– А на что живет эта семья? – Александра проникалась все большей жалостью к осиротевшим при живой матери детям.

– Не знаю… – протянула Наталья. – По-моему, они проедают то, что выручили за дом… Потом, вероятно, продадут оставшийся клочок земли, флигель и уедут… И я борюсь с искушением продать этот несчастный дом и сбежать! Никогда в жизни я так не ошибалась с покупкой…

Дойдя до прибрежных зарослей ивняка, они спустились между искривленных, узловатых стволов, напоминавших подагрические старческие руки. Узкая полоска намытого рекою песка тянулась вдоль нависших над водой деревьев. Плакучие ветви, еще безлистные, но отягощенные золотистыми соцветиями, купались в медленно текущей воде.

Александра глубоко вздохнула, очарованная нежной красотой этого места. Сена здесь была узкая, как маленькая подмосковная речушка. Шелковисто сияющие волны отливали асфальтовыми, лиловыми, зелеными оттенками, как грудь голубя-сизаря. На противоположном, совсем близком берегу виднелись остатки сгнивших мостков – несколько почерневших покосившихся досок, набитых на шаткие бревна.

– До чего хорошо! – вырвалось у нее.

Наталья не ответила. Сунув руки в карманы старого плаща, который художница помнила еще по Москве и который теперь мешком висел на исхудавшем теле своей обладательницы, женщина смотрела куда-то в пустоту и явно не замечала красоты этого мирного места.

– Послушай… – после паузы сказала Александра, окончательно удостоверившись в том, что знакомая самым опасным образом сосредоточилась на одной мысли и не воспринимает больше ничего. – Раз уж ты все равно не можешь тут жить и тебе мерещатся всякие ужасы, почему бы действительно не продать дом? Понимаю, что это хлопотно, невыгодно, но какой смысл иметь недвижимость, которой не можешь пользоваться?

Наталья, казалось, была поглощена созерцанием медленно текущей реки, но все же расслышала обращенный к ней вопрос. Не глядя на собеседницу, она негромко проговорила:

– Пока нет… Не могу.

– Почему?!

– Дело в том, что «клад полковника» действительно существует!

Александра едва могла поверить в то, что слышит это, но Наталья говорила совершенно серьезно, с глубоким убеждением:

– Клад существует, он спрятан где-то в доме или в саду. Именно поэтому мой сосед Делавинь не уезжает, остается рядом с домом, который свел с ума его жену… У него нет других причин тут оставаться!

Александра не верила своим ушам. Давняя московская знакомая, всегда такая рациональная, только что призналась в своем страхе перед призраками и всерьез говорила о некоем мифическом кладе! Художница, сдвинув брови, внимательно смотрела ей в лицо, а та, нервно оглядываясь (это движение Александра уже подмечала у нее), объясняла:

– Ведь полковник перед смертью жаловался, что у него украли золото, потом вдова на этой почве с ума сошла, все искала тайник… Один из них спрятал золото и забыл куда, понимаешь?! Наследники сперва сад перерыли, затем дом перестроили – не нашли ничего. Но золото осталось где-то рядом… В доме, если его спрятал сам полковник! Возможно, под полом! Или в стене! Безногому было не уйти далеко со своим сокровищем!

– Опомнись! – Не выдержав, художница схватила приятельницу за плечи и с силой ее тряхнула, так что та широко раскрыла глаза, словно очнувшись от сна наяву. – Какое сокровище, о чем ты?! Неужели ты веришь старой деревенской басне?! Ну, сколько он мог привезти тогда на себе, в поясе на животе?! Ведь он купил землю, выстроил дом, завел семью, понес расходы… Может, перед смертью у него помутился рассудок и он считал потраченные деньги украденными! Если что и осталось, то немного!

– Наверняка осталось все! Все! – Последнее слово женщина, вздрогнув, выкрикнула ей в лицо так громко, что под мостками, разбуженная, всплеснула большая рыба. По темной воде пошли желеобразно дрожащие круги.

– Что – все?! – Александра тоже невольно повысила голос. – О чем ты?!

– Да ведь речь не только о золоте, которое старый хитрец привез на себе… Потом, после постройки дома, прибыл и его багаж… А ты вспомни, откуда он вернулся! В каких роскошных усадьбах ночевал по дороге! К каким сокровищам имел доступ, находясь в таком чине! Полковник только прикидывался бедняком и простачком… Он был настоящим крестьянином, который больше всего боится, как бы кто не заглянул в его мошну и не догадался, сколько там денег!

– Замечательно… Чудесно! – Художница едва сдерживала рвущийся наружу нервный смех. – Очень поучительная история! Скажи, а вы с Дидье не без умысла оставили меня ночевать одну в этом доме? Ты вдруг уехала в Париж, он случайно положил меня на ночлег в той спальне… Вы что же, рассчитывали, что я буду иметь честь лицезреть призрак полковника, который откроет мне, где искать его клад? А то и высыплет мне на одеяло груду сокровищ, чтобы мы все разделили их?

Она говорила издевательским тоном, с затаенной болью наблюдая за тем, как сереет, становясь неузнаваемо чужим, лицо ее давней знакомой. Ядовитая ирония не пробивала эту броню. Художница, задыхаясь, умолкла, напрасно ожидая ответа.

– Вы все сумасшедшие! – решительно проговорила она, так и не дождавшись реакции. – Всех вас надо отвезти туда же, где находится бедная мадам Делавинь!

– Возможно… – Наталья провела рукой по лбу неуверенным жестом только что проснувшегося от тяжелого сна человека. – Если бы ты знала… Эта мысль о старинном кладе так завораживает… И потом, я ведь уже так давно все это терплю! Может, я свыклась с мыслью о том, что этот дом – часть моей судьбы… Я не могу его бросить.

Она сделала несколько шагов по берегу и остановилась прямо напротив места, где вода омывала остатки старых мостков. Александра следила за ней, еще не вполне веря во все, что увидела и услышала в это утро. Художница была так ошеломлена, что больше не делала попыток образумить давнюю приятельницу.

«Но что же делать?» Александра следила за течением реки, вялым и ленивым, за прутьями и сухими листьями, то и дело возникающими из-за поворота, который был скрыт зарослями ив. «Наталья не сошла с ума, конечно, но может быть, куда ближе к этому, чем мне кажется. Если она останется здесь, сейчас, одна, эти мысли полностью ее захватят, и вот тогда – держись! Может, позвонить в Москву ее дочери?»

Художница вспомнила свой визит в московскую квартиру, которую занимала замужняя дочь Натальи. Алине исполнилось всего двадцать лет, но замужем она была уже второй раз. Ни она сама, ни оба ее супруга не работали ни дня. Все расходы несла на себе Наталья, которая зарабатывала, пусть и от случая к случаю, немало. Она была одним из лучших и самых востребованных в Москве дизайнеров по свету. Наталья создавала не только эскизы эксклюзивных светильников и планировала схему их размещения, но и решала уже имеющиеся проблемы с искусственным освещением, подчас очень трудные. У нее была твердая репутация специалиста, который никогда не подведет и не ошибется. Ей доверяли.

…Всего несколько дней назад, следуя указаниям, полученным по телефону из Франции, Александра начала расформировывать собранную старой приятельницей коллекцию экспрессионистов. Часть раритетов следовало выставить на продажу, часть – привезти во Францию. С этой целью Александра и приехала на квартиру к старой знакомой.

Рады ей не были. Правда, Алина, уже посвященная в детали плана, составленного матерью, против вторжения гостьи не возражала. Она отперла дверь комнаты, которую занимала некогда Наталья и где теперь хранились коллекции… Но ее застывшее в неприязненной гримасе лицо, враждебный взгляд, тяжелое молчание ясно говорили о том, что она имеет свое мнение о происходящем, и это мнение резко отрицательное.

Сперва Александра занималась разборкой папок, стараясь игнорировать наблюдавшую за ней девушку. Но вскоре терпение художницы иссякло. Обернувшись, она прямо спросила Алину, так ли уж обязательно ее присутствие?

– Твоя мама мне доверилась, а ты меня прямо глазами ешь! – Она знала девушку с подросткового возраста и потому не церемонилась. – Неужели думаешь, я что-то украду?!

– Да нет. – Алина, поджав губы, скрестила руки на груди, словно демонстрируя свою готовность защищаться. – Про вас-то как раз я ничего такого не думаю.

– Так зачем следишь за каждым моим движением?!

– Я должна знать, что мама решила продать. Имею полное право, кажется?

Бледное лицо девушки выражало негодование и решительность. Опомнившись от удивления, художница проговорила:

– Не уверена, что ты имеешь такое право! Твоя мать сама заработала деньги, чтобы все это купить. Ты никогда не работала, она тебя полностью содержит. А ты ведь уже взрослая! Второй раз замужем… Погоди, твоего нынешнего ведь сейчас дома нет? Неужели он на работе?! Устроился, наконец?!

Против своей воли она говорила язвительно, прекрасно осознавая при этом, что наживает себе смертельного врага. И верно – едва заслышав мораль, Алина угрожающе переменилась в лице. Ее миловидность разом потускнела, взгляд сделался жестким, теперь девушка казалась намного старше своих лет.

– Не ваше дело, где мой муж и кто меня содержит, – процедила она. – Лучше бы вы поинтересовались, куда мама собирается деть деньги от проданных коллекций!

– Меня это не должно касаться. Ей требуются средства, вот и все.

– И все?! – воскликнула Алина. В ее зеленых глазах блеснули слезы. – Она купила там дом, квартиру в центре Парижа, бросила работать и живет в свое удовольствие так, будто завтрашнего дня нет! Вот на это ей и нужны средства! Когда она все проест и продавать будет нечего, она продаст эту квартиру и выбросит нас на улицу!

– Наталья бросила работать? – Из всей услышанной тирады, вызванной, несомненно, чисто эгоистическими интересами, Александра выделила самую важную для нее фразу. – Как бросила? Я думала, она выполняет заказы дистанционно, по Интернету, как многие сейчас…

– Ничего она не выполняет! – огрызнулась Алина. – Мне сюда, на стационарный номер, второй год звонят ее старые клиенты и спрашивают, все ли с мамой в порядке? Они ей звонили в Париж, она ведь, когда уезжала, оставляла всем координаты… Предлагали взять заказы. А она отказывалась! Говорила, что работать больше нет необходимости!

– Может, у нее есть работа там? – предположила художница.

– Ничего у нее нет! Я спрашивала! Мне она ответила, что всю жизнь вкалывала, одна меня растила, надрывалась, так вот теперь желает жить по-человечески! Вот мне и интересно: она сейчас все подчистую собирается отсюда вывезти или что-то оставит, смеха ради?! Может, нам уже пора съезжать?

Скрепя сердце, Александра удовлетворила любопытство девушки. Узнав, что коллекция ликвидируется полностью, Алина с минуту молчала. Она была ошеломлена, убита этим известием.

– Ну, все, – сказала она наконец. – Мать промотает и эти деньги, уж не знаю, на что она тратит, на кого… И вернется нищей. Хорошо, если в своем уме…

Не сказав больше ни слова, девушка вышла из комнаты, предоставив гостье полную свободу. Александра продолжила разбирать папки, уже не испытывая прежнего приподнятого настроя. Теперь она думала не о том, что ей попался выгодный заказ и скоро она вновь увидит Париж… Художница не могла отделаться от мысли, что поведение ее старой знакомой заключает в себе нечто подозрительное и таинственное…

«Но я не подозревала тогда, что настолько таинственное!» – сказала она себе, следя за Натальей. Та, стоя у самой кромки воды, словно грезила наяву. Глаза женщины были открыты, но казалось, она ничего перед собой не видит. «Если я расскажу Алине, что мать считает, будто в ее доме спрятан старинный клад… А не живет она там и потратила последние деньги на квартиру в Париже, потому что боится привидений… Ну, не знаю! Алина девушка решительная, расчетливая, деньги любит, на мать в обиде. Запрячет бедняжку в психбольницу, не поленится приехать… И будет сидеть несчастная Наталья рядом с такой же несчастной мадам Делавинь… Да, но супруга соседа сошла же отчего-то с ума! Она ведь клад не искала!»

Все, что Александра успела услышать о «Доме полковника», рождало у нее тревогу. «Что-то там не так! Что-то очень не так! Не знаю, был ли там клад и что он из себя представлял, но люди в этом доме сходили с ума, умирали от страха, вешались… И вот теперь Наталья… Бросила принимать заказы, надеется разбогатеть, найдя клад, превратилась в полупомешанную мономанку, выдающую дикий вымысел за явь… Но ведь она, не будучи даже осведомленной о местных преданиях, видела, чувствовала, слышала в „Доме полковника“ то, что выгнало ее оттуда! Это нельзя приписать больному воображению! Что-то случилось на самом деле… Дало толчок!»

Наталья, внезапно очнувшись, отвела взгляд от воды и повернулась к художнице. Ее глаза вновь приняли осмысленное выражение.

– Мне нужно вернуться в Париж, – произнесла она неожиданно деловито и спокойно. – Сегодня же, да прямо сейчас. Тебе я полностью доверяю, ты знаешь… Встретишься с покупателем, сторгуешься и договоришься об оплате. Все решай сама!

– Погоди, – нахмурилась Александра. – Где это я с ним встречусь? Куда ехать?

– Недалеко! Он живет в этом же городке, как громко именует себя деревня… Только на другом краю, – пояснила Наталья. – Я скажу Дидье, он тебя отвезет. Может быть, вы все решите за сутки, двое… Покупатель настроен на сделку, фото кое-какие видел, вопрос только в цене… Я назвала ему при первой встрече цифру, он засомневался, но ты, конечно, сумеешь его уломать…

– Мило… – От растерянности художница не находила нужных слов. – Я думала, покупатель живет в Париже и мы вместе туда поедем… А ты уезжаешь, бросаешь меня тут одну, в этом доме?!

– Ты же не веришь в привидения?

Наталья произнесла эти слова так холодно и язвительно, что Александра мгновенно осеклась. Женщина почувствовала себя глупо, ее мучил стыд, словно она дала себя заманить в искусно расставленную ловушку. «В самом деле, – смятенно думала художница, – я только что высмеивала ее, а теперь сама боюсь остаться в доме… Разве я боюсь? Правда боюсь?»

Молчание затягивалось. С поля, скрытого зарослями ив, внезапно раздался рокот заведенного тракторного мотора. Обе женщины одновременно вздрогнули, и, как по команде, из зарослей вылетела стая вспугнутых перепелов.

– Хорошо, – твердо произнесла Александра. – Я останусь и все сделаю сама. Но если что-то выйдет не так, не предъявляй мне потом претензий!

Художница внимательно следила за лицом собеседницы, и то, что она увидела, испугало ее куда больше, чем все рассказы о привидениях. Наталья выслушала ее согласие, не дрогнув, лишь чуть поджав губы и опустив ресницы… Но Александра успела прочитать в ее глазах панический страх.