Цитаты из книги «Девять девяностых»

Такими были все дни, одинаково счастливые и разнообразно несчастные.

Она была хорошей, но прямолинейной, как проспект.

Большая часть устных бесед в наше время – да вот хотя бы у этих девчонок-француженок – развивается по принципу «вытерплю чужое, зато озвучу свое».

В каждом из нас уживается множество личностей, и одна берет верх над другими – по ней нас и судят окружающие, она и создает нашу судьбу. «Судьба» – от слова «судить».

Как на колесе обозрения, которое начнут ставить через пять лет в Тюильри – сначала ты выше всех, а потом – всегда вниз.

Большая часть устных бесед в наше время – да вот хотя бы у этих девчонок-француженок – развивается по принципу «вытерплю чужое, зато озвучу свое»

Как всем нецелованным в смысле культуры людям, ребенок с книжкой был для них символом наивысшей степени школьного развития. Хотя на самом деле это был просто ребенок с книжкой.

А Лина рассказывала ему, что она очень скучает по своему любимому мужу, который погиб так нелепо и глупо. Что она часто видит во сне умильную морду Льва – он так ловко выпрашивал куски за ужином! Что у нее никогда не будет детей, хотя она еще совсем не старая. Что некоторые вещи нельзя ни отпустить, ни пережить – и время лишь добавляет боли, ведь ты начинаешь забывать тех, кого любил больше всех на свете. Что она потеряла не только одну семью, но и другую, и не может вернуться в город, где живут ее мама и папа. И что научиться решать задачи с дробями – это очень-очень важно, пусть Ваня этого пока и не понимает. В октябре вернулись из Москвы его родители – Валерий пришел с коробкой конфет и медленно опустил ее на стол. – Это то немногое, что я могу для вас сделать, – сказал он с ненавистью. – Я вам благодарен. Конфеты были самые нелюбимые – «Грильяж». В детстве Лина думала, что их делают из гвоздей. Ваня собрался вмиг и ушел, не взглянув на Лину, – возможно, боялся увидеть, как она плачет. Или же он просто торопился – спешил домой, к родным людям и стенам. Вечером Лина слышала из-за стены, как орет на сына соскучившийся отец: – Расслабился, да? Муся привычно подвизгивала, и снова что-то падало с грохотом. Дни теперь тянулись медленно – были одинаковые и ровные, как вставные зубы. Лина прошла мимо старух, сидевших на пустых ящиках. Сегодня здесь – редька и свекла, потом придет время капусты. Эту капусту будут продавать до самых холодов, после чего старухи скроются из виду до самой весны. Некоторые из них, вполне возможно, умрут, но большинство счастливо переживет морозы, посадит огород и гордо выйдет на угол у гастронома с первым пучком редиса, чтобы продать его втридорога. И Лина не станет их осуждать… Вырастить что-то живое – пусть даже пучочек редиса! – стоит большого, очень большого труда.

– Не знаю. – Сколько сыновей у отца? – Да не помню я, сколько сыновей у этого отца! Мне… на этого отца, и на его сыновей, и на коня этого горбатого! В гробу их всех видал, в белых тапках! Лина заплакала. Занятие окончилось. А утром, за завтраком, Ваня сказал вполголоса: – Девять девяностых. Лина не сразу поняла, о чем он. Но потом просияла – правильно! – Только надо еще дробь сократить, чтобы ответ был точным. Девять девяностых – это у нас сколько? – Не знаю, – сказал Ваня. – Одна десятая? Они занимались теперь каждый вечер, по крошечке отгрызая от каждой из наук. С другими предметами у Вани было не лучше, английский просто отсутствовал – мальчик даже алфавита не знал. Зато он начал разговаривать с Линой – рассказал, как мечтал увидеть мумию в Мавзолее, пока отец не обозвал его идиотом и не объяснил, что эта мумия не имеет никакого отношения к Египту. Рассказал, что умеет ловить мух на лету, – ему нравится, как мухи щекочут лапками ладонь. Рассказал, что деньги он воровал у Лины для того, чтобы отдать долг отцу – Валерий обещал вычесть из него всё потраченное в Москве на репетиторов. Что маму он любит, а отца ненавидит, и желает ему смерти, и представляет эту смерть в подробностях. Что младший брат очень болен, и поэтому родителям не хватает любви на обоих своих детей. Что бабушка раньше любила его, а теперь не хочет даже видеть – ведь он плохо учится и друзей у него нет. Их никогда, за всю его длинную жизнь, не было.

Пошел Иван со своей бедой к Коню-Горбунку. Что же посоветовал ему Конек?». Лина обрадовалась, что задачка такая легкая, но Ваня смотрел в учебник несчастным взглядом. – Видишь, – решила подбодрить, – задачка про тебя. Про Ивана… – …дурака, – уточнил мальчик. Лина смутилась. – Что мы с тобой примем за единицу? – Не знаю. – А ты подумай. – Не хочу. – Хорошо, я подскажу. За единицу мы примем всё государство. Она объясняла решение, думая, что на самом деле, скорее, государство принимает свой народ за единицу. Точнее, за ноль. Но вслух спросила: – Ты понял? Сколько осталось всем детям? – Тридцать шесть девяностых. – И как узнать, сколько достанется каждому? Ваня молчал. Глаза у него были не голубые, как у Валерия, а ярко-синие. – На что нужно разделить тридцать шесть девяностых?