– И не будем забывать про тычинки, понимаешь ли, и про пестики! Так сказать, носителей игрек-хромосомы и носительниц икс-хромосом! Первые постоянно демонстрируют свою силу, а вторые – смеют бормотать про какой-то матриархат…

И тут он не договорил, поперхнулся и захрипел так, что стало окончательно ясно, что время, отпущенное ему доном Хуаном, закончилось. Ветка, на которой он агонизировал, закачалась, поднялся ветер. Сильно раскачав ветку, ветер оторвал от неё скрюченного старца, легонько пронёс по воздуху, а потом опустил в кучку из сухих листьев, образовавшейся в выемке под качелькой. Там его и встретили две молчаливые улитки. Они, как строгие Архангелы смерти, не рассуждая и не суетясь, торжественно предали высохшее тело земле…

Наступила тишина, притихли птицы, ветер смолк. Потрясённые листья не смотрели вниз.

Потом заговорили все сразу и много:

– Старик прав. Неприятно, конечно, но прав…

– Ничего не прав…

– А если не прав, то объясните, что с нами случается, когда мы падаем на землю?

– Ну, просто падаем и всё!

– Нет, не просто. Про торф и каменый уголь он, скорее всего, сказал правду.

– Ага, давайте ещё и про нефть вспомним…

– Нее… про нефть – это мания величия…

Когда все таким образом высказались, зашелестел один очень красивый листочек, края которого подсвечивались розовым на фоне уходящего солнца:

– А мне его жалко. Скорее всего, он был очень одинок, ведь он пережил всех своих близких. Каково ему было видеть, когда у него на глазах осыпались лист за листом все, кого он так любил! И не осталось никого, с кем бы он мог разделить старость. Вот и озлобился, начал нас, молодых, пугать какими-то мрачными скоплениями… Не обижайтесь на него. Он всего лишь, как мог, защищался от одиночества. А вообще, мне кажется, что невозможно уйти бесследно! Умирая, мы всё время возрождаемся! Кто-то говорил, что есть такой банк данных, в котором о каждом из нас хранится информация… не помню, как это называется.

– Семя, называется! – закричали продвинутые, и все сразу оживились и стали весело трепаться:

– Если семя остаётся – то ничего страшного не случится, если побывать какое-то время хоть торфом, хоть каменным углём!

– Хоть нефтью, – важно откашлявшись, добавил кто-то из южных, но остальные засмеялись, снова назвав это манией величия…

… Женщина машинально проводила взглядом ещё один сухой лист, упавший с дерева. Ветер сопровождал и подгонял этот лист до тех пор, пока окончательно не затолкал его в углубление под качелькой, где сформировалась уже приличная кучка из таких же высохших листьев. Женщина рассеянно вглядывалась в эту шуршащую братскую могилу и нахмурившись, пыталась поймать только что ускользнувшую от неё мысль. Вот так, забрезжит в голове свет, на миг озарит человека каким-то важным пониманием, а потом потухнет. Вроде, почудилось, померещи…

Что-то шмякнулось сверху и окончательно добило её рассуждения. Взглянув на свои колени, она ахнула – какой-то диковинный жук, словно вывалившийся из другого времени и пространства, расположился на её светлых брюках.

Суеверно таращась на крупное тело, поблёскивающее хитиновым покрытием, она осторожно сбросила его вниз. Жук с глухим звуком упал прямо под ноги, в ту самую горку из листьев. Две флегматичные улитки, давно обжившие эту территорию, его, похоже, не заинтересовали. Он презрительно отвернулся от них и снова замер, словно разведчик, засланный из другого мира. Но уже через минуту поднялся над сухими скрюченными листьями и, отбросив на них сиюминутную тень, тут же исчез. Исчез бесследно. Не было даже видно, как он летит, или хотя бы слышно, как он жужжит. Разведчик.

Женщина опасливо погрузила свою здоровую ногу в шуршащую кучку и, похрустев там немного для удовольствия, начала носком туфли понемногу расшвыривать листья. Лицо её при этом сделалось таким сосредоточенным, как будто под слоем отживших листьев она пыталась отыскать смысл жизни. В образовавшемся небольшом углублении промелькнул небольшой клочок бумаги с яркими разноцветными буквами.

«Вот и послание от жука…», – глупо улыбаясь, сказала женщина сама себе и небрежно подцепила носком этот клочок, похожий на обрывок от рекламного буклета. На нём поместился смайлик, и ещё внизу – неоконченная фраза: НАЙДИ СВОЮ ПОЛОВИН… Совершенно очевидно, что третье слово было «половинка».

«Спасибо, жук, а то без тебя бы не догадалась, – она с усмешкой откинула бумажку, посмотрела вверх, где, возможно, летал жук, и вдогонку ему прошептала, – если бы ты ещё и подсказал, где найти…»

В небе летали сверкающие паутинки, птицы и насекомые. Но жука там видно не было. Так, что и спрашивать было не с кого. Разве что, у ясеня, у тополя… А может, у старой урючины?

Женщина насмешливо перевела взгляд. Налетел ветер и начал дёргать раскидистые ветви урючины и неприлично высоко задирать их. На фоне краснеющего заходящего солнца это казалось дерзким и вызывающим. Урючина зарделась, как библейский куст. Странное шуршание вдруг донеслось из глубины горящих листьев: «Загадай желание…».

Почудилось? Она замерла и снова прислушалась. «Загадай желание… Загадай желание…», – словно шептала урючина. С каждым порывом ветра урючина она всё выше и выше воздевала в небо свои руки-ветви. «Загадай желание…»

Заплясали сухие листья под ногами. Ветер гонял их по земле, переворачивал, кружил… Вместе с листьями он кружил и гнал перед собой обрывок бумажки. Он гнал его до тех пор, пока не пригнал к основанию дерева. Здесь он резко развернул этот обрывок, приподнял над землёй и со всего маха припечатал к стволу.

Настырные разноцветные буквы буклета запрыгали перед глазами, как маленькие паучки, а смайлик тут же начал строить рожицы. Женщина зажмурилась, и послание от жука на какой-то миг зафиксировалось её внутренним зрением, после чего исчезло, превратившись в красные и жёлтые пятна. И пока эти пятна плясали у неё в голове, откуда-то снаружи донёсся шелестящий змеиный шёпот:

– Де бушес-с-с… Чого веч-ч-че… Ха-а-аччччч…

«Это просто ветер расшевелил под ногами кучу сухих листьев…» – догадалась она, судорожно растирая слезящиеся глаза. Но кто-то строго сказал в ее голове голосом актера Ливанова: «Опасайся своих желаний!»

Она поёжилась, и, оглядывая безлюдный двор, осторожно качнулась на качеле. Древнее качельное устройство немедленно отозвалось сварливым голосом Бабы Яги. В тон ему заверещало какое-то неизвестное насекомое и, что самое неприятное, исчез чудесный аромат бергамота и мандарина. Зато вместо него усилился запах помойки. Видно, ветер поменял свое направление.

Она вопросительно взглянула на урючину и наткнулась на большого черного кота, который сидел в траве, рядом с деревом, и внимательно наблюдал за ней. Сначала он наблюдал за ней, а потом его взгляд переместился куда-то за ее спину, вся морда напряглась, как у дисциплинированного бойца, а зеленые кошачьи глаза словно считывали чьё-то задание. Хотелось обернуться, но липкое ощущение опасности…

И в этот момент до неё спасительно донеслось сверху:

– Ляпа-а! Выдернутая из своих мыслей, она благодарно подняла голову – балкон второго этажа украшала крупная фигура соседки Марины в яркой цветастой майке. В одной руке она держала миску, а другой дружески махала.

Стерев выражение катастрофы со своего лица, женщина тоже помахала ей в ответ.

– Ляпа, ты чего там расселась? – поинтересовалась Марина доброжелательным звучным баритоном, – заходи ко мне, я пирожки жарю… – и, не дожидаясь ответа, убежала переворачивать пирожки на сковороде.

Женщина, не успев ничего ответить, похлопала глазами, и вдруг чётко услышала в ритмичных звуках качели несокрушимую гармонию художественного скрипа:

«Ля-па – эх ты! Ля-па – эх ты!» – укоризненно выговаривали все разболтанные части качели.

– Досиделась, – усмехнулась Ляпа и встала, ощутив при этом приглушенную боль в поврежденной ноге. Подхватив с земли пакет, пошла, прихрамывая, по направлению к своему подъезду.

Кот, кстати, тут же вылез из своего убежища и лениво потрусил за ней, ритмично обмахиваясь хвостом.

Так, неторопливо, они добрались до тротуара. Здесь Ляпа остановилась, чтобы в очередной раз перехватить пакет, и, наклоняясь, краем глаза заметила чёрную спину, притаившуюся за арычком. «Вот, привязался», – неприязненно подумала она, ступая на тротуар, ведущий прямиком к ее подъезду.

Чёрная спина заёрзала, уловив флюиды враждебности, и выпрыгнула из арыка…

И когда ничего не подозревающая хромающая Ляпа уже почти подходила к своему подъезду, гигантская масса черной шерсти буквально в три прыжка перелетела перед её ошарашенным лицом и приземлилась в районе палисадника.

До подъезда оставалось не более двух метров.

* * *

С величайшей осторожностью преодолев эти два метра, Ляпа шагнула в свой подъезд.

Открыв двери ключом, она, слава богу, без происшествий, оказалась в своём малюсеньком мире, который встретил ее привычным запахом сырости, сомнительным евроремонтом и грудой из обуви, состоящей из тапочек, кроссовок и модельных туфель.

Хладнокровно переступив через баррикады, она потащила окончательно порвавшийся пакет на кухню. Разложив продукты, пустилась на поиски пульта от телевизора. Как всегда, попадались на глаза другие похожие предметы – трубка телефона, пульт от дивиди, калькулятор и даже чёрная массажная щетка, хитро завуалированная в складках одеяла. Всё, кроме этого маленького проныры, этого дезертира, сбежавшего с фронта информации, который тихо затаился где-то в груде домашних вещей.

Ляпа беспомощно застыла посреди комнаты и филосовски задумалась: «Интересно, долго ли я еще продержусь в этом бардаке?»

В конце концов телевизор был включен вручную. На экране возник журналист, который возбуждённо указывал на чей-то текущий потолок, на отлипшие обои и на плачущую полную женщину с маленьким ребенком на руках. Ребенок тоже плакал и размазывал по лицу липкую конфету, видимо, подарок журналиста…

Ляпа поморщилась и переключила на другой канал. Здесь картинка была поприятней. Старинный поезд романтично мчался сквозь равнинные пейзажи. Содержимое этого поезда чопорно глядело в окошко и промокалось кружевными платками. И лишь один мужчина в расстёгнутом чёрном сюртуке не смотрел на проносящийся пейзаж, и не промокался кружевным платком. Вместо этого он смотрел прямо на Ляпу, смотрел нескромно, игриво и через пенсне.

Кокетливо улыбнувшись в ответ, Ляпа обличающе обернулась к подоконнику, на котором возвышалась довольно внушительная пачка анкет. «Сколько же вас тут скопилось!» – раздосадованно подумала она. Кипа бумаг, хранящая в себе параметры роста, веса, интеллекта, а также, платежеспособности виртуальных мужчин из сайта знакомств, пылилась рядом с растущим в горшке мясистым растением, которое в народе называют денежным деревом.

– Где же вы, достойные мужчины в пенсне? – театрально воздела она руки к небу, но пыльные бумаги хранили молчание – это был просто ворох бумажных амбиций по ту сторону одиночества. Впрочем, верхняя бумажка всё же слабо прошелестела в ответ, и Ляпа взяла её в руки.

– Здравствуй, здравствуй, Валентин Петрович! – нелюбезно обратилась она к этой бумажке, – ах, как ты повеселил меня на нашей встрече! Как ты подъехал на своём чёрном джипе! Как блеснул улыбкой! Как распахнул дверцы машины в новую жизнь! Импозантный, моложавый, и всё это, несмотря на то, что твои сорок восемь лет по анкете оказались пятьюдесятью восемью по жизни!

Ляпа замолчала и постаралась быть справедливой – а что, собственно, плохого сделал для неё этот Валентин Петрович? Привёз в кафе «Старый парк», одарил ароматным шашлыком, пивом… Образ сочного шашлыка в компании с весёлыми красными помидорами возник перед её глазами, как укор неблагодарности. «Что же это такое получается? Что он, Валентин, хороший, а она – дурочка, сбежавшая от своего счастья?»

Ляпа поставила свою ногу на табуретку и осмотрела посиневшую лодыжку. Вид был непривлекательным. Кроме того, при неосторожном движении возникала боль. Залезла в аптечку, но не нашла ничего подходящего, кроме какого-то болеутоляющего, а может, это было успокоительное. В общем, она выудила таблеточку, проглотила её с водой, а затем принялась заматывать ногу элластичным бинтом.

Закончив с ногой, она вновь вернулась к своим разоблачениям. Перед глазами возникли студенистые цепкие глаза, щёточка усов над похотливо шевелящейся губой и обидно снисходительный тон:

«Вот, извольте посмотреть, мой любимый сын на сотке, вот мой любимый кот, вот я, любимый…».

Н-да-а, удачным это шашлычное свидание всё-таки назвать никак не получалось…

Подойдя к окну, она отодвинула занавеску. Двор был по-прежнему безлюден. Одинокая урючина, растущая на центральном пятачке двора, казалось, изнемогала от духоты.

«… а что касается вас, женщин, – снова всплыл в памяти барский тон Валентина Петровича, – то вам необязательно быть шибко умными… всё хорошо в меру."

– Смотря какая мера, – жалобно пожаловалась Ляпа урючине, и та сочувственно помахала ей одной из своих веток.

Вечер приближался медленно. Дом напротив незаметно окутывался невидимой средой. Несколько окон в нём горело, как оранжевые фонарики. Старое урючное дерево тоже было ярко освещено уходящим солнцем. Сонные птицы примолкли в его ветвях, ветер улетел в другие дворы, и только неугомонные листья по-прежнему о чём-то горячо шептались между собой. Казалось, что они были освещены изнутри каким-то прощальным огнём. Как будто, солнце, плавно опускаясь за горизонт, зачем-то зацепилось за корявый ствол дерева и полыхало там, среди листьев, красочным пламенем.

А когда оно, наконец, отделилось от ствола и пустилось в свой дальнейший закатный путь, около дерева стали происходить странные явления. Сначала возникло какое-то мелкое дрожание воздуха, потом появились неясные образования, переходящие в затейливые прозрачные формы. А потом эти формы начали сгущаться и соединяться друг с другом, пока не образовали один причудливый сгусток, имеющий форму человеческого силуэта. При некоторой доли фантазии в этом силуэте угадывался образ хрупкой миловидной девушки в просторной ажурной тунике. Воздух вблизи неё немедленно насытился молекулами бергамота, мандарина, ландыша и сливы…

Все предметы, находящиеся во дворе – и качелька, и песочница, и окружающие дома – стали приобретать длинные тени.

Но самая длинная тень появилась у ног призрачной девушки, возникшей странным образом около дерева. Тень начиналась от пяток девушки, тянулась сквозь улицы и площади, скверы и крупные универсамы, и заканчивалась, указывая на один из подъездов степенного серого дома с табличкой «23/9».

Проследив за своей тенью, призрачная девушка на секунду поникла головой, но в ту же секунду расправила плечи, странным образом перевоплощаясь в невозмутимого юношу, который спокойно прошептал: «У тебя всё равно ничего не получится. Ты просто Тень».

* * *

Серый дом, украшенный табличкой 23/9, надменно стоял чуть на возвышении, господствуя над соседскими домами. Надёжность его каменного облика успокаивала нервы, расшатанные жизненной суетой. Казалось, что мировой хаос не просачивается сквозь почтенные, чуть шероховатые, стены. Дом придирчиво глядел своими окнами на снующих людей, мелькающие машины, и, как будто, выслеживал в этой очевидности скрытную сторону представленных событий.

Несколько старинных каштанов широко раскинули свои кроны перед домом. Их крупные мясистые листья неторопливо и с достоинством колыхались в такт ветру, дирижируя неслышной музыке и, вероятно, воображали себя частью богемской рощи.

К семи часам вечера в тени их ветвей начали парковаться машины. Сначала подъехал ярко красный мерседес «кабриолет». Розовощёкий парень с детским лицом вышел первым. Обойдя молодой и нетерпеливой походкой свою машину, он открыл дверцу и подал руку совсем юной девушке, состоящей из безумно длинных ног, золотистых волос и совсем небольшого кусочка ткани, являвшегося, по-видимому, платьем. Они были очень оживлены, без конца смеялись, а потом скрылись в крайнем подъезде, и разглядеть дальнейшее их поведение для каштанов оказалось невозможным.

Следом подъехал давно немытый фольксваген «гольф». Он лихо припарковался рядом с элегантной спортивной машиной и выпустил из себя невысокого мужчину в пыльной кепке. Оглядев местность с прищуром бывалого человека, этот мужчина остановил свой взгляд на ближайшем каштане. Каштан заволновался. Не хотелось бы, чтобы кто-нибудь справлял нужду вблизи его корней. Однако, через минуту мужчина принял какое-то решение и направился к тому же подъезду, в котором скрылись парень с девушкой.

Последней подъехала тойота, цвета мокрого асфальта. Она долго и униженно притискивалась к бардюру. Наконец утрамбовалась, и из неё вышел высокий, плотный, практически лысый мужчина, держащий в руках сигарету. Он был погружён в раздумья, сосредоточенно разминал сигарету пальцами и напевал себе под нос: «Жили у бабуси два весёлых гуся…» Так он стоял минуты две, всё время повторяя одну и ту же фразу, а потом, так и не закурив, отправился всё к тому же крайнему подъезду.

Распахнулась тяжёлая дверь почтенного серого дома. Каштаны изо всех сил изогнулись, пытаясь заглянуть в распахнувшуюся дверь. Но как они ни старались представить, что там, внутри – то ли призрачный город, то ли адские огни, то ли просто чёрная дыра – для них всё закончилось обычным действием. Дверь, как всегда, захлопнулась – и всё тут.

Однако для мужчины, оказавшегося по ту сторону тайны, кое-что прояснилось. Например, он с неудовольствием заметил, что ступеньки под его ногами коварно проваливаются. Зелёные перила лестничного марша шевелятся, как длинные шипящие змеи, закручиваясь против часовой стрелки. Кнопка лифта прыгает, как его собственный пульсирующий висок, а сам лифт визжит, как летучая мышь.

«Жили у бабуси два весёлых гуся…» – упорно напевал мужчина. Ключевое слово в этой фразе было «два». Такая ерунда началась с самого утра, когда обнаружилось, что на дворе второе августа, и что его собственная голова адски раскалывается на две половинки.

Мужчина шагнул в тесную кабинку и стал с отвращением прислушиваться к противному скрежетанию.

Наконец лифт-мышь завис на последнем девятом этаже и брезгливо выпустил его из своих когтей. Мужчина прошёл к единственной двери на площадке, объединяющей три квартиры:

MediVIP

Центр информационной медицины.

Он остановился перед этой дверью, не торопясь жать на звонок. Придирчиво оглядел свой летний пиджак, приосанился и расправил плечи. Потом с достоинством провёл рукой по своей голове, словно там у него колосилась пышная шевелюра. И лишь после этого нажал на звонок.

* * *

Пол большого холла был покрыт мягким бесшумным ковром с бежево-коричневым орнаментом из скорпионьих хвостиков. Вдоль стены поблёскивали зеркала на всю высоту, а напротив отражалась арка, ведущая в столовую. Перед этой аркой расположилась композиция из пузатого кресла с гнутыми ножками, старинного столика в стиле барокко и вполне современного компьютера, водружённого на этом столике. Такой набор предметов заявлял о плодотворном сотрудничестве между восемнадцатым и двадцать первым веками.

Дверь открыл очень маленький, но достаточно крепкий человечек, похожий на Щелкунчика. У него был квадратный череп, большой сизый нос, острые уши и довольно тоненькая шейка. Бесцветные волосы забраны сзади в хвостик, кожа лица красноватая, как у альбиноса, глаза очень светлые, почти белые. Возраст трудноопределимый. Открыв двери, он отскочил в сторону и залопотал:

– А, бухкалтел! Ходи кабинет, бухкалтел, там все узэ соблались, и насяльства плиехала…

– Какое начальство, Яша? – удивился посетитель.

– Небольсая такая, в калстуке… – обстоятельно пояснил Яша, и посетитель попробовал засмеяться:

– Так уж и в галстуке?

На это карлик сердито сверкнул на него глазами:

– Охаивать нельзя, плохо себе делать. А то ить, сунет под антенну…злой, как сайтан! – и, закончив с новостями, карлик важно повернул назад.