Tesla

“Слабость – это как у бедной Лизы. У неё не было ни каких оснаваний самоубиватся. Лиза была глупая, а ни какой ни луч света в тёмном царстве. Могла бы использовать сто рублей чтобы всё наладить, а она взяла и бросила больную мать на смерть!”

Так написал на пробном экзамене Зебров. И теперь его будущее смотрело из рамки листа, как из поминальной.

Варвара Владимировна исправила слова “никаких”, “оснований”, добавила мягкий знак инфинитиву… И разрыдалась. Её окружали пыльные обои, потёртый диван с желтоватыми разводами и разбухшие деревянные рамы, через которые забирался в квартиру холод.

Прислонившись лбом к стеклу, у дома стояла кислая московская зима и мрачно заглядывала в комнату. Лампа в патроне, примотанном изолентой, мигала.

Варвара распахнула дверцу шкафа, достала ласты с растянутыми пятками, валявшиеся без дела ещё со времён ухода мужа, и извлекала из левого ласта газетный свёрток, а из него сто семь тысяч восемьсот рублей – пересчитала.

Утром она отправилась в турагентство. Листала каталог с турецкими пальмами и полотенчатыми лебедями. Но перед Новым Годом оставались только удалённые от берегов клетушки по ценам четырёхзвёздочных отелей.

Оператор, красивый молодой человек с чёлкой наискосок, обвёл взглядом ее тяжёлое лицо, а потом пуховик с потёртой подкладкой, который грустно висел на вешалке у входа, как старый самоубийца. И посоветовал купить тур в феврале, когда дёшево и несезон.

– А пока что вложите куда-нибудь деньги, – подмигнул он.

– На два месяца? Это куда?

– Я акции покупаю.

– Акции?

– Электромобили, нефтяники, банки…

У него были весёлые зелёные глаза, как у её мужа. Но расспрашивать про акции она постеснялась.

– Я в этом не разбираюсь, – неловко хохотнула Варвара.

Молодой человек посмотрел на неё сочувственно и пожалел всего доброго.

Но дома Варвара, действительно, подумала: зачем прятать деньги в левый ласт, когда можно их приспособить. Она стала читать про акции, банковские вклады, инвестиционные счета и, даже не успев сообразить, как это вышло, оставила заявку на открытие брокерского счёта. Банковскую карту привезли через день к подъезду, установили на телефон приложение, и инвестиционные горизонты открылись ей во всём своём штормовом великолепии.

Однажды на бульваре она наткнулась на Зеброва с компанией. Пацаны сидели на спинке лавочки Есенинского бульвара, пили пиво.

– “Муть вина, нагие кости”… – остановилась она напротив. – Так рано, и уже пьём?

Все заржали.

– Проверила твоё сочинение, Лёша… Вот зачем ты это? Понимаешь, что у тебя будет двойка в аттестате?

– Я правду написал, – буркнул Лёша.

– Всюду цензура! – выкрикнул его товарищ.

И парни опять разразились лающим смехом.

– Ты бы приходил на дополнительные… Сделаю напоследок доброе дело и уйду.

– Из школы уйдёте?

– Ну не из жизни же…

– Жалко, – сказал Зебров.

Все захохотали ещё громче, и тогда до Лёши дошло. Он покраснел и промямлил:

– Не в том смысле. Жалко, что из школы.

Она покачала головой и пошла домой ждать февраля. Было темно. Платиновый дневной свет, сожительствовавший с ней в однушке, сегодня куда-то ушёл – как муж семь лет назад.

– Где сахар? – спросил её муж после ужина.

– А что, нет? – удивилась она.

– Нет.

– Завтра куплю.

– Вчера было полпакета, – муж смотрел на неё, как ищейка.

– Ах, да! – она вспомнила, что испекла вишнёвый пирог.

– Ты специально, – сказал муж. – Ты всё у меня отбираешь: работу, друзей, дочь…

– А ничего, что это я нашла тебе работу?

– Варя, я её ненавижу.

– А дочь что? Да кто у тебя её отбирал? Вышла замуж, уехала, счастлива…

– Счастлива, как же! Ты всех распугала. Чтобы никого у меня не было – была только ты. И вот даже сахара нет. Каждый раз! Ты специально!

– Знаешь, что! – вскипела Варвара. – Вот и катись тогда к своим друзьям-алкоголикам.

Она думала, что он пойдёт в комнату и, как всегда, разляжется на диване, отвернувшись к стене. А он собрал вещи и вышел в другую жизнь, облепленную вечерним морозным сиянием. Варвара мучилась-мучилась, но так и не поняла – специально она или не специально. Но долго ещё держала в диване целый мешок сахара. Про запас.

Всю ночь она ворочалась. По стенам двигались тени горячих турецких утёсов, а под утро о них разбивались брызги света. Электрокабриолет с эмблемой Tesla, скользящий по горному серпантину, вёл её муж, но ещё молодой, с косой чёлкой и зелёными глазами; стены домов были увиты бугенвиллиями, и с горной высоты открывался вид на Средиземное море.

Варвара проснулась еще до будильника и больше не смогла сомкнуть глаз. Переплыв ледяное утро, как мутную реку, она почистила зубы, заварила кофе и стала читать про электродвигатели, зарядные станции, аккумуляторы, спрос на литий, Tesla, Ford, General Motors и растущие китайские рынки.

Вначале она купила тысячу семьсот тридцать долларов, а потом на них – двадцать одну акцию Tesla по восемьдесят два доллара.

Дыхание перехватывало – то ли от спешки, то ли от предчувствия какой-то новой жизни, которая уже подкрадывалась, которая волновалась и дышала неподалёку, как тёплое бирюзовое море.

– Ну, с богом, – прошептала она.

День был просторный. Впереди маячили праздники и новогодние каникулы с огоньками гирлянд и шампанским.

К вечеру, когда она закончила c оценками и посмотрела на график, акции выросли на полтора процента. К Новому году доросли до ста тридцати долларов. С развода у неё почти не водилось свободных денег – всё, что было, откладывалось на ремонт. И вот…

В ней начала шириться надежда, похожая на взмывающий воздушный шар. И как будто с этого шара она наконец увидела огромную жизнь, которая состояла не только из исчерканных тетрадей, жалостливого хрумканья снега по дороге в школу и чужих детей.

Варвара даже продала одну акцию, чтобы эту другую, свежую жизнь приблизить: купила платье в синий горошек с розовым поясом, замшевые сапожки с золотыми пряжками, которые были хороши, но неуместны в талой столичной зиме, шёлковый шарфик с вангоговскими подсолнухами и пирожные из кондитерской, в которую никогда раньше не заходила.

На Рождество Варвара взяла в кредит сто тысяч. И добавила в портфель ещё двенадцать акций.

– Когда-нибудь тебе перестанет везти, – сказала ей соседка, зашедшая на пирожные. – Ладно свои деньги, но кредитные… – и она так посмотрела, как смотрят на пропащих людей и умалишённых.

Раньше Варвара пропустила бы это мимо ушей, но не теперь. Она выпалила обидно и многозначительно:

– Моё-то только растёт, а вот твоё давно уже торгуется ниже рынка.

Соседка вылетела из квартиры и хлопнула дверью.

В феврале Варвара не поехала отдыхать. Биржевой график ушёл в боковик. А в Турции держались рыхлые пятнадцать градусов и холодное море.

Вечерами она садилась за анализ трендов, помечала уровни поддержки и сопротивления, вглядывалась в фигуры на графике, строила каналы роста и собирала новости про электрокары, Tesla и Илона Маска. Потом наспех проверяла школьные тетради.

Она по-прежнему вставала в хмурые шесть часов, выводила круглые хвостики букв на доске, запускала стрелы аллюзий в учеников, но вместе с надеждой на перемену в жизнь ворвалась какая-то новая лёгкость. Каблуки её замшевых сапожек теперь быстро постукивали по коридору, а учитель химии после встречи ещё несколько минут рассеянно стоял в коридоре. Однажды он принёс розово-белые тюльпаны и за обедом рассказал про южноамериканских обезьян, которые натираются многоножками, выделяющими защитные химические вещества класса бензохинонов, чтобы защититься от комаров.

В марте цена упала до ста двадцати долларов. Потом до ста десяти. Потом до ста пяти. Всюду писали, что Tesla в долгах, что акции переоценены и надо от них избавляться. Варвара неделю ходила бледная и растерянная и, в конце концов, днём в пятницу решила продать, пока её счёт не ушёл в окончательный минус. Надо было закрывать кредит. Она нажала на красную кнопку в приложении и ввела код подтверждения. Руки дрожали.

В этот момент на пороге учительской появился растрепанный Зебров:

– Варвара Владимирна, я к вам! – он всучил ей что-то круглое в фольге. – Вот. Это пирог. От мамы.

– Чего тебе?.. – пробурчала она, уставившись в экран телефона.

Счёт показывал – двести пятнадцать тысяч. Сумма подсвечивалась зелёным цветом, что означало – небольшой плюс. Если бы не проценты по кредиту, которые придётся отдавать из своих накоплений.

– Варвара Владимирна, я заниматься хочу. Чтоб в десятый перейти, – оттарабанил Зебров.

– Что за медведь сдох? – Варвара оторвалась от экрана и припечатала горемычного ученика тяжелым взглядом.

– У меня это… отец вернулся. Я думал, что к нему поеду работать на лесопилку. А они с мамой помирились, и он в город вернулся. Говорит: “Учись”.

– Два месяца до экзамена, Лёша. Не успеем. На второй год, скорее всего, останешься. Да садись уже.

– Ну хоть попробуем? – жалобно протянул он. – Не получится – так останусь.

– Ну ладно. С чем пирог-то?

– С вишней.

Варвара поставила чайник и посмотрела в окно: в ветвях берёзы слонялось лёгкое мартовское солнце, серые горы снега, наконец, дрогнули перед теплом и расплылись в улыбках коричневых ручьёв.

– Точно будешь заниматься? – переспросила она.

– Да буду-буду, – прорычал Зебров набитым пирогом ртом.

В мае акции стоили уже по двести долларов за штуку, а через год выросли ещё в два раза. Но она так и не рискнула их купить снова и пропустила весь рост. В конце концов удалила приложение.

Зебров пересдал неудачно и остался на второй год.

Варвара так и не поехала отдыхать, не увидела, как цветут олеандры и море тянет свою взволнованную солёную песню. Но перед праздниками переклеила обои и вытолкала из дома старый диван с пятнами.

И там у мусорных баков на углу дома, где закончил жизнь горемычный диван, Варвара посмотрела на привычные московские звёзды и почувствовала, как дрожит над ней тёплая ночь, через которую от станции к станции едут заряженные машины, летят гигантские ракеты и приближается к огненному Марсу Илон Маск. Что он говорит? Плохо слышно через вселенную. Кажется, что-то на русском с ужасным акцентом. Может быть, зовёт с собой – колонизировать планеты. Или, перекрикивая время, предупреждает, что приближается идеальный шторм – лопнут долговые пузыри и посыпятся мировые рынки… А может быть, спрашивает: сколько стоят ландыши у Бедной Лизы?