– Жаль, – вздохнула Юлька. – А то новое соболье манто так и висит ненадеванное… Ладно. Приду в купальнике. Чао!

Негромко напевая, она подошла к шифоньеру, распахнула его. Перебрала плечики со своими летними нарядами.

– Джентльмены предпочитают блондинок, – продолжала она мурлыкать вполголоса. – Надо надеть платье без спинки…

– Телефонный час закончен? – Мать заглянула к ней в комнату. – Мне надо позвонить Тамаре Павловне.

– Опять она со своими грошовыми переводами? – недовольно спросила Юлька. – Мам, это же копейки.

– Копейки не копейки. – Мать оглядела распахнутый шкаф, и Юлька смутилась, восприняв этот взгляд как упрек.

– Мам, зачем ты надрываешься? Разве я много требую? Я ведь сама шью…

– Почему ты сразу воспринимаешь все в штыки? – возразила мать. – Я тебя ни в чем не упрекаю. Ты ведь работаешь. Хотя я была бы рада, если бы ты училась.

– Была бы существенная разница?

– Да. У тебя было бы будущее.

– У меня оно есть. Как и у всех остальных.

– Вот-вот, – вздохнула мать. – Равняйся по остальным.

– А по кому же мне еще равняться, а? По королеве английской? – Юлька тяжело вздохнула. – Мам, кстати, сразу тебе говорю, что этот молодой человек, о котором я тебе рассказала… Этот Женя пригласил меня в кафе сегодня вечером, и я пойду.

– Так быстро?

– Ну не ждать же нам еще год, – возмутилась Юлька. – Кстати, он хотел бы познакомиться с тобой.

– Буду рада.

– Но не сегодня.

– Это его слова?

– Нет, мам, мои. Сегодня я еще получше рассмотрю его, выясню, достоин ли он такой чести.

– Твоя ирония… – Мать заглянула в шкаф. – Платье выбираешь?

– Ага. Посоветуй, что надеть? – Юлька скрепя сердце решила хоть этим задобрить мать. Та призадумалась.

– Я бы остановилась вот на этом… – Мать тронула висевшее на плечиках длинное расклешенное платье цвета молодой травы. – Тебе этот цвет очень идет.

– Пойми! – воскликнула Юлька, приложив платье к себе. – Я в нем буду просто бледной поганкой. Для него нужен загар.

– Дело не в загаре… – задумчиво возразила мать. – Дело, скорее, в твоем образе…

– А именно?

– Ты, моя милая, совсем еще молоденькая, и твой образ еще неясен для тебя самой. Какая ты? Ты сама знаешь?

Лицо у матери разгорелось, оживилось. Худенькая, в свои сорок лет фигурой почти не отличающаяся от Юльки, она казалась почти ее ровесницей – такой же хрупкой, подвижной, с такими же отливающими легкой рыжиной волосами.

– Тебе надо знать, какой ты хочешь казаться, – твердо завершила свою мысль мать. – Наплюй на то, что ты незагорелая. Представь себя сегодня вечером в этом платье.

– Ну?

– Что видишь?

– Кикимору.

– Сосредоточься. Почему кикимору?

– Потому что непонятно, зачем эта белая пиявка нацепила такую яркую тряпку.

– Белая пиявка… Все претензии, короче, к твоему цвету, а не к цвету платья?

– Ну.

– Открой глаза, – со вздохом сказала мать. – Кажется, ты меня наконец достала.

– Как? – с надеждой спросила Юлька. Она предчувствовала, что давний их спор о цвете ее волос сегодня, может быть, разрешится. – Мам, ты согласна?!

– Ладно, иди покупай свою отраву.

Юлька радостно схватила кошелек:

– Ма, я тут за угол, в галантерею… Ма, ведь краска скоро сойдет.

– С этим Женей у тебя, похоже, все очень серьезно, – заметила мать. – Что-то я никогда не видела, чтобы ты так суетилась перед свиданием.

– Мам, я из чувства контраста… Он блондин, я блондинка – невеселая выйдет картинка.

– Бог с тобой, становись рыжей. – Мать махнула рукой. – Но прошу, только не очень дикого оттенка. Постарайся найти что-нибудь нейтральное…

– Рыжее – и нейтральное?! – Юлька вернулась с порога, сбросила тапочки, сунула ноги в туфли. – Не требуй невозможного.

Рыжий цвет оказался далеко не нейтральным, а очень даже вызывающим. Когда Юлька, высушив волосы, посмотрела в зеркало, она содрогнулась: на нее оттуда глянула девица с морковно-рыжими волосами и каким-то обалделым от страха бледным лицом. Юлька поморщилась. «Финиш, – сказала она себе. – Теперь мне место в цирке. Это ужасно. Но на образце цвет был вроде не такой?» Она всмотрелась в свое отражение. Посмотрела на свету, посмотрела в тени, посмотрела сощурившись. Сощурившись ей понравилось больше всего. «Ну, если он тоже сощурится, успех мне обеспечен».

– Мама! Посмотри на свою дочь!

Мать, прибежавшая на ее отчаянный зов из кухни, застыла как громом пораженная.

– Это… и есть тот цвет, о котором ты мечтала? – проговорила она каким-то сдавленным голосом.

Юлька потупила свою неузнаваемую голову.

– Юля… Это просто невозможно…

– И вот так у меня все. – В голосе Юльки звучал полный мрак. – Это называется – прихорошилась.

– Юля, ты так не можешь идти.

– А не так идти я тоже не могу… Уже пять часов…

– Откажись. Назначь встречу на завтра. Что-нибудь придумаем.

– Мама, пусть будет так… Говорят, истинное чувство ничто не может погубить. – Юлька все же нашла в себе силы пошутить.

– Юля!

– Мама! – Юлька перевела дух. – Думаешь, я не понимаю, что это ужасно? Но менять что-то уже поздно, а с зеленым платьем…

– Оно тебя не спасет.

– Пусть он думает, что это шутка, – вздохнула Юлька. – А то я переживаю за его чувство юмора… Буду его развивать понемногу… Даже в ущерб себе…

– Для молодой девушки у тебя удивительно мало чувства…

– Кокетства?

– Да, если хочешь, – отпарировала мать. – Но под этим подразумевалась невозможность выйти на улицу в уродливом платье или с неудачной прической.

– Значит, мне ничто не грозит. – Юлька пожала плечами. – Уже это радует. А теперь, мама, иди и дай мне закончить туалет.

Мать, все еще вне себя от возмущения, прикрыла дверь. Юлька в спешке натянула платье, достала косметичку, открыла ее и задумалась. «Мои несчастные глаза обведем черным-черным карандашом… А губы… Пусть будут почти белые, перламутровые… Румяна… Ну, чистый театр!» Девушка в зеркале постепенно приобретала вид непонятного авангардистского произведения искусства. Юлька не узнавала себя. Похлопала крашеными ресницами, надула отливающие перламутром губы, взбила пальцами морковные кудри. Крутанулась на каблуках, парусом надув широкую юбку. «А что? Ничего… Хорошо бы показаться Максу. Он бы точно сказал, что у меня этот, как его… сексуальный идиотизм».

Оставшееся время Юлька провела сидя на стуле у открытого окна, прикуривая одну сигарету от другой – дым колечками уползал во двор.

«Москвич» въехал в арку ровно в шесть. Дверца открылась, и Женя вышел из машины – такой представительный, что у нее сжалось сердце. «Господи, он меня просто пошлет, – в отчаянии подумала она, – в белом пиджаке, мама миа! И сейчас к нему вылетит рыжий клоун…» Она сжала зубы и ринулась вон из комнаты, прихватив сумочку.

– Я ухожу! – крикнула она матери. – Он уже тут.

– Оба вы клоуны, – хмуро бросила та. – И ты, и твой разлюбезный Макс.

Юлька постаралась не хлопнуть дверью. Она вылетела из подъезда, вертясь, как пуля на солнце, – рыжая пуля в развевающемся зеленом платье. И Женя, протянувший было к ней руки, был этой пулей убит наповал. Она увидела, как меняется его лицо, на котором застыла приготовленная к ее встрече улыбка. Выражение, которое появилось на его лице, трудно было выразить словами. Изумление, ужас, растерянность – все это было слабо сказано. «Пропало дело», – подумала Юлька и нагло, опережая его приглашение, юркнула в машину, чтобы он не успел передумать.

– Привет! – сказала она, когда он, опомнившись, последовал за ней. – Ты счастлив меня видеть, как я поняла?

– Д-да… – Он выговорил это нетвердо, пытаясь при этом улыбнуться. – Да, очень, очень…

– Ужасно, правда. – Она постаралась, чтобы это прозвучало не как униженный вопрос, а как гордое утверждение. – Я иногда испытываю острую потребность быть ужасной. Сегодня именно такой день.

– Юля, это очень глупо. – Он взял себя в руки. – Это несколько неожиданно… Ты меня даже не предупредила…

– О, я никогда не предупреждаю. Я просто становлюсь ужасной, и все. В этом вся прелесть, в неожиданности. Тебе не нравится?

– Нет, мне нравится! Так мы едем?

– Ну да, а ты решил, что я передумаю? – Юлька весело щурилась от солнца, бившего ей в глаза. – Скажи, а меня пустят в это твое кафе? Ну, я имею в виду, что, может, у них там какие-нибудь расовые ограничения: вход запрещен неграм, собакам и рыжим…

– Юлька, ты прелесть! – почти весело воскликнул он, и она облегченно вздохнула.

– Я тоже так думаю. Тебе привет от Макса.

– Спасибо, – прохладно ответил он, включая магнитолу. – Вы вчера, наверное, в деталях меня обсудили?

– Конечно. – Юлька закурила и выдула струйку дыма на лобовое стекло. Ветер, врывающийся в опущенное окно, тут же развеял дым по салону. – Мы ведь соседи, ко всему прочему.

«Боже, как странно, – подумала Юлька, искоса глядя на своего кавалера. – Похоже, его ревность ни капельки не уменьшилась из-за моего идиотского вида…»

– Жень, а тебе не кажется, что цвет моих волос мог бы быть и не таким диким?

– Нет, не кажется. Прекрасный цвет. Очень смело.

– Да? Что смело – я не спорю. Но тебе, лично тебе, как мужчине, он нравится?

– Да, – коротко ответил он.

– А может, ты просто деликатничаешь со мной?

– Нет.

«Деликатничает, – поняла Юлька. – Джентльмен, в этом ему не откажешь…» Она только вздохнула.

– Юль, ты так стремительно выбежала, что я совсем забыл, что хотел представиться твоей маме, – прервал молчание Женя.

– Так сразу? – удивилась Юлька. – Мы еще и друг другу-то не слишком представлены. Я, например, не знаю о тебе ничего.

– А что ты хочешь узнать?

– Возраст, например.

– Двадцать пять.

– Профессия?

– Как тебе сказать… – Женя замялся.

– О! – Юлька насторожилась. – Что-то загадочное?

– Да нет… В двух словах трудно сказать, какая у меня профессия. Отец никак не оставит идею, чтобы я доучивался на юрфаке. А я не могу его видеть, юрфак, а не отца.

– А… – сочувственно протянула Юлька. – Вольному воля…

– Как посмотреть, – сухо возразил Женя, глянув на нее. – Воли как раз маловато, постоянные разборки.

– Знакомо, – вздохнула Юлька. – Хотя мне не приходится доучиваться на юрфаке. И вообще нигде… А, собственно, чем бы ты хотел заняться потом?

– Не знаю, – совсем сухо ответил он.

– Совсем-совсем не знаешь? – разочарованно протянула Юлька. – Значит, как я.

Она грустно смотрела прямо перед собой. «Значит, папенькин сынок. Вроде Гарика. Мерзкий Гарик. Значит, папочка кормит моего героя из клюва в клюв. Прекрасно. Это мерзко!» Женя первый нарушил молчание:

– Тебе не понравилось то, что я сказал?

– Нет, – честно сказала Юлька. – Я деликатничать не буду, мой цвет волос меня к этому не обязывает. Тебе двадцать пять лет, а ты совсем-совсем ничем не занимаешься?!

– Кто тебе сказал, что не занимаюсь? – возмутился он. – Я, между прочим, классный механик. Мог бы запросто в автосервис идти.

– А почему не идешь?

– А зачем?

– Послушай, неужели так приятно брать деньги у отца?

– А что здесь такого? – пожал он плечами. – Я ему отрабатываю их сполна. Помогаю ему вести дела, – коротко пояснил он.

– Это как? Подаешь ему воду, когда он говорит речи в суде?

– Он в суде не выступает, – отрезал Женя. – У него частное дело.

– О!.. – благоговейно произнесла Юлька. – Так он капиталист, самый натуральный?

– Что ты болтаешь… – Жене, видимо, не понравились ее расспросы. И он смотрел на дорогу; они ехали вверх по Рождественскому бульвару.

«Прекрасный вечер… – с грустью подумала Юлька, закуривая еще одну сигарету. – Он красивый, нарядный, ни слова худого не сказал про мою несчастную нелепую голову… Но почему мне так тяжко на душе… Грустно, что ли? Нет, как-то мутно… Да, какой-то холод и какая-то муть… Как это странно. Сиротливо, вот именно, сиротливо. Что такое?! И холодно как-то…»

– Юлечка, мы приехали! – Женя сказал это так, будто всю дорогу они болтали о самых милых и веселых вещах. – Вот это легендарное место.

Юлька вылезла из машины.

На высоком сером доме висела мемориальная доска. «Верно, Есенин», – отметила она.

– Кафе во дворе, – пояснил Женя. – Идем.

Он запер машину и взял Юльку под руку. Они прошли во двор и по крутым ступенькам спустились в полуподвальное помещение, выкрашенное матовой белой краской.

– Подземелье… – прошептала Юлька. – А обслуживают здесь духи?

– Тебе понравится, не бойся, – усмехнулся Женя. – Или ты думаешь, я заманил тебя в разбойничий притон?

– Для притона тут все слишком белое, – возразила Юлька. – Скорее, это похоже на больницу.

– А для больницы здесь слишком вкусно кормят.

Они оказались перед дверным проемом, занавешенным раскрашенными бамбуковыми нитями. Женя отвел загремевшие бусы-висюльки в сторону, и они вошли в зал кафе. Юлька выпятила грудь и попыталась придать себе независимо-самоуверенный вид. Надо отдать должное Жене – он бестрепетно вел ее по залу, словно рядом с ним шло чудо красоты. И она сразу успокоилась и почувствовала, что сможет, пожалуй, выдержать этот вечер.

К ним с ясной улыбкой подошел мальчик в малиновом бархатном пиджаке и проводил к столику. Юлька уселась, с удовольствием отметив изумленное выражение, на миг мелькнувшее в глазах мальчика. «Пусть порадуется, бедняжка, – подумала она. – Такого он даже при всей своей многоопытности не видел…» Она закинула ногу на ногу, придирчиво оглядываясь по сторонам. Мальчик подал им меню.

– Саша, сделай нам хороший ужин, – сказал ему как старому знакомому Женя. – Блесни.

– Да уж, пожалуйста, – пробормотала Юлька, изучая карту. «Матушки! – крикнула она про себя. – А это что?! Цены?! Ото… Помидоры фаршированные… Пятнадцать долларов… Мясо по…»

– Юль, можно я по своему вкусу тебя угощу?! – почти умоляюще сказал Женя. – А?! Ну позволь, я выберу!

– Пожалуйста! – охотно согласилась она. «Если он разорится, сам будет виноват…»

И Женя стал называть: жюльенчик, куропатку с травками по-охотничьи, фруктовую закуску, много чего.

– Ты красное или белое? – обратился он к Юле.

– Все равно… – Юлька вдруг почувствовала себя здесь бедной родственницей, и ей стало неуютно и грустно.

Саша удалился на кухню. Юлька подняла взгляд на Женю.

– Ну, как тебе здесь? – не скрывая торжества, спросил он. – Шикарное место, правда? И главное – зал маленький, народу мало, место непроходное… И почти вся публика – постоянная.

– Я в восторге, – вяло отозвалась Юлька. – Только вот этот Саша мог бы больше походить на Есенина.

– Ну, не будь так строга, – возразил он. – Сейчас мы вкусненько поедим…

Юльку вдруг передернуло.

– Тебе холодно? – заботливо спросил Женя. – Может, накинешь мой пиджак? Странно, здесь даже душно… Юль, ты, кажется, чем-то недовольна?