же квартире, не решившись выбросить мягкую подстилку Льва, не убрав из прихожей Сашин портфель, мерно обраставший пылью. – Вещи нужно раздавать сразу после похорон, – сказала ей одна из старух, что сидели тогда у подъезда. Наверное, у нее были виды на Сашину одежду, но Лина не нашлась что ответить. – Вон хотя бы соседке отдай! Вернулись ведь Муся-то с семьею. И правда, вечером за всеслышащей стеной кто-то визжал и падал, басил и покрикивал. А на другой день в дверь постучали – и словно не было этих лет, тяжелых, словно горы, которые никак не хотят падать с плеч. Муся – с прежним своим миленьким личиком, самую чуточку потолстевшая – стояла на пороге и смотрела на Лину знакомым взглядом. Кажется, что в глаза, но на самом деле – за спину. Будто бы она искала что-то припрятанное, как бедная Сашина мама – нерожденную внучку. – Я только садом спасаюсь, – сказала однажды свекровь. Пальцы ее были темные, в трещинах, как будто она целыми днями чистила свёклу – или накалывала вишни на варенье. – В саду всё живое, помрет без меня. Вот я и спасаюсь. Зимой что делать – не знаю.

Наутро Лина впервые не смогла дозвониться домой. И всю дорогу, пока тряслись в автобусе от Тюмени до Екатеринбурга, уговаривала себя, как ребенка: ничего страшного, наверное, просто телефон отключили за неуплату. Или трубка лежит неправильно. Свекровь она тревожить побоялась – и так потом ругала себя за это! Свекровь подняла бы панику, можно было бы что-то сделать, спасти… У подъезда Лина увидела милицейскую коробчонку и стайку старух на скамейке. Старухи сидели ровным, как пешки, рядом. С милиционером, сдвинувшим фуражку на затылок, беседовал тот самый сосед-бирюк – Лина подумала, что впервые слышит его голос, а потом увидела Сашу и Льва. То, чем они теперь стали. История была для девяностых обычная, в криминальных новостях о таком рассказывали часто. Саша пошел выгуливать Льва поздно вечером и в темноте не заметил обводненную траншею. Они упали туда оба, Саша сломал ногу и позвоночник. Их не сразу, но всё же нашли – но, когда попытались вытащить Сашу, Лев стал рычать. Он не подпускал никого к хозяину, думал, что его хотят не спасти, а убить. Овчарка победила дворнягу. Саша был без сознания, кто-то предложил пристрелить Льва, но, пока разбирались, как это сподручнее сделать, – они уже умерли. И муж Лины, и ее ребенок. Всё, что было потом, она уже не помнила – только этот, самый первый момент. Грязные, мокрые, мертвые, любимые, родные, единственные. И после этого – как можно было говорить ей, что нужно жить дальше? Ради чего? – Ради нас с папой, – плакала по телефону мама.